Маргарита понимала, что послѣ этого признанія дерзкій и прихотливый поступокъ ея становится роковымъ. Связь съ Шепелевымъ ставила ее въ трудное положеніе съ дѣдомъ и съ Фленсбургомъ. Приходилось играть и хитрить еще болѣе! Маргарита въ тому же не обманывала себя и предугадывала, что рано или поздно и тотъ, и другой поймутъ и увидятъ ея игру. Въ дѣдѣ она теряла тогда огромное состояніе, о которомъ мечтала такъ давно, а въ Фленсбургѣ наживала безпощаднаго врага.
«Все это безсмысленная прихоть! Уступка разума сердцу! думала она теперь. Любовь заставила меня быть глупой, неразсчетливой… Но любовь-ли это? Не вспышка-ли? И вспышка, которая такъ сильна, что не можетъ быть долговѣчной… Богъ знаетъ! Я сама не знаю!.. Будь, что будетъ! Авось, все это еще не скоро спутается!..»
И Маргарита ошиблась. Все спуталось гораздо скорѣе и неожиданнѣе.
Іоаннъ Іоанновичъ, поддавшійся ея недавней искусной игрѣ, былъ, однако, достаточно проницателенъ, чтобы не начать вскорѣ же подозрѣвать внучку.
Послѣ маскарада онъ былъ уже нѣсколько разъ, сидѣлъ у нея подолгу, полушутя, полусерьезно и намеками предъявлялъ уже разныя требованія, обѣщая, однако, при этомъ сдѣлать немедленно завѣщаніе въ ея пользу, такъ, чтобы все его состояніе могло перейдти ей.
Маргарита и прежде колебалась, и отвращеніе часто являлось у нея къ этому старику; теперь же она окончательно не знала, какъ быть и что дѣлать. Она опять играла на сколько могла умнѣе, но хитрый старикъ начиналъ уже угадывать, подозрѣвать и раздражаться. Уже раза два страннымъ голосомъ Іоаннъ Іоанновичъ спросилъ у нея, кто и что молоденькій офицеръ, который сажалъ ее въ карету послѣ бала посла и котораго онъ уже дважды встрѣтилъ у нея въ гостяхъ. Іоаннъ Іоанновичъ, по счастью, какъ всякій старикъ, былъ убѣжденъ, что женщина не можетъ увлечься юношей.
— Что у тебя за дѣла съ этимъ щенномъ? спросилъ Іоаннъ Іоанновичъ. — Что онъ влюбленъ что-ли въ тебя?.. Такъ прогони, чѣмъ возиться съ молокососомъ.
И Маргарита объяснила, что юноша — родственникъ одной ея пріятельницы, которая просила покровительствовать ему. Но старикъ не совсѣмъ остался доволенъ этимъ объясненіемъ.
И Маргарита начинала бояться, что Іоаннъ Іоанновичъ вдругъ прямо и круто поставитъ вопросъ, на который она не звала что отвѣчать. Конечно, въ крайнемъ случаѣ могло воспослѣдовать только одно — возвратить брилліанты, за исключеніемъ броши, проданной Гольцу для Воронцовой. Но чтобы можно было поссориться съ дѣдомъ снова, для этого надо было себя обезпечить иначе. Гольцъ уже не разъ предлагалъ ей денегъ, но какъ вы велика была эта сумма, все-таки она не могла равняться съ тѣмъ, что могъ дать дѣдъ.
Наконецъ, на другой же день послѣ того же маскарада явился и Фленсбургъ. Она три раза отказала ему, но чрезъ недѣлю онъ вошелъ почти насильно и прямо, рѣзко объяснилъ ей, что онъ все знаетъ. И дѣйствительно, тонкій шлезвигскій уроженецъ разсказалъ Маргаритѣ ея игру съ дѣдомъ и ея отношенія къ Шепелеву такъ, какъ если бы она сама ему все передала на исповѣди. Сидя у Маргариты, Фленсбургъ былъ, однако, очень взволнованъ. Лице его было слегка блѣдно, голосъ прерывался.
— Я отлично понимаю, сказалъ онъ, — что мое положеніе крайне глупо, даже позорно. Для мужчины нѣтъ положенія смѣшнѣй, какъ быть влюбленнымъ и ревновать, не имѣя на это никакого права. Вы со мной тоже играли, игра вамъ надоѣла и вы бросили. Это для кокетки не преступленіе. Она даже можетъ сама сознаваться въ этомъ… Но… одно время вы не играли! Вы были даже искренни. Но съ тѣхъ поръ многое перемѣнилось. Во-первыхъ, въ домѣ вашемъ появился этотъ отвратительный старикъ и, не смотря на то, что онъ вамъ приходится дѣдомъ, онъ влюбленъ въ васъ… и вы терпите это… Это вамъ выгодно!..
— Какая нелѣпость! воскликнула Маргарита и разсмѣялась, но смѣхъ этотъ былъ неестественный.
— Главное не въ этомъ… Это пустяки. A вотъ, что не пустяки! Послѣ вашей дружбы съ барономъ Гольцемъ мнѣ стало казаться, что вы сильно заняты… что у васъ новая цѣль… какъ бы вамъ это сказать? Что самъ Гольцъ надоумилъ васъ начать войну или осаду кокетствомъ нѣсколько выше, т. е. выше насъ, простыхъ смертныхъ. Но въ ту минуту, когда я былъ убѣжденъ, что вы заняты тѣмъ, чтобы понравиться и влюбить въ себя… скажу прямо — государя!.. въ это время оказалась для меня невѣроятная вещь! Оказалось, что вы играете, но очень серьезно, съ мальчишкой, съ рядовымъ, почти съ ребенкомъ. Признаюсь, я пересталъ понимать то, что видѣлъ! Этотъ гадкій, отвратительный старикъ, съ одной стороны, и, съ другой, мальчуганъ, едва вышедшій изъ пеленокъ… Признаюсь, отъ всего этого на меня повѣяло Петербургомъ. Хотя вы иноземка, но и въ вашей личности сказалось вліяніе Петербурга, т. е. привычки и нравы здѣшняго высшаго общества. Вся его мерзость, развратъ, даже преступленія противъ самыхъ простыхъ, самыхъ святыхъ законовъ общежитія и нравственности! Вы знаете, я не преувеличиваю! Я не ненавижу… я просто презираю это общество. Вы знаете такъ же, какъ и я, всю эту грязь. Возьмемъ примѣръ. Вы знаете, что здѣсь, въ обществѣ, тоже что и въ народѣ русскомъ, есть чуть не обычай, что жена юноши сына — сплошь и рядомъ, любовница свекра отца. Ну а дѣдъ мужа… это еще законнѣе для нихъ…
Фленсбургь говорилъ тихимъ, но дрожащимъ голосомъ и при послѣднихъ словахъ слегка поблѣднѣлъ. Но эти слова его заставили и Маргариту перемѣниться въ лицѣ.
— Вы кончили? произнесла она едва слышно.
— Да, хотя не совсѣмъ еще.
— Ну, съ меня и этого достаточно. Хотя вся ваша рѣчь есть рѣчь безумнаго, но тѣмъ не менѣе я отчасти довольна, что вы высказались. Вы мнѣ дали право на этотъ разъ окончательно попросить васъ оставить меня и не посѣщать.
— Стало быть, это полный разрывъ? выговорилъ Фленсбургъ.
— Даже не разрывъ, потому что никогда никакой связи между нами не было, выговорила Маргарита, злобно усмѣхаясь. — Вы говорите, что я когда-то была искренна, и хотите сказать, что я, хотя не долго, любила васъ. Вы ошибаетесь, никогда, ни единаго дня этого не было. На это есть свидѣтель. Хотите его… это Лотхенъ!
— Графиня! Не наживайте во мнѣ заклятаго врага. Какъ я умѣю сильно, долго любитъ, такъ же умѣю и ненавидѣть, и я не на столько христіанинъ, чтобы платитъ добромъ за зло. Съ той минуты, какъ я узнаю, что мы съ вами враги, я буду дѣйствовать противъ васъ! И безпощадно!..
— Сколько вамъ угодно, усмѣхнулась Маргарита. — Надѣюсь только, что вы меня не зарѣжете изъ за-угла. A все остальное мнѣ не страшно.
— Даже не страшно, если я поѣду къ вашему вѣрному другу Гольцу и скажу ему нѣчто, мнѣ одному извѣстное и послѣ чего… нога его не будетъ у васъ.
— Я даже не понимаю!
— Я поѣду разсказать Гольцу, что иноземка графиня Скабронская рѣшилась на такой поступокъ, который хотя очень обыденный и простой при здѣшнихъ дикихъ и распущенныхъ нравахъ, но который самъ по себѣ, со стороны иноземки и относительно Гольца, — есть поступокъ не честный и мерзкій. Вы меня поняли?!
— Я даже не хочу безпокоиться понимать. Всѣ эти угрозы смѣшны… Повторяю, дѣлайте, что вамъ угодно…
И Маргарита поднялась съ своего мѣста. Фленсбургъ всталъ поневолѣ.
— Въ такомъ случаѣ, графиня, я начинаю мщеніе, выговорилъ онъ. — И тотчасъ ѣду разсказать Гольцу, какъ въ его маскарадѣ «Ночь» проводила время въ устроенной для ея отдыха уборной. Я знаю, видѣлъ и могу доказать… Да! Доказать! Что внесла въ честный и приличный домъ прусскаго посла чешка авантюристка Маркета Гинекъ.
Маргарита вдругъ поблѣднѣла какъ полотно, и отъ разоблаченной тайны, и отъ своего прежняго имени, котораго не могла слышать равнодушно. Какимъ образомъ Фленсбургъ узналъ это имя, котораго она никогда никому въ Петербургѣ не сообщала? И какимъ образомъ онъ ждалъ объ ея дерзкомъ поступкѣ въ ночь маскарада?
Наступило гробовое молчаніе.
Фленсбургъ ожидалъ, что вотъ сейчасъ побѣжденный врагъ, какъ бы подъ угрозой смертельнаго удара, попроситъ пощады.
Маргарита, дѣйствительно, стояла, опершись дрожащей рукой о кресло. Ея красивые пальцы съ острыми ногтями какъ бы впились въ спинку кресла, чтобы удержаться на ногахъ. Голова ея была слегка наклонена, глаза полузакрыты, и длинныя рѣсницы скрывали теперь отъ Фленсбурга тотъ пламень, который горѣлъ въ ея опущенномъ взорѣ.
«Что дѣлать, какъ быть?» стучало въ головѣ ея, какъ молотомъ. «Какъ обезоружить его, какъ заставить молчать»?
Въ одно мгновеніе Маргарита обсудила свое положеніе и рѣшила, что заставить молчать врага можно только слишкомъ дорогой цѣной, — слѣдовательно, совершенно невозможно. Приходилось поневолѣ поднять перчатку.
— Снова повторяю вамъ, едва слышно вымолвила Маргарита, не поднимая глазъ, — что я прошу васъ избавить меня отъ вашего присутствія и отъ вашихъ дальнѣйшихъ посѣщеній.
Она повернулась и пошла въ дверямъ своей спальни,
— Одумайтесь! крикнулъ въ волненіи Фленсбургъ. — Я предлагаю безпредѣльное искреннее чувство на всю мою жизнь, или безпощадную месть.
Маргарита, не оборачиваясь, громко разсмѣялась и вышла изъ комнаты, заперевъ за собой дверь на ключъ. Она серьезно боялась преслѣдованія Фленсбурга, лицо котораго показалось ей даже страшнымъ въ послѣднюю минуту.
Часа два спустя Маргарита писала записку Гольцу, прося его пріѣхать тотчасъ же по одному очень важному дѣлу.
Гольцъ, уже считавшій графиню Скабронскую однимъ изъ своихъ тайныхъ агентовъ, подумалъ, что дѣло касается до какихъ-нибудь важныхъ вѣстей, которыя графиня могла узнать въ городѣ и тотчасъ явился къ ней.
Маргарита рѣшилась объясниться прямо, но въ послѣднюю минуту, когда Гольцъ уже сидѣлъ противъ нея на креслѣ, она стала колебаться. Зачѣмъ начинать самой свою исповѣдь, просить прощенія, когда Фленсбургъ, быть можетъ, только грозился и не рѣшится такъ низко и подло мстить ей.
— Не думайте, баронъ, начала Маргарита, — что дѣло, о которомъ я писала вамъ, особенно важно. Оно, во-первыхъ, не касается васъ или короля Фридриха, черезъ силу усмѣхнулась Маргарита:- Оно касается меня или, лучше сказать, одного офицера, хорошо вамъ извѣстнаго, Фленсбурга.
— А, такъ я знаю въ чемъ дѣло! воскликнулъ Гольцъ. — Фленсбургъ былъ уже у меня. Мнѣ кажется, что онъ или безумно влюбленъ въ васъ и при этомъ несчастливо или просто… безумный. Онъ былъ у меня часъ назадъ и наговорилъ мнѣ кучу такихъ нелѣпостей, что я серьезно опасаюсь за его разсудокъ.
— Что-жъ онъ сказалъ вамъ? невольно потупляясь, вымолвила Маргарита.
— Разный вздоръ.
— Скажите, какой вздоръ?
— Полноте. стану я передавать сплетни или клевету, созданную отвергнутымъ влюбленнымъ. Но признаюсь, я считалъ Фленсбурга болѣе достойнымъ уваженія,
— Что онъ сказалъ вамъ? повторяла вызывающе Маргарита, словно сама идя на встрѣчу опасности. — Скажите мнѣ все, передайте мнѣ все до послѣдняго слова. Я этого требую.
— Это невозможно, графиня, все это слишкомъ глупо наконецъ, чтобы передавать.
— Я требую, баронъ.
— Такъ и вы обладаете мелкими женскими недостатками и, между прочимъ, празднымъ любопытствомъ, разсмѣялся Гольцъ. — Я считалъ васъ болѣе серьезной женщиной.
— Но вѣрите-ли вы тому, что говорилъ вамъ Фленсбургъ?
— Нѣтъ, не вѣрю, потому что мудрено повѣрить этому. Я попросилъ у него, конечно, шутя, доказательствъ того, что онъ утверждалъ.
— И что-жъ онъ?
— Обѣщалъ ихъ на дняхъ.
— Ну, такъ выслушайте, баронъ, я сама разскажу вамъ то, что могъ низкими, недостойными средствами узнать господинъ Фленсбургъ.
И Маргарита подробно, но краснорѣчиво и горячо разсказала Гольцу все, что могла разсказать какъ-бы на исповѣди. Начавъ почти съ своего дѣтства, передавъ все, черезъ что пришлось ей пройдти, она окончила эту исповѣдь признаніемъ въ странной, для нея самой непонятной любви къ юношѣ. И, наконецъ, призналась въ своемъ свиданіи съ нимъ во время маскарада въ уборной.
Искренность чувства, которымъ дышало всякое слово Mapгариты, тронула Гольца.
И то, что онъ узналъ, почти выкупалось этимъ чувствомъ.
Гольцъ увидѣлъ передъ собой одну изъ сотни женщинъ, которыхъ было много во всѣхъ столицахъ Европы, при всѣхъ дворахъ. И Гольцъ зналъ этотъ типъ. Онъ долженъ былъ сознаться, что изъ всѣхъ ему знакомыхъ подобныхъ женщинъ, т. е. авантюристовъ высшаго полета, созданныхъ распущенностью нравовъ при европейскихъ дворахъ, Маргарита была еще лучше всѣхъ, все-таки выше всѣхъ. Въ ея жизни играли роль чувство, сердце, душа, и не была холоднаго разврата, не было, наконецъ, простыхъ мошенническихъ продѣлокъ. Единственно, что непріятно подѣйствовало на Гольца, это тѣ отношенія, въ которыя Маргарита невольно поставила себя къ старику Скабронскому.
Тонкій и умный дипломатъ, которому эта красавица была нужна для его собственныхъ цѣлей, болѣе высшихъ, тотчасъ же взвѣсилъ все, сообразилъ и рѣшилъ мысленно, какъ поступить. Да и какое ему было дѣло до нравственности этой женщины, чуждой ему вполнѣ! И Гольцъ, смѣясь, выговорилъ, протягивая руку Маргаритѣ:
— Благодарю васъ за довѣріе и за искреннее признаніе. Теперь мы съ вами окончательно друзья. На столько друзья, что я начинаю съ того, что беру васъ подъ свою защиту противъ Фленсбурга и заставлю его молчать; если мнѣ это не удастся простыми средствами, то я пользуюсь достаточнымъ вліяніеѵъ, чтобы добиться его высылки изъ Петербурга. Остается только ваша прихоть… вашъ капризъ, т. е. этотъ мальчуганъ, который можетъ сдѣлаться тоже опаснымъ по молодости и опрометчивости. На все остальное я смотрю какъ на капризъ милой, умной, но, главнымъ образомъ, странной женщины, которая изъ всего Петербурга выбрала… обратила милостивый взоръ на юнаго птенца. Это принадлежитъ къ сферѣ тысячи и одного секрета женскаго сердца. Вы знаете, что существуютъ сказки арабскія: «Тысяча и одна ночь», которымъ подражаютъ писатели разныхъ странъ. Я удивляюсь, что до сихъ поръ ни одинъ изъ писателей не попробовалъ разсказать: тысячу и одинъ капризъ женскаго сердца.
— Такъ вы меня не презираете? вдругъ горячо воскликнула Маргарита.
— Такъ же презираю, какъ вотъ эту милую ручку, выговорилъ Гольцъ, взявъ ея руку и цѣлуя. — Говорю вамъ, за вашу искреннюю исповѣдь я отплачу вамъ тѣмъ, что беру васъ подъ свою защиту. Только одно прибавлю: мы должны съ вами заключить еще болѣе тѣсный союзъ. И если мнѣ случится поручить вамъ… Гольцъ запнулся и будто не рѣшался говорить.
— Если бы пришлось мнѣ когда-нибудь… можетъ быть не придется… но если бы была необходимость, то я надѣюсь… Если бы непремѣнно нужно было… Гольцъ видимо колебался и, наконецъ, запнувшись, смолкъ.
— Говорите, говорите прямо! Что бы то ни было! Я почти уже понимаю! Слѣдовательно, выражайтесь прямо, хотя бы рѣзво.
— Если бы мнѣ пришлось, графиня, ради высшихъ цѣлей и высшихъ политическихъ соображеній, ради дѣла, которое для меня святое дѣло, великое дѣло, просить васъ… Вотъ видите-ли… Часто великія дѣла, даже великія историческія событія зависятъ отъ самыхъ мелкихъ, самыхъ незначущихъ, пустыхъ и, даже очень часто, отъ самыхъ глупыхъ причинъ! Если бы мнѣ пришлось попросить васъ, дать вамъ порученіе, передать въ ваши руки, судьбы… Я тоже, какъ видите, начинаю свою исповѣдь! разсмѣялся Гольцъ.
— Да, говорите! говорите!.. воскликнула Маргарита весело.
— Если-бъ я былъ вынужденъ вслѣдствіе важныхъ соображеній просить вамъ пожертвовать собой, не жизнью, конечно, но пожертвовать очень многимъ! И Гольцъ умышленно сдѣлалъ удареніе на эти послѣднія два слова. — Могу-ли я надѣяться, что вы не откажете мнѣ?
— Выслушайте, баронъ: вамъ — никогда, ни въ чемъ! Понимаете! Это съ моей стороны клятва! Вамъ никогда, ни въ чемъ не будетъ отказа! Что бы вы завтра или хоть сейчасъ ни приказали мнѣ, все будетъ исполнено немедленно.
— Такъ, что если бы, началъ Гольцъ, опустивъ глаза, — если бы я попросилъ васъ употребить ваше искусство, ваше кокетство, чтобы сблизиться, сойдтись совершенно съ человѣкомъ крайне непригляднымъ, некрасивымъ и ради высшихъ цѣлей отдаться ему… то вы согласитесь! Я надѣюсь, что нечего говорить яснѣе!
— Я васъ понимаю и отвѣчаю: да и да! И отвѣчаю искренно. Наконецъ, это будетъ мнѣ даже не трудно, такъ какъ прямая выгода отъ этого будетъ самой мнѣ.
— Само собой разумѣется. Но знаете-ли вы, графиня, понимаете-ли вы, какая это сила — нашъ союзъ! Догадываетесь-ли вы, что мы современемъ можемъ быть въ состояніи уничтожать и созидать герцогства, королевства… Вы безъ меня — красавица, кокетка… но и только… Я безъ васъ искуссный дипломатъ, но и только… Мы оба, вмѣстѣ, если только все пойдетъ, какъ имѣю основанія надѣяться… мы — великая сила… Архимедовъ рычагъ… Ну, вы этого не понимаете… И такъ союзъ на жизнь и на смерть!..
— Зачѣмъ такія страшныя вещи! разсмѣялась Маргарита — Скажемъ лучше: на жизнь и на власть…
Посолъ и красавица весело разстались…