Шепелевъ простоялъ, какъ истуканъ, нѣсколько минутъ послѣ словъ государя. Онъ готовъ былъ вѣритъ, что видѣлъ все во снѣ. Двухъ недѣль нѣтъ, что онъ надѣлъ мундиръ сержанта и теперь, сейчасъ… ужь онъ офицеръ!
«Да, это счастіе! Сумашедшее счастіе!..» думалось ему. — Но все это отдалъ бы онъ сейчасъ, снова бы сталъ рядовымъ, если бы она… Да, если бъ этой жертвой могъ онъ купить не только ея любовь, хотя бы только ея ласку, вмѣсто холоднаго или презрительнаго отношенія въ нему.
«Но гдѣ же она, гдѣ монашенка?!. Ея уже давно не видать. Вѣрно веселится. Вѣрно все танцуетъ въ залѣ!» думалъ юноша, вспоминая, что дѣйствительно кармелитка давно не проходила по пріемной.
Въ эту минуту «Ночь» шла изъ залы одна, поневолѣ уступивъ своего кавалера графинѣ Воронцовой. Она быстро приблизилась прямо въ нему.
— Господинъ офицеръ, вымолвила она по-нѣмецки и картавя. — Проводите меня, въ знакъ благодарности за офицерскій чинъ, до уборной графини Скабронской. Она сейчасъ мнѣ сказала, что вы знаете гдѣ комната.
— Я? Нѣтъ! Но я думаю, что это тамъ, за гостиной. Можно спросить людей. Если прикажете, я сейчасъ пойду и узнаю…
— Пойдемте вмѣстѣ… Скорѣе найдемъ…
Она двинулась чрезъ гостиную, Шепелевъ почтительно пошелъ за ней. Пройдя двѣ пустыя комнаты, они увидѣли на право длинный корридоръ, выходившій на ту же парадную лѣстницу, и Шепелевъ разглядѣлъ вдали фигуру Державина на часахъ. Здѣсь же, противъ корридора, оказалась пріотворенная дверь, въ которую виднѣлся красивый дамскій туалетъ.
— Баронъ не женатъ, усмѣхнулась незнакомка. — Стало-быть это и есть…
Быстро оглядѣвшись кругомъ, она еще быстрѣе вошла въ эту комнату и тоже осмотрѣлась, Шепелевъ остановился передъ дверями и хотѣлъ поклониться.
— Войдите! едва слышно и страннымъ, глухимъ голосомъ выговорила она.
Юноша, недоумѣвая, вошелъ и также невольно оглядѣлся.
Это была маленькая, красиво убранная спальня, освѣщенная двумя канделябрами, поставленными на двухъ бѣлыхъ тумбахъ; но, очевидно, это не была спальня хозяина дома, а, судя по всему, на-скоро приготовленная для женщины. На туалетѣ два красивые шандала. Два севрскіе амура держали двѣ розовыя свѣчи. Въ углу горницы изъ-подъ высокаго балдахина висѣли длинныя отпущенныя занавѣси нѣжно-розоваго цвѣта…
«Такъ вотъ гдѣ ты будешь…. до утра!» грустно подумалъ Шепелевъ и сердце сжалось въ немъ острой болью.
— Потушите, пожалуйста, канделябры. Мнѣ рѣжетъ глаза этотъ свѣтъ. Довольно мнѣ и этихъ двухъ свѣчей…. Вы, кажется, не желаете мнѣ помочь, господинъ внезапный офицеръ, снова заговорила она по-нѣмецки все тѣмъ же картавымъ голосомъ, видя, что юноша не двигается.
Шепелевъ повиновался, и въ комнатѣ стало гораздо темнѣе.
Между тѣмъ, покуда онъ снималъ съ тумбъ тяжелые канделябры и тушилъ свѣчи, «Ночь» быстро вернулась къ двери. Замокъ вдругъ звонко щелкнулъ… и, сунувъ куда-то ключъ, она вернулась къ туалету.
— Вы въ плѣну…. страннымъ, упавшимъ голосомъ произнесла она.
Шепелевъ, изумленный, стоялъ, не двигаясь, и глядѣлъ на незнакомку.
«Что за странная шалость! И неумѣстная!» думалъ онъ и вымолвилъ наконецъ:
— Что вамъ угодно отъ меня? Мнѣ надо скорѣе идти: я — дежурный.
Она быстро, ловко, искуссной рукой сняла съ себя діадему и, выпутавшись изъ облаковъ газоваго вуаля, засіяла еще ярче своими звѣздами въ полутемной комнатѣ…. Затѣмъ она сняла большой серпъ луны и стала отцѣплять всѣ эти звѣзды и звѣздочки, складывая ихъ на туалетъ. Скоро осталось на ней только созвѣздіе Большой Медвѣдицы, пришитое къ юбкѣ.
— Ночь проходитъ, луна зашла, звѣзды гаснутъ и закатываются…. шутливо, но тихо шептала она, а голосъ ея слегка дрожалъ. — Да!.. Наступаетъ день!.. Счастливый день для того, кто любитъ! Любитъ, какъ я! Любитъ, какъ ребенокъ, или какъ бѣдная женщина, никогда еще не знавшая любви!
Она смолкла, но вдругъ, будто вспомнивъ, заговорила скорѣе:
— Все это смѣло и дерзко, конечно, господинъ офицеръ! Но что же дѣлать? Другого исхода нѣтъ. Никакого другого нѣтъ! Впрочемъ, умная женщина, когда за что возьмется, то всегда счастливо доведетъ до конца.
Шепелевъ слушалъ, ничего не понимая, изумлялся и невольно любовался ею теперь снова, когда плечи ея, окаймленныя однимъ чернымъ корсажемъ, лишенныя облаковъ газа и сверкавшихъ звѣздъ, казалось, засіяли вдругъ еще болѣе собственнымъ снѣжнымъ свѣтомъ. Лицо, закрытое черной маской, еще болѣе оттѣняло бѣлизну горла и груди.
Но вдругъ онъ вскрикнулъ и двинулся…. въ полной тьмѣ! Она погасила послѣднія двѣ свѣчки.
— Что вы дѣлаете! воскликнулъ онъ, и невольная дрожь пробѣжала по тѣлу…. «Не можетъ быть! Не можетъ быть!» мысленно кричалъ онъ самъ себѣ, будто отвѣчая на какой-то вопросъ. — Что вы хотите? Я — дежурный…. Позвольте мнѣ выдти….
Но она молчала. Онъ чутко прислушивался. Она шевелилась, быстро двигалась…. Но сильное прерывистое дыханіе ея даже заглушало шелестъ платья и движеній….
Чрезъ мгновеніе шорохъ и это тревожное дыханіе послышались ближе къ нему и вдругъ двѣ руки нашли его въ темнотѣ. Онѣ дрожали на лицѣ и головѣ его.
— Я не понимаю…. Это капризъ, но и дерзость…. глухо проговорилъ онъ.
Но обнаженныя руки крѣпко, судорожно обвили его шею. Горячія губы коснулись во тьмѣ его лица, отыскали его губы и съ порывомъ жажды прильнули къ нимъ съ поцѣлуемъ. И вся она затрепетала вдругъ.
— Я люблю другую…. Люблю безумно… Поймите…. забормоталъ юноша.
— A я люблю тебя, тебя…. горячо и страстно отозвалась она вдругъ по-русски. но продолжая картавить. — И клянусь, въ первый разъ въ жизни люблю! Клянусь Святой Маріей, что я….
— Что?!! вскрикнулъ Шепелевъ, какъ оглушенный молніей, которая бы вдругъ, среди полной тьмы, освѣтила ему на мигъ все окружающее. Эти два слова? — Ея два слова. Какъ помнитъ и любитъ онъ ихъ, хотя слышалъ давно и только одинъ разъ.
— Боже мой! Неужели?… Ахъ, если бъ я зналъ, что это вы, что это ты! Скажи мнѣ, что это ты? задрожавшимъ отъ восторга голосомъ шепнулъ онъ.
— Я. Ей-Богу. Я…. Я….
— Графиня?.
— Нѣтъ, не графиня…. для тебя. A ты любишь графиню? Какую? страстно смѣялась она ему въ лицо, продолжая покрывать его нескончаемыми поцѣлуями.
— Бога-ради, скажи мнѣ…. Или пусти. Я безумно люблю тебя, если ты Маргарита! восторженно вскрикнулъ онъ. — Но если я ошибаюсь, то я не могу…. не хочу, ни за что! Пусти.
— Графиня Скабронская? Такъ вотъ кого ты любишь. Глупый! Развѣ ты не видалъ ее сегодня кармелиткой. Она мой старый другъ.
— Да, да…. Но право…. Твой голосъ теперь другой. И теперь это почти ея голосъ. Да! Я съ ума сойду. Говори! Или…. пусти меня. Ты Маргарита?! Говори!..
— Нѣтъ! Нѣтъ!..
Шепелевъ съ отчаяніемъ освободился отъ ея объятій и, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ по паркету, наступилъ на что-то мягкое, а затѣмъ что-то хрустнуло подъ его каблукомъ.
— Святая Марія! Безумный! Ты топчешь…. Передавишь всѣ звѣзды моей Медвѣдицы!!..
Шепелевъ вскрикнулъ, бросился на голосъ и безумно обнялъ ее. Это былъ уже громкій, неподдѣльный и дорогой ему голосъ.
— О! Маргарита!.. почти простоналъ юноша, какъ бы отъ страшнаго страданія и боли. . .
* * *
Балъ все разгорался, оживлялся…. Молодежь танцовала до упаду по просьбѣ любезнаго хозяина.
Передъ полуночью явились на балъ еще двое костюмированныхъ. Это были два негра въ блестящихъ фантастическихъ и совершенно одинакихъ туникахъ и шальварахъ изъ пунцоваго бархата, сплошь вышитаго золотомъ. Оба негра были огромнаго роста, широкоплечіе, могучіе богатыри и красавцы лицомъ даже подъ черной мазью. Такихъ витязей въ Петербургѣ было немного и если бы они были теперь въ маскахъ, то и тогда бы легко всякій призналъ Григорья и Алексѣя Орловыхъ.
Братья были въ кандалахъ и прикованы сверхъ того одинъ въ другому. Золотые большіе браслеты у каждаго на рукѣ соединялись висѣвшею между ними цѣпью. Поэтому они ходили вмѣстѣ и не танцовали, извиняясь невозможностью разлучиться.
Причина, побудившая братьевъ явиться неграми и вымазать лица, былъ большой черный пластырь на вискѣ и ухѣ Алексѣя, который онъ носилъ съ самаго сраженія въ «Нишлотѣ» и который онъ покинуть не могъ. А, между тѣмъ, по приказу государыни надо было явиться въ маскарадѣ Гольца. Бромѣ государыни и княгини Дашковой тутъ явились всѣ.
Благодаря костюмамъ, все вниманіе было теперь обращено на братьевъ, государь тоже замѣтилъ ихъ и, близко пройдя мимо, указалъ на нихъ Жоржу и прибавилъ громко, но шутливо:
— Хорошая выдумка! Подходящая!.. Можетъ быть даже предсказаніе.
Принцъ ничего не отвѣтилъ на шутку. Онъ былъ не въ духѣ, потому что любимецъ его, Фленсбургъ, былъ разстроенъ чѣмъ-то и даже блѣденъ и не хотѣлъ ему объяснить ничего о причинѣ своей тревоги.
Дѣйствительно, Фленсбургъ былъ на себя не похожъ. Онъ куда-то исчезалъ и теперь, вернувшись, стоялъ въ пріемной на мѣстѣ пропавшаго дежурнаго. Онъ будто ждалъ его. Около полуночи къ нему подошелъ его другъ Будбергъ и обратился бъ нему съ тѣмъ же вопросомъ, что и принцъ Жоржъ.
— Что съ тобой, Генрихъ? сказалъ онъ по-нѣмецки.
— Со мной? Со мной смерть! Смерть въ душѣ! глухо выговорилъ Фленсбургъ.
— Все она…. Кармелитка! Вотъ ужь можно сказать: le diable qui se fait ermite!.. Брось ее, милый другъ. Она авантюристка съ головы до пятъ.
— Полно шутить! Ты видишь, что со мной! Скажи лучше, — ты уроженецъ Петербурга и долженъ знать, покуда я былъ въ ссылкѣ, при покойной царицѣ бывали здѣсь поединки? Или это дикое и развратное общество не знаетъ, даже не слыхивало никогда, что такое дѣло чести и вызовъ на поединокъ….
— Насколько помнится, бывало, но между нашими, т. е. иноземцами вообще….
— Стало быть, эти звѣри знаютъ, что такое поединокъ?.. Ну, тогда будь готовъ, милый другъ, послужить мнѣ секундантомъ.
— Что за вздоръ! Какъ не стыдно! Съ кѣмъ наконецъ?!..
— Съ дрянью, которая не стоитъ того, чтобы я его убивалъ! A убью!!. A государь навѣрное проститъ. Онъ понимаетъ и любитъ такія выходки. Пойдемъ отсюда. Я тебѣ все разскажу, и авось легче на душѣ будетъ!..
Между тѣмъ, хозяинъ дома, веселый и довольный, все подзадоривалъ молодежь и посылалъ танцовать. Балъ удался на славу. Даже старики и елизаветинцы развеселились, глядя на пляшущую молодежь.
Время проходило быстро и, наконецъ, уже было далеко за полночь. Вдругъ, какъ по сигналу, танцы сразу прекратились. Государь внезапно, чѣмъ-то разсерженный, собрался уѣзжать.
Кавалеры даже покинули на время своихъ дамъ и пошли за двинувшимися изъ залы пожилыми сановниками. Государь выходилъ, Гольцъ, рядомъ съ Жоржемъ, провожалъ его, а за ними двигалась масса гостей, министровъ, пословъ и первыхъ вельможъ. Всѣ проводили государя до лѣстницы, а Гольцъ спустился до самаго подъѣзда. Нѣкоторые вернулись въ залъ другіе остались на верху лѣстницы, чтобы, обождавъ отъѣздъ, государя, тоже уѣхать. Въ числѣ послѣднихъ былъ и гетманъ.
Спустившись внизъ, въ швейцарскую, Петръ Ѳедоровичъ поблагодарилъ Гольца, поздравилъ съ орденомъ св. Анны и поцѣловалъ. Затѣмъ онъ обернулся къ принцу и вымолвилъ по-нѣмецки:
— Ваше высочество, надѣюсь, не забыли. Теперь можно. Даже пора!
Жоржъ понялъ, обернулся и сталъ искать глазами Фленсбурга, но адьютанта не было. Это даже обезпокоило принца.
Государь догадался по фигурѣ дяди и нетерпѣливо обернулся къ сопровождавшему его Гудовичу.
— Прикажи сейчасъ арестовать Теплова.
Гудовичъ вытаращилъ глаза.
— Что ты? Не слышишь! Или не понимаешь! гнѣвно выговорилъ государь и, повернувшись, вышелъ къ поданной уже каретѣ. — Ну, вотъ, хоть этимъ прикажи, показалъ онъ Гудовичу на двухъ кирасировъ у подъѣзда. — Хорошъ ты адьютантъ! прибавилъ государь, садясь, и крикнулъ сердито: — Да ну!.. Скорѣе!
Кучеръ принялъ это на свой счетъ и съ мѣста взялъ почти въ карьеръ. Гудовичъ принялъ на свой счетъ и быстро пошелъ назадъ, крикнувъ кирасирамъ:- За мной!
По лѣстницѣ, какъ нарочно, въ числѣ прочихъ сенаторовъ и рядомъ съ гетманомъ, спускался и весело разсказывалъ всѣмъ что-то очень смѣшное самъ Тепловъ.
— Я васъ арестую именемъ государя! пробормоталъ Гудовичъ, смущаясь.
Всѣ стали, какъ ошеломленные.
— Меня? выговорилъ Тепловъ, мѣняясь въ лицѣ.
— Да ты спуталъ, батенька! сказалъ гетманъ.
— Это еще что? вдругъ взбѣсился Гудовичъ, которому показалось слово: спятилъ. — Возьмите и сдайте на Морскую гауптвахту! приказалъ онъ солдатамъ.
Кирасиры безсмысленно бросились какъ по командѣ.
Тепловъ, пораженный, блѣдный, будто боясь насилія со стороны солдатъ, самъ быстро двинулся на подъѣздъ. Онъ забылъ даже шинель, кирасиры кликнули извощика и посадили арестанта въ блестящемъ мундирѣ. Тепловъ забылъ, что у него карета. Онъ все забылъ. Да и всѣ свидѣтели происшествія растерялись и позабыли его образумить.
Понемногу дорогой придя въ себя, онъ прошепталъ вслухъ:
— Это ошибка! За мной ничего нѣтъ! И чрезъ мгновеніе онъ прибавилъ гнѣвно:- Но такъ не ошибайтесь никогда, господа правители! И если арестовали по ошибкѣ такого, какъ я… такъ ужь, чуръ, не выпускайте опять на волю!!.
….Тоже далеко за-полночь.
Шепелевъ бродилъ и шарилъ въ полной темнотѣ, но только принадлежности женскаго туалета попадались ему подъ руку.
— Маргарита, Бога ради, позволь зажечь свѣчку! Я ничего не найду…
— Пустяки. Найди! разсмѣялась она изъ угла комнаты.
— Но что за прихоть, милая. Вѣдь теперь ужь нечего… Ужь ты вѣдь не пріѣзжая изъ-за границы, да еще не говорящая по-русски! сказалъ онъ подсмѣиваясь.
— A что за прихоть упрямо называть меня Маргаритой потому, что мой голосъ похожъ на голосъ графини?
— Такъ два голоса не бываютъ похожи… Фу! Господи… Да сколько же у тебя тутъ башмаковъ. Ужь пятый подъ руку лопался…
— A вотъ выйдешь и можешь убѣдиться… какъ найдешь Скабронскую на балѣ.
— Это было бы дьявольскимъ навожденіемъ.
— Однако ты видишь, что тутъ нѣтъ ничего изъ костюма кармелитки!
— Да я, милая, ничего не вижу! Ни зги не вижу! разсмѣялся юноша. — Я того и жду, что глазъ себѣ выколю… А!.. Слава Богу!.. Но только… ни портупеи, ни шпаги…
— И безъ нихъ можно… Или послѣ…
— Послѣ! разсмѣялся Шепелевъ. — Барона попросить доставить ко мнѣ на квартиру… Я безъ шпаги прямо подъ арестъ попаду. Впрочемъ, и такъ, если дежурнаго хватятся, то улетишь на гауптвахту. Куда тебѣ! Дальше!
— Я же тебѣ говорила, что просила у барона позволенія послать тебя съ порученіемъ… Ты теперь по городу ѣздишь…
Наступило молчаніе. Шепелевъ возился и двигался на стулѣ.
— A все-таки… Это все было дерзко и почти невозможно! вымолвилъ онъ чрезъ нѣсколько минутъ.
— Только то и дорого, и хорошо, что «почти невозможно»! медленно проговорила она какъ бы сама себѣ.
— Ну! Теперь опять на поиски… За шпагой! весело вымолвилъ Шепелевъ и началъ снова шарить приговаривая:- Платье… Перчатки!.. Шкатулка!.. Должно быть чулокъ… Опять башмакъ!.. A это… Это ужь и не знаю. Мы этого не носимъ!
Она тихо смѣялась изъ своего угла.
— Хорошо… Смѣйся! Встанешь, какъ я опять на Медвѣдицу попаду ногами да вторую звѣзду раздавлю…
— Не смѣешь по небеснымъ свѣтиламъ ходить!
— Слава тебѣ, Господи! воскликнулъ юноша. — У окна очутилась.
— Нашелъ? Ну-съ… Извольте теперь идти вонъ, дерзкій мальчишка, клявшійся мнѣ въ любви къ другой.
— Пожалуйте ключъ, госпожа тюремщица.
— Извольте, господинъ узникъ. Идите ко мнѣ. Ключъ здѣсь, подъ подушкой.
Шепелевъ ощупью подошелъ.
— Купи его! шепнула она. — За десять поцѣлуевъ…
— Это дешево… За сто согласенъ. О! милая! Счастіе мое! Во вѣки бы… не разстался! прошепталъ онъ, обнимая ее и всю покрывая поцѣлуями…
— Такъ до завтра… Будешь вечеромъ у меня? Въ десять… вымолвилъ онъ наконецъ.
— Да. Да. Да. Глупый младенецъ! Уходи… прошептала она.
Онъ двинулся къ двери, но она снова позвала его.
— Еще одинъ… Послѣдній… На счастіе…
И на нѣсколько мгновеній въ комнатѣ наступила мертвая тишина. Только поцѣлуй беззвучно жилъ… и длился!