В своем недавно изданном романе «Первый гражданин», отрывок из которого печатается ниже, американский писатель Ричард Салливэн описывает жизнь и деятельность хозяев — «первых граждан» — маленького городка Бэйсвипа. В центре романа пройдоха-делец Кингслей Бонд.
В эту пору его жизни — ему стукнуло сорок восемь лет — Кингслея Бонда нередко называли самым большим негодяем во всем Бэйсвипе. Поговаривали, что если бы даже сам господь бог просрочил Бонду платеж по закладной, то сей джентльмен не преминул бы продать господни владения с молотка.
Впрочем, нельзя было не согласиться, что Бонд — мужчина сообразительный. Он явно шел в гору. А разве не радуется сердце американца, когда он видит, как человек, стоявший на самом низу общественной лестницы, поднимается до ее верхушки, от нищеты приходит к богатству, от неизвестности — к почетному положению?! Карьера Кингслея Бонда как бы подтверждала обоснованность веры в блестящие возможности, предоставляющиеся каждому добропорядочному и ловкому американцу. Эта карьера доказывала, что перед предприимчивым человеком в Америке открыты все пути.
И в самом деле, у Бонда теперь уже было два собственных автомобиля, и он являлся владельцем особняка, который меньше чем за двадцать пять тысяч долларов не выстроишь. Впрочем, Бонд, будучи человеком сообразительным, не заплатил даже и половины этой суммы: он просто воспользовался случаем и прижал к стенке прежнего владельца особняка, имевшего несчастье взять деньги под закладную.
Бонд был женат на женщине из почтенного семейства, и у него была красивая и воспитанная взрослая дочь. Несколько лет тому назад он пережил ужасную трагедию, потеряв при автомобильной катастрофе другую дочь.
Порою собеседники Бонда говорили ему, что его жизненный путь может служить вдохновляющим примером для всякого. Это только вызывало у Кингслея Бонда скромное признание, что он добился всего собственным тяжким трудом.
* * *
Кингслей впервые появился в Бэйсвипе двадцатилетним юношей. После нескольких лет работы в конторе часового завода Кингслей стал мелким служащим в управлении городских школ. Здесь главным его достижением было то, что он познакомился с дочерью своего патрона Уной Дэйли. В конце концов Уна стала женой Кингслея Бонда.
Некоторое время Бонд работал секретарем местного шерифа, потом много лет простоял за прилавком в разных магазинах. Служил он также конторщиком на заводах. Бонд никогда не шел в цех, его тянуло именно в контору. «Нет, не умею я обращаться с инструментами», — говаривал он с улыбкой, которая должна была навести слушателей на мысль, что Бонду уготовлена провидением деятельность более высокого рода, что он должен управлять людьми.
Стремясь продвинуться в деловом мире, Кингслей поступил на заочные курсы и прошел такие предметы, как «коммерческая практика», «запоминание фамилий», «универсальное самоусовершенствование». Когда в Бэйсвипе появлялись заезжие лекторы, выступавшие с беседами, например, на темы «Уменье продать себя» или «Больше наживы для всех», то Бонда всегда можно было встретить среди слушателей. Однажды он абонировался на цикл из шести лекций некоего чикагского профессора, который приезжал в Бэйсвип по средам и поучал избранную аудиторию умению добиться личного успеха в двадцатом веке. Бэйсвипские бизнесмены более старого поколения, вероятно, сочли бы профессора просто шарлатаном. Но отношение к лектору дельцов новой формации было иным, и Кингслей выразил его в следующих словах: «Если этот чикагский тип настолько ловок, что сумел выжать из меня двенадцать долларов за слушание его лекций, то, значит, есть чему у него поучиться».
Итак, Кингслей Бонд штудировал поучительные книжки, посещал лекции и послушно следовал советам специалистов в деле завоевания успеха. Кингслей изо всех сил старался понравиться каждому, кто мог быть ему полезен. И все же успех не шел к нему в руки: он по-прежнему оставался рядовым, безвестным обитателем Бэйсвипа. Ему не удавалось скопить денег на собственный домик. Он не мог себе позволить одновременно иметь больше двух костюмов и одной пары приличной обуви. Нельзя было даже выкурить хорошую сигару без того, чтоб не испортить себе удовольствия мыслями об ее стоимости.
Кингслей Бонд, однако, не терял надежды. Он был уверен, что своего еще добьется...
Однажды летним вечером он повез семью на стареньком шевроле покататься за город. Незадолго перед тем прошел дождь, и водяные капли, похожие на стеклянные бусины, дрожали на листах деревьев в лиловом свете сумерек. Стемнело, в небе зажглись неяркие зеленоватые звезды. Кингслей был не в духе. Весь этот день он таскался по городу со списком жителей Бэйсвипа, задолжавших городским торговцам. Кингслей служил в то время сборщиком в инкассационном бюро Торговой палаты, которое занималось выколачиванием платежей по просроченным долговым обязательствам.
Рядом с Кингслеем сидела в машине его дочь Моника, а на заднем сиденье разместились жена и старшая дочь Элизабет.
Вначале Кингслей вел машину не спеша. Но на петлистом спуске к мосту через реку Черную он ускорил ход.
— Посмотри, какой туман... — тихо сказала Моника.
— Вовсе не туман, просто испарения от реки.
Голос у него был раздраженный. Он отвернулся от дочери, переключил мотор на большую скорость и... на полном ходу врезался в стоявший у моста грузовик.
Все, что он успел запомнить, был красный свет маленького хвостового фонаря... Предотвратить страшного удара он уже не мог.
Сестра милосердия спросила:
— Ну, как вы себя чувствуете сегодня?
Уна и Элизабет стояли у постели и плакали.
— Где Моника? — спросил Кингслей.
— Она не придет. Моника... — по их виду Кннгслей понял, что Моники нет, что она мертва, и удивился собственному безразличию: он не почувствовал ни боли, ни скорби.
Впрочем, иногда в последующие дни мысль о том, что именно он виноват в гибели дочери, доходила до его сознания. Но он тут же гнал эту мысль прочь. Не в характере Кингслея Бонда было заниматься самокопанием. Потерянного не воротить, что проку предаваться размышлениям о прошлом, на этом много не заработаешь! Важно решить, что делать дальше. И Кингслей Бонд принялся продумывать различные варианты иска, который он предъявит страховой компании за гибель дочери.
Наклевывалась прекрасная возможность. Только бы не упустить! В день, когда представитель страховой компании зашел в больницу для предварительной беседы с Бондом, тот разыграл бурную сцену.
— Уберите прочь с моих глаз этого человека! — неистовствовал Кингслей.
Больничные сестры испуганно решили, что больной впал в невменяемое состояние.
К тому времени, когда Бонд, слегка прихрамывая, вышел из больницы, у него уже было все продумано. В первый же вечер у себя дома он сказал жене и дочери:
— Нам поможет выиграть дело то, что закон требует установки световых сигналов вокруг машин, застрявших ночью на шоссе.
— Но ведь на этом грузовике горел сзади фонарь, — заметила Элизабет.
— Дорогая моя, на грузовике, от которого мы пострадали, не было никакого огня.
— Но мы с мамой ясно видели зажженный фонарь!
__ Нет, — он решительно покачал головой.
— Кингслей… — вмешалась жена.
— Ты сидела сзади, — сказал ей Бонд, не повышая голоса, — вы обе сидели сзади. Хорошенько запомните это.
— Ведь я собственными глазами видела на машине красный огонек!
— Нет, ты не видела! — Бонд стукнул кулаком по столу.
— Папа...
— Молчи! Вести разговор со страховой компанией буду я один. Если вас начнут расспрашивать, вы были на заднем сиденье, понятно? Вы ничего не видели, ничего не знаете, и точка...
— Ладно, пускай так. Я буду молчать, — резко сказала Элизабет, сверкнув на отца злыми глазами, — но как бы мне хотелось пойти и заявить, что на грузовике горел красный свет, пока мой отец не разбил фонарь!
— Ш-ш, детка, так с отцом не разговаривают, — взмолилась Уна, не отрывая взгляда от пустого теперь места за столом, где обычно сидела Моника, — мы должны быть дружными, это поможет нам перенести горе.
— Вот это верно, — обрадовался Кингслей.
Он потрепал Элизабет по плечу, улыбнулся обеим женщинам и заковылял к двери. Усевшись на ступеньке лестницы и мурлыча песенку, он принялся начищать до блеска свои изрядно потрепанные башмаки...
Сперва торг со страховой компанией носил довольно дружелюбный характер. Но по мере того, как переговоры затягивались, представители компании проявляли все большую нервозность. Заметив это, Бонд еще хладнокровнее стал на них нажимать.
— Ваше предложение не может быть принято всерьез, — говорил Бонд, держа сигару в руке, точно револьвер. — Нет, джентльмены, вы от меня так легко не откупитесь. Я назвал свою цифру, и вам придется на нее согласиться.
— Но это неслыханно! Такой суммы по иску этого рода наша компания никому не выплачивала!
Бонд повернулся и вышел. Нарочно задержавшись за дверью, он услыхал, как один из представителей страховой компании сказал другому:
— Такого напористого подлеца я еще никогда в своей жизни не встречал!
В этих злобных словах Бонд почувствовал нотки восхищения. И он пошел прочь, довольный собой...
Когда Кингслея Бонда пригласили наконец в страховую контору для вручения ему чека на двадцать тысяч долларов, на миг в его памяти всплыла Моника, и он подумал: «Дорого же ей обошелся этот чек».
Из страховой конторы Бонд поехал прямо в банк. Вид банковской книжки с записанным в ней новым сальдо — 20 177 долларов и 20 центов — заметно поднял в нем дух. «Что ж, начинаю в несколько позднем возрасте, только и всего. Эх, будь у меня капиталец пораньше, я бы...»
Из-за угла Южной улицы навстречу Бонду показался дюжий мужчина с бескровным лицом и расплюснутым носом.
— С добрым утром, мистер Вич, — подобострастно приветствовал его Кингслей Бонд.
Тот небрежно кивнул головой.
«Крупнейший подрядчик Бэйсвипа, один из самых влиятельных людей в городе, но теперь я могу разговаривать с ним как равный, — подумал Кингслей. — Он еще ничего не знает, никто еще ничего не знает, но с сегодняшнего дня все пойдет иначе»...
В дальнейшем на голову Кингслея Бонда сыпалось немало проклятий. Бонд успел далеко шагнуть вперед. Если за ним и водились темные дела, то, во всяком случае, он знал, как прятать концы в воду.
Чем только он не занимался! Через его руки проходили векселя, закладные, акции, и всегда в его пользу оставалась солидная доля. Он получал большие доходы и от фабрики мороженого, и от компании автомобильного транспорта, и от крупной фермы, причем он не был ни их владельцем, ни управляющим. Однако Бонд имел возможность распоряжаться финансовыми делами этих и разных других предприятий, и он хозяйничал в них обычно до тех пор, пока, уловив в воздухе опасность, не ретировался вовремя. Ни в одно из контролируемых им предприятий Кингслей Бонд не вкладывал ни крупицы созидательного труда, но, тем не менее, извлекал из них большие барыши и богател изо дня в день.
Постепенно Кингслей Бонд приобрел известность в городе. Его имя все чаще встречалось в газетах. Он стал одним из ведущих дельцов Бэйсвипа.
* * *
И вот наконец пришел долгожданный час...
В майский вечер в доме Бонда зазвонил телефон. Кингслей ответил.
— Говорит Вич, П. Дж. Вич. У меня сидит один мой приятель. Он хочет с вами побеседовать. Скажите, Бонд, мы не очень расстроим ваши планы, если заглянем к вам через полчасика?
Сам П. Дж. Вич! В ожидании гостей Кингслей шагал по своему кабинету, жуя потухшую сигару.
— Вы ведь знакомы с Джеем Xаркинсом, Бонд, — сказал Вич, входя в дом и показывая пальцем на кругленького человека, следовавшего за ним.
— Кто же не знает Харкинса? — осклабился Кингслей. — Мне кажется, я знаком с ним целую вечность, только в последние годы мы редко встречались. Прошу в гостиную.
— У Джея дело к вам, — сказал Вич.
Когда политический босс Бэйсвипа Харкинс уселся в кресло, он стал удивительно похож на сову. Даже рот он раскрывал как-то по-совиному.
— Это конфиденциальный разговор, Бонд, — предупредил Харкинс.
— Понятно.
— Вам известно, что мы собирались снова выдвинуть Аллистера кандидатом в мэры?
— Слыхал такое. Он ваш человек, не правда ли?
— Был наш, — Харкинс сделал многозначительную гримасу, — а теперь нет.
— Вот как?
— В этом году мы не можем выдвинуть кандидатуру Аллистера. Хорошо, если не придется его выгнать до истечения полномочий, — Харкинс нагнулся поближе к Бонду. — Он уже неделю пьянствует, не приходя в себя...
— М-да, — промычал Кингслей. — Плохо ваше дело. Как бы вам не потонуть...
— Ничего, выплывем, — рассмеялся Вич. — Джей, расскажи ему, что ты задумал.
— Я тут прикидывал, Кингслей, — начал осторожно Харкинс. — Беседовал кое с кем и даже ездил третьего дня в столицу нашего штата.
Кингслей давно догадался, к чему клонят его гости. Сощурив глаза, с потухшей сигарой в зубах, он сидел, не шевелясь, прикидывая в уме, какие это может дать ему выгоды и нет ли здесь подвоха. Конечно, они не раскрывают ему всю правду об Аллистере.
— И вот я вспомнил про вас, Кингслей, — вкрадчиво продолжал Харкинс, — посоветовался с Вичем, поговорил с другими. Поскольку дело касается людей влиятельных, они за вас. Ну, а вы-то сами как относитесь к тому, чтобы занять место Аллистера?
— Я должен подумать, — ворчливо отозвался Кингслей. — Меня интересует, что меня ждет, кроме уймы работы. Какая мне будет от этого выгода?
Вич усмехнулся:
— Знали ли вы когда-нибудь такого мэра Бэйсвипа, который ушел бы со своего поста, не став богаче, чем был до избрания?
Кингслей скосил на него глаза:
— Могу я на это рассчитывать?
— А кроме того, — продолжал Вич, — ведь всю-то тяжелую работу берет на себя Харкинс.
— Послушать вас, так Кингслей Бонд — уже мэр Бэйсвипа, — пожал плечами Бонд. — А ведь выборы еще впереди. Допустим, я скажу «да». Но вопрос еще в том, как люди проголосуют!..
На лицах Вича и Харкинса появились одинаковые улыбки.
— Кингслей, за шестнадцать пет, что я здесь, — сказал Харкинс, — не было еще такого мэра, которого не я поставил бы на этот пост. Раз мы вас выдвигаем, значит, можете считать себя избранным. Вот и все. Верно я говорю, П. Дж.?
— Конечно, — подтвердил Вич, — если только исключить возможность всемирного потопа, землетрясения или иных актов вмешательства божия. Мы ведь не спрашиваем вас: «Согласны ли вы баллотироваться в мэры?», — а спрашиваем: «Согласны вы стать мэром?». Понятно, Бонд?
— Разумеется, вас еще нужно преподнести публике должным образом, — сказал Харкинс. — Вы будете выступать с речами, мы включим вас во всякие там комитеты и комиссии, чтоб вы были у всех на виду, разрекламируем в печати. Но это уж — мое дело, я сам сделаю все, что полагается. Только помните, это остается в тайне, пока мы не будем готовы. Мы действуем тихо, исподволь, до нужного момента.
— Хорошо, я согласен, — кивнул головой Кингслей. — Погляжу, что получится. Только предупреждаю, если я увижу, что мне это невыгодно...
— Чего там, будет выгодно! — прервал его Харкинс.
Уже уходя, он остановился в дверях и сказал:
— Не хотелось бы создавать у вас неправильного впечатления, Кингслей, но тут есть еще один маленький деловой вопросец: как насчет вашего вклада в общее дело, так сказать, посильной лепты?.. — он заухал по-совиному.
— Понимаю. Вам нужен чек. Одну минутку.
— Нет, нет. Только не чек. Прошу наличными. Не торопитесь, это можно сделать в ближайшие дни, Я только хочу, чтобы вы не позабыли... Что касается чеков, то беда с ними в том, что на них обязательно нужно что-нибудь написать. А в наши дни слишком много американцев, черт бы их подрал, стали грамотными!..
Сокращенный перевод с английского В. Лимановской