Фленсбургъ, послѣ своей жертвы, принесенной для графини, былъ уже у нея два раза, но она не приняла его подъ предлогомъ болѣзни.
Маргарита хотѣла отсрочить объясненіе. Она раскаявалась теперь, что, увлекаясь желаніемъ похвастать передъ дѣдомъ своимъ значеніемъ, спасла совершенно постороннихъ людей и теперь очутилась въ тяжеломъ положеніи относительно Фленсбурга. Онъ, очевидно, являлся за уплатой долга.
Фленсбургъ, конечно, понялъ, что Маргарита не хвораетъ, и написалъ красавицѣ, что изъ крайней необходимости видѣться съ нею по важному дѣлу онъ убѣдительно проситъ принять его.
Маргарита, по неволѣ, отвѣчала согласіемъ, но въ ожиданіи его посѣщенія стала придумывать, какъ избавиться и отсрочить ихъ объясненіе. Она взяла стулъ и сѣла у окна, чтобы видѣть, когда Фленсбургь подъѣдетъ. Еще ничего не успѣла она придумать, когда къ ней вошелъ, спустившійся сверху, докторъ, лечившій мужа.
«Задержу его подолѣе у себя. При постороннемъ объясненіе невозможно», догадалась Маргарита и любезно встрѣтила доктора.
Докторъ Вурмъ, уже пожилой, лѣтъ пятидесяти, былъ еще человѣкъ бодрый и свѣжій, хотя съ сѣдой головой, но безъ единой морщинки на лицѣ, съ румянцемъ во всю щеку, а по движеніямъ казался еще совершенно молодымъ человѣкомъ. Правильная до педантизма жизнь при помощи медицины, которую онъ зналъ хорошо, позволила ему до пятидесяти лѣтъ сохранить свѣжесть силъ и наслаждаться какъ бы второю юностью.
Вурмъ пользовался извѣстностью и уваженіемъ въ столицѣ, не смотря на дѣйствительно незавидное положеніе всякаго доктора въ странѣ, гдѣ за нѣсколько десятковъ лѣтъ передъ тѣмъ скоморохи, знахари и колдуны были во мнѣніи народа одного поля ягоды и довольствовались почти одинаковымъ общественнымъ положеніемъ. Вурмъ былъ первый докторъ, который въ Петербургѣ поставилъ себя на равную ногу съ высшимъ обществомъ и придворнымъ кругомъ, и, конечно, онъ былъ вдесятеро образованнѣе и благовоспитаннѣе многихъ сановниковъ. Онъ лечилъ всю знать въ Петербургѣ, лечилъ и покойную императрицу. Нажитое состояніе позволило ему теперь имѣть такую обстановку, при которой онъ окончательно сравнялся со многими дворянами средней руки. Вурмъ, съ самаго пріѣзда Скабронскихъ въ Петербургъ, началъ лечить Кирилла Петровича, но въ то же время и ухаживалъ за красавицей Маргаритой.
— Ну, что же, докторъ? Какъ? выговорила Маргарита, по-нѣмецки, предлагая, быть можетъ, уже въ тысячный разъ этотъ вопросъ, касавшійся больного мужа.
Вурмъ давно зналъ, что этотъ вопросъ красавицы не значилъ: Что-жъ, не лучше ли? а значилъ, напротивъ: Что-жъ, хуже ли, наконецъ? И, какъ всегда, онъ пожалъ плечами, лукаво улыбаясь, и сталъ смотрѣть прямо въ глаза молодой женщинѣ, очевидно любуясь ею.
— Что-жъ вы молчите?
— Все то же, графиня, еле дышетъ. Надо ждать… скоро.
— Надо ждать! Да вѣдь вы мнѣ это ужь цѣлую зиму повторяете. Ей-Богу, мнѣ уже…
И Маргарита запнулась и сердито отвернулась къ окну. Вурмъ, все также усмѣхаясь, спокойно полѣзъ въ карманъ, досталъ табакерку и протянулъ ее Маргаритѣ.
— Не угодно ли?
Маргарита обернулась, взяла маленькую щепотку изъ протянутой къ ней табакерки, но снова отвернулась къ окну. Она соображала о томъ, чѣмъ задержать доктора, чтобы онъ своимъ присутствіемъ помѣшалъ объясненію съ Фленсбургомъ.
Вурмъ, между тѣмъ, взялъ стулъ, пододвинулся ближе въ Маргаритѣ и взялъ ее безцеремонно за руку, подъ предлогомъ попробовать ея пульсъ.
— Все глупости, выговорила кокетка, но руки не приняла.
— Нѣтъ, не глупости, а лихорадка. Пуль-съ все не ровенъ. Да и какъ ему быть ровнымъ у двадцатилѣтней красавицы, полувдовы, упрямой, не хотящей однимъ словомъ измѣнить свое положеніе, сдѣлаться свободной птичкой. Если существованіе графа продлится еще годъ, то бѣдная пташка совсѣмъ захирѣетъ и сдѣлается больна опаснѣе, чѣмъ онъ. Все это выговорилъ Вурмъ почти шопотомъ, съ усмѣшкой на губахъ и не спуская глазъ съ красиваго профиля паціентки.
— Если бы это одно слово было легкое, отозвалась Маргарита, — то я бы давно его сказала. Но на такое слово не только у меня не хватитъ храбрости, но и у васъ не хватитъ мужества для исполненія…
— Попробуйте, испытайте, серьезно шепнулъ Вурмъ.
— Испытать? Спасибо… Я знаю отлично, что вы можете сдѣлать то, что дѣлается во всей Европѣ, дѣлается сплошь-и-рядомъ. Всякій медикъ можетъ дать такого зелья, отъ котораго больной отправится на тотъ свѣтъ, и никто не удивится и знать не будетъ. Особенно, когда больной годъ умираетъ и всѣ ждутъ. Но къ чему брать преступленіе на душу? Зачѣмъ? Чтобы сдѣлать свое положеніе еще невыносимѣе? Давайте говорить откровенно, докторъ… Общее обоимъ преступленіе сдѣлаетъ меня ни вѣки вѣчные вашей рабой. Преступленіе?! Чтобы вы знали за мной тайну! Могли бы дѣлать со мной что угодно! Хотя бы даже заставить за себя выйти замужъ. Нѣтъ, докторъ, я не на столько глупа. Да авось онъ и самъ скоро умретъ.
Докторъ пересталъ ухмыляться, медленно поднялся съ мѣста и взялъ шляпу и палку.
— Куда же вы? Я васъ прошу остаться, сейчасъ пріѣдетъ одинъ гость; вы его знаете — Фленсбургъ. И мнѣ бы хотѣлось, чтобы вы остались.
— Зачѣмъ? Чтобы помѣшать ему говорить съ вами тоже откровенно. О чемъ-нибудь иномъ, конечно! догадался тонкій медикъ, изучившій давно характеръ графини.
— Положимъ, что и такъ…
— Нѣтъ, извините, вы мнѣ не дали права играть около васъ роль вѣрнаго пса, охраняющаго васъ отъ разныхъ назойливыхъ обожателей. Дайте мнѣ его и тогда другое дѣло, — недовольнымъ, голосомъ выговорилъ Вурмъ съ замѣтнымъ оттѣнкомъ досады и раздраженія.
— Дать право? Какое?! Повелѣвать мною? усмѣхнулась красавица.
— Честь имѣю кланяться вашему сіятельству, оставляя поле для господина Фленсбурга. Вотъ и онъ, легокъ на поминѣ! сказалъ Вурмъ, глянувъ въ окно.
Въ эту минуту Фленсбургъ, дѣйствительно, подъѣхалъ къ дому. Офицеръ и докторъ встрѣтились въ прихожей, холодно поздоровались. Оба чуяли, что хотя положеніе ихъ совершенно разное, но тѣмъ не менѣе они соперники и каждый невольно считалъ своего противника болѣе счастливымъ, чѣмъ онъ. Вурмъ завидовалъ Фленсбургу и былъ убѣжденъ, что Маргарита, овдовѣвъ, выйдетъ за него замужъ, если онъ самъ не съумѣетъ поймать ее въ свою западню; Фленсбургъ, напротивъ, ревновалъ и смущался мыслью, что Маргарита позволяетъ ухаживать за собой пятидесятилѣтнему человѣку, да вдобавокъ еще знахарю.
Когда Фленсбургъ двинулся въ гостиную, Маргарита уже сидѣла на другомъ мѣстѣ. Два стула, близко поставленные одинъ около другого, остались у окна. Но Маргарита сообразила это слишкомъ поздно, онъ уже вошелъ.
Когда она увидала подъѣхавшаго Фленсбурга, то смутилась предстоящимъ объясненіемъ; съ тѣхъ поръ прошло едва ли двѣ минуты, а Фленсбурга встрѣтила уже не смущенная женщина, а гнѣвная и отчасти разсѣянная. Эти быстрые переходы были отличительной чертой характера молодой женщины. Она оробѣла, когда онъ подъѣхалъ, затѣмъ разсердилась на собственную свою робость и спросила себя:
— Да какое же право имѣетъ онъ смущать меня, небоявшуюся и небоящуюся никого? Что за важное дѣло исполнить женскій капризъ и освободить изъ-подъ ареста двухъ шалуновъ офицеровъ? Вѣдь не грабителей и не убійцъ просила она освободить.
И вдругъ, при мысли о грабителяхъ, ей вспомнился случай въ оврагѣ. И юноша, спасенный ею, снова ясно предсталъ предъ ней… Въ ту минуту, когда Фленсбургъ входилъ въ гостиную, гордо и важно подходилъ къ ней и протягивалъ руку, Маргарита смотрѣла на него какъ бы сквозь фантазму, т. е. сквозь рисовавшійся въ ея воображеніи образъ юноши. Лицо ея, вѣроятно, было черезъ-чуръ задумчиво и разсѣянно, потому что Фленсбургъ, опускаясь около нея на кресло, вымолвилъ по-нѣмецки:
— Что съ вами? Вы, дѣйствительно, нездоровы; я думалъ вы отговариваетесь болѣзнью, чтобы не видать меня и отсрочить уплату долга.
И вдругъ Маргарита, сама не знай почему, оскорбилась и этими словами, и тономъ голоса.
— Какой долгъ? Что вы хотите сказать? сухо вымолвила она.
Фленсбургъ догадался, что молодая женщина просто не въ духѣ, раздражена чѣмъ-нибудь, или наконецъ, дѣйствительно немного хвораетъ, или капризничаетъ. И онъ сообразилъ, что въ настоящую минуту не надо раздражать или дразнить капризнаго ребенка.
— То, что я хочу сказать, вы отлично понимаете, но если вы сегодня не расположены бесѣдовать объ этомъ, то отложжмъ. Скажите, что онъ?
И Фленсбургъ поднялъ брови, какъ бы показывая на верхній этажъ.
— Ничего, слава Богу! Gott sei dank!
Фленсбургъ разсмѣялся.
— Это прелестно! вы славословите Господа за то, что онъ еще живъ.
— Ну что-жъ! вспыхнула Маргарита. — Да, Конечно. Его смерть будетъ для меня не несчастіемъ, но во всякомъ случаѣ поставитъ меня въ самое затруднительное положеніе среди цѣлой кучи дерзкихъ и незванныхъ волокитъ.
— Э-э, да вы сегодня совсѣмъ нездоровы, сухо выговорилъ Фленсбургъ и поднялся. — Хотите, давайте лучше молчать и играть въ шахматы или бирюльки, можетъ быть, у васъ пройдетъ все. Прикажете, я принесу изъ той комнаты?
— Та комната — моя спальня.
— Я это знаю, но, кажется, память вамъ измѣняетъ. Мы еще недавно играли въ карты въ этой новой спальнѣ.
— Да, помню, и это дало вамъ право на дерзкія выходки, позволило вамъ что-то такое вообразить, зазнаться, какъ восемнадцатилѣтнему юношѣ, которому женщина дала поцѣловать свою руку.
— Ну, вы совсѣмъ больны, вамъ надо лечиться, выговорилъ Фленсбургъ уже слегка вспыльчиво — прикажете, я сейчасъ заѣду съ Вурму и пошлю его къ вамъ. Вы побесѣдуете съ нимъ немного, вотъ такъ, на этихъ стульяхъ, можетъ быть все и пройдетъ.
Фленсбургъ, презрительно усмѣхаясь, показалъ на два стула, оставшіеся у окна.
Маргарита слегка зарумянилась, подняла голову и красивые глаза ея блеснули ярче.
— Вотъ что значитъ такъ должно жить въ ссылкѣ, въ маленькомъ городишкѣ этой варварской земли, произнесла она тихо, но рѣзко:- можно потерять благовоспитанность. Вы говорили мнѣ часто о томъ, какъ петербургская молодежь, въ родѣ Орловыхъ, дерзка, груба, даже нахальна съ женщинами. Я принимала цалмейстера Орлова въ этой самой комнатѣ и дрожала отъ страха, что онъ меня прибьетъ. Но кромѣ самой утонченной вѣжливости, я ничего отъ него не видала. A шлезвигскій дворянинъ, хотя, конечно, не изъ высшей знати, — усмѣхнулась Маргарита, — сталъ способенъ оскорблять женщину.
Фленсбургъ какъ-то странно дернулъ головой, смѣрилъ сидящую молодую женщину съ головы до пятъ и выговорилъ тоже тихо:
— Не спорю, можетъ быть, высшее чешское дворянство, къ которому вы по рожденію имѣете честь принадлежать, болѣе благовоспитанно, чѣмъ шлезвигское мелкое дворянство.
Маргарита быстро встала и молча двинулась къ дверямъ спальни, но вдругъ она обернулась и, сдѣлавъ граціозный реверансъ, какъ бы въ минуэтѣ, съ злобной усмѣшкой на лицѣ, вымолвила почти надменно:
— Я, господинъ офицеръ, все-таки по мужу графиня Скабронская… которая проситъ теперь выдти отсюда и болѣе здѣсь не появляться… будущаго кабинетъ-министра или регента россійской имперіи.
И графиня скрылась за дверью своей спальни.