Въ тѣ же минуты, около полуночи, въ квартирѣ Григорія Орлова, сидѣло нѣсколько человѣкъ друзей изъ самыхъ близкихъ и человѣка четыре постороннихъ, такъ же, какъ когда то великимъ постомъ. Теперь только особенно преобладалъ одинъ элементъ: измайловцы. Ихъ тутъ было восемь человѣкъ: три брата Всеволожскіе, два брата Рославлевы, Ласунскій, Похвисневъ и Вырубовъ. Кромѣ нихъ, были Баскаковъ, Барятинскій и, наконецъ, Ѳедоръ Орловъ, отлучавшійся за вечеръ уже четыре раза.
Въ числѣ постороннихъ былъ здѣсь адьютантъ государя Перфильевъ. Онъ почти двое сутокъ не выходилъ отъ Орловыхъ, пилъ и игралъ въ карты.
Григорій, конечно, не сомнѣвался, почему Перфильевъ почти безвыходно сидитъ у него. Да и самъ откровенный и добродушный Степанъ Васильевичъ промолвился, что государь на время приставилъ его въ нимъ.
Григорій, сумрачный, тревожный, переходилъ изъ комнаты въ комнату, отъ игорнаго стола къ другому, заставленному закуской и блюдами, и на неоднократные вопросы Перфильева отвѣчалъ уже въ десятый разъ;
— Голова трещитъ, чертъ съ ней! Да и знобитъ…
Но наиболѣе мрачный и озлобленный на всѣхъ былъ старикъ Агаѳонъ. Онъ чуялъ, что господа, перепуганные утромъ на смерть арестомъ Петра Богдановича, затѣваютъ что-то.
«Должно быть, силкомъ освободить его!» — думалъ старикъ.
Озорникъ его, Алексѣй Григорьевичъ нанялъ четверку дивныхъ коней, посулилъ за нее шальныя деньги, благо ихъ совсѣмъ нѣтъ въ домѣ… и поскакалъ куда-то въ самую полночь. Ужь, конечно, какое-нибудь глупство или озорничество! Ѳедоръ Григорьевичъ тоже все бѣгаетъ. A вдобавокъ еще младшаго братишку, кадета Владиміра Григорьевича, тоже впутали. Тоже среди ночи гоняютъ «робенка-то», то туда, то сюда! Два раза тайкомъ и заднимъ ходомъ гоняли на квартиру къ княгинѣ Дашковой! И зачѣмъ? Поглядѣть у себя-ли она сидитъ и не собирается-ли въ Рамбовъ къ государю? Очень нужно!
И Агаѳонъ злился и ворчалъ, вымещая злобу то на полотенцѣ, то на тарелкѣ, то на мухахъ, гудѣвшихъ на кухнѣ.
На зарѣ къ квартирѣ игра карточная пріостановилась и компанія сѣла ѣсть и пить. Но, противъ обыкновенія, никто не былъ пьянъ…
Только одинъ человѣкъ, страшно захмѣлѣвъ, не выдержалъ, повалился на диванъ и скоро захрапѣлъ. Это былъ Перфильевъ. Онъ страшно обыгралъ другихъ, а это съ нимъ случалось такъ рѣдко, что на радостяхъ онъ хватилъ черезъ край.
Когда солнце показалось надъ городомъ и сверкнуло въ окнахъ квартиры Орлова, офицеры тревожно переглянулись, нѣкоторые перекрестились, и всѣ поднялись на ноги.
Лица ихъ были далеко не таковы, какія бываютъ всегда у людей, встающихъ изъ-за стола, покрытаго остатками ночного ужина и бутылками.
— Ну, съ Богомъ! вымолвилъ глухо Григорій. — По мѣстамъ. Ну, братцы, вы, измайловцы… Вамъ первая, трудная доля. Вамъ Богъ помочь! A мы за вами…
Офицеры, не прощаясь, смущенно, молчаливо разъѣхались въ разныя стороны.
Только одинъ Барятинскій остался… и молчалъ, стоя у окна… Перфильевъ громко храпѣлъ на диванѣ. Григорій Орловъ тоже молчалъ и шагалъ по комнатѣ.
— Что-жъ? Спать-то? Не надо! Полуночники!.. буркнулъ Агаѳонъ, собирая посуду. Но никто не отвѣтилъ…
Чрезъ часа два Григорій тихо вымолвилъ Барятинскому:
— Ну, пора!. Охъ, что-то будетъ….. Мы-то….. наплевать!.. Спаси Богъ ее!..
Еще чрезъ часъ оба были уже за заставой и мчались въ каретѣ по дорогѣ на Красный кабакъ.
Отъѣхавъ пять верстъ, они остановились, вышли изъ кареты и стали, не спуская глазъ съ дороги.
— Охъ, Алеханъ!.. Боюсь, загналъ коней! Пали на дорогѣ… A мы здѣсь прождемъ!..
Было уже десять часовъ….
— Вотъ! Вотъ!! вскрикнулъ Барятинскій.
Вдали за версту показалась мчащаяся съ каретой четверка коней, и пыль громаднымъ серебристымъ облакомъ, сверкающимъ на солнцѣ, взвивалась за ней.
Будто шелъ на столицу ветхозавѣтный столпъ огненный! И если не руководилъ, не велъ мчащихся путниковъ, то шелъ слѣдомъ…