Василекъ промучилась часа четыре и не выдержала… Она рѣшилась тоже ѣхать, быть около милаго и раздѣлить его судьбу. Въ городѣ уже говорили, что къ вечеру назначенъ походъ гвардіи на Ораніенбаумъ и что, вѣроятно, тамъ и произойдетъ сраженіе между голштинскимъ и русскимъ войскомъ.
— Онъ не пожалѣетъ себя… A если умирать — такъ вмѣстѣ… рѣшила Василекъ.
И княжна спокойно все взвѣсила и обдумала… Она нашла въ шкафу сержантскій мундиръ жениха и надѣла его… Онъ оказался какъ разъ по ней… Черезъ часъ преображенскій сержантъ сѣлъ въ бричку и тихо, спокойно приказалъ кучеру не жалѣть лошадей;
— Иванъ, довезутъ-ли они насъ не кормя до Рамбова?
Кучеръ поручился, что къ вечеру они будутъ на мѣстѣ. На полъ-дорогѣ къ Красному кабачку, верстъ за пять отъ столицы оказался пикетъ и караулъ.
Не приказано было никого пропускать изъ города по дорогѣ на Петергофъ и Ораніенбаумъ… Офицеръ конной гвардіи сначала хотѣлъ было дозволить преображенцу вернуться обратно, но затѣмъ догадался, что имѣетъ дѣло съ ряженой женщиной… Ему показалось это въ такое смутное время — крайне подозрительнымъ… Чрезъ нѣсколько минутъ княжна была арестована при пикетѣ, въ ожиданіи начальства.
За часъ времени на глазахъ княжны, смущенной и печальной отъ неудачи, тотъ же пикетъ вернулъ обратно въ городъ трехъ офицеровъ и съ десятокъ солдатъ разныхъ полковъ, а одного сопротивлявшагося офицера тоже арестовалъ… Въ этотъ денъ только два человѣка проскользнули въ Ораніенбаумъ, покуда еще только шла присяга въ соборѣ,- Шепелевъ и Пушкинъ, — а въ полдень всѣ дороги, въ сторонѣ Петергофа, бши заняты, и сообщеніе прекращено.
Поздно вечеромъ явился гусарскій отрядъ, авангардъ уже выступившаго изъ столицы войска.
Командиръ отряда и Василекъ узнали другъ друга. Послѣдній разъ, что они видѣлись, покойная Гарина дала ему большія деньги, при племянницѣ. Это былъ Алексѣй Орловъ…
Разумѣется, Василекъ была тотчасъ по его приказу освобождена и обѣщала ему вернуться въ городъ. Но едва только гусары, захвативъ и пикетъ, скрылись вдали, — княжна перекрестилась и двинулась за ними… пѣшкомъ, давъ себѣ слово быть хитрѣе и, укрываясь въ лѣсу отъ всѣхъ, тропинками достигнуть Ораніенбаума хотя бы чрезъ сутки!
Прошло уже часа два, что ряженый сержантъ бодро, хотя задумчивый, двигался по пустынному лѣсу, то чащей, то полянками, и вдругъ увидѣлъ, понялъ, взглянувъ на звѣздное небо, что сбился съ дороги. Василекъ съ отчаяньемъ догадалась, что она заплуталась въ лѣсу и, помимо усталости и голода, ей грозитъ еще потерять цѣлую ночь даромъ. A завтра, Богъ вѣсть, что уже будетъ тамъ… сраженіе, убитые
Храбро двинулась княжна обратно и, послѣ быстрой часовой ходьбы, ахнула отъ радости. Предъ ней, освѣщенная луной, мелькнула за чащей бѣлая полоса большой дороги. Она рѣшилась отдохнуть немного и снова двинуться лѣсомъ, не спуская съ дороги глазъ.
Опустившись на траву, уже покрытую росой, Василекъ почувствовала, что голодъ начинаетъ мучительно сказываться въ ней, за то тихая ароматная ночь, смѣнившая знойный и душный день, возбудительно дѣйствовала на грудь, вызывала ея силы на борьбу и достиженіе цѣли. Не прошло нѣсколькихъ мгновеній, какъ Васильку вдругъ, среди тишины всей окрестности, почудился странный гулъ вдали… Онъ шелъ со стороны Петербурга, очевидно по дорогѣ…
— Войско!.. Да! Это войско идетъ! догадалась Василекъ. Она собиралась уже снова укрыться въ чащу, когда вдругъ близкій топотъ ясно и отчетливо раздался въ нѣсколькихъ шагахъ.
На бѣлой дорогѣ, обрамленной съ двухъ сторонъ темной и высокой чащей и ярко, какъ днемъ, облитой луннымъ свѣтомъ — показалась кучка всадниковъ… Всѣ они подвигались молча ровнымъ шагомъ… Впереди всѣхъ на бѣломъ конѣ Василекъ увидѣла преображенскаго офицера, юнаго, красиваго… Но на боку его лошади падаетъ изъ-подъ мундира, вьется и блеститъ бѣлая атласная юбка… Длинныя женскія косы разсыпались по плечамъ изъ-подъ шляпы, увитой зеленымъ вѣнкомъ…
— Это она! ахнула Василекъ. — Она сама предводительствуетъ, ведетъ войска!.. На бой, на смерть!..
И преображенскій сержантъ, укрываясь за кустомъ черемухи, шагахъ въ двадцати отъ дороги, устремилъ свой чудный, кроткій взоръ, теперь грустный и влажный отъ слезъ, — на этого преображенскаго офицера, задумчиваго, но не печальнаго…
И Васильку вдругъ захотѣлось остановить государыню, смущенной невѣстѣ захотѣлось крикнуть мстящей женѣ:
— Поднявшій мечъ — мечемъ погибнетъ!
A между тѣмъ, какъ чудно тиха и полна любви была эта ночь! Какой миръ и покой царилъ кругомъ, и на землѣ, и въ небѣ! Теперь-ли поднимать мечъ, брату на брата… Спокойный бѣлый свѣтъ луны разливался съ необозримой синевы небесъ и окутывалъ все въ серебристое мерцанье: и темный, лохматый, недвижный лѣсъ, и свѣтлую дорогу, и мѣрно, въ безмолвіи, двигающихся по ней всадниковъ, и бѣлаго коня впереди всѣхъ, на которомъ, тревожно глядя впередъ… въ невѣдомое, таинственное будущее… задумчиво покачивается въ сѣдлѣ красавица-преображенецъ!..