Мы живем сейчас в кайнозойской эре; она началась сравнительно недавно, всего только один период ее успел истечь. Истекший период — он продолжался приблизительно пятьдесят четыре миллиона лет — зовут третичным периодом; нынешний зовут четвертичным.
Откуда пошли эти странные названия — «третичный», «четвертичный»?
Прежние геологи делили историю Земли не так, как мы; они делили ее всего на три части; кайнозойская эра была по счету третьей, другими словами — третичной; потом оказалось что удобнее выделить самые последние времена истории Земли в особый отдел, в четвертый по счету, или четвертичный, отдел; а потом пришлось вообще отказаться от прежнего деления и перейти к такому геологическому календарю, который и приведен в этой книге.
Но старые названия сохранили по привычке, и первый период кайнозойской эры все зовут третичным, а следующий — четвертичным.
Два этих периода очень различаются между собой.
В третичный период произошли самые резкие изменения в карте Земли; в этот период геологическая революция проявилась с особой силой: произошли разломы и перемещения материков, появились новые океаны, воздвиглись высочайшие горы, из трещин земной коры излилась чудовищными потоками лава; словом, как раз в этот период произошла последняя великая географическая ломка, и Земля приобрела нынешний вид.
Четвертичный период, наоборот, не принес с собой никаких особенных перемен в расположении материков, океанов и горных хребтов; Земля как будто снова на время успокоилась. Но у этого периода есть другая особенность: он принес с собой холод, великое оледенение, следы которого мы чувствуем и до сих пор.
Таким образом граница между третичным и четвертичным периодами ясна: что случилось до великого оледенения, то относится к третичному периоду кайнозойской эры; а что случилось уже во время этого оледенения или после него, то относится к четвертичному периоду.
Но сам третичный период так велик по сравнению с четвертичным и так полон событиями, что его удобно разделить на две части: на более древнюю — палеоген, и на более позднюю, или новую, — неоген.
Итак мы получаем в конце концов такое деление кайнозойской эры, той эры, в которую мы живем:
Как видите, подразделы кайнозойской эры не равны между собой, и больше всего длился самый первый из них — палеоген.
Палеоген — это время отступления океана. Очевидно, материки поднялись очень высоко: те места, которые прежде были залиты водой, теперь обнажились и стали сушей, и материки сразу выросли. До тех пор Западной Европы, можно сказать, не было: на ее месте был архипелаг островов; теперь, когда море отхлынуло, острова соединились между собой, стала оплошная суша.
Вместе с тем исчезло море, которое в прежние времена соединяло Каспийское море с Северным, — Европа срослась с Азией.
Так создался наш теперешний материк — Европа.
Азия тоже сильно выросла. Своей восточной частью она сомкнулась с отошедшей от Европы Северной Америкой. Берингова пролива еще не было.
Палеогеографическая карта верхнего эоцена и нижнего олигоцена, то есть конца нижней трети третичного периода.
1 — суша, 2 — море. Бассейн понтической эпохи на юге европейской части СССР.
Африка уже отделилась от Австралии и соединилась перешейком с Европой; остров Сицилия — это обломок перешейка, соединявшего когда-то Африку с Европой. Красного моря еще не было, и Африка была сомкнута с Азией.
Обе Америки, Северная и Южная, уже сблизились друг с другом, но еще не срослись: перешейка, соединяющего их теперь, тогда еще не было. Создались два новые океана — Индийский и Атлантический, — самые молодые океаны из всех.
Австралия отошла на восток; она оказалась вдали от всех других материков — обломок огромного когда-то Южного материка, затерявшийся среди океана.
Благодаря этому в Австралии сохранились многие такие животные, которые на других материках были вытеснены более сильными соперниками. Отрезанная от всего мира, Австралия стала как бы музеем или заповедником, в котором сохранились древние животные Земли.
Великое отступление морей сказалось и на том куске Земли, который занят сейчас нашей страной. В начале палеогена море захватывает самый юг европейской части нашей страны, а к концу палеогена отступает еще дальше, так что под водой остается только узкая полоса Крыма и Кавказа.
В Сибири Северное море заливало низменности, где теперь текут Обь и Иртыш; оно протягивалось длинным рукавом вдоль Урала, соединяясь о Каспийским морем. Но к концу палеогена и этот рукав пересох, от него остался только ряд озер.
Пласты палеогена выходят наружу под Киевом, на обрывистых берегах Днепра и в некоторых других местах Украины. В этих пластах найдены кости древних животных, в том числе позвонки кита, и окаменелые комочки смолы хвойных деревьев, которые мы зовем янтарем.
Властелинами Земли стали теперь млекопитающие. Эти животные напоминают уже нынешних наших зверей.
Что же принесло начало новой эры? Чем отличались животные палеогена от животных мезозойской эры?
«Промежуток времени между меловым периодом и началом палеогена, — пишет один ученый, — покрыт мраком; получается впечатление, как будто в театре внезапно выключили свет и через некоторое время снова включили: обнаружилась сцена, наполненная действующими лицами.
Переходное время было, без сомнения, очень продолжительным и полным волнующих событий: то большинство архивов либо погибло, либо еще не обнаружено. Однако последствия всего случившегося достаточно ясны. Произошел великий отбор среди древних животных, и преобладание получили внезапно млекопитающие. Ящеры — хищные и травоядные, ползающие и прыгающие, четвероногие и двуногие — все без исключения сошли со сцены. Трицератопс со своей трехрогой головой продержался как будто дольше всех; но в конце концов и ему счастье изменило.
Леса Калифорнии. Эти огромные деревья — секвойи и красные деревья. Сейчас их осталось совсем мало.
Короче говоря, вся древняя знать, неспособная идти в ногу со временем, была сметена. Не лучше обстояли дела плавающих и летающих ящеров, ихтиозавров, плезиозавров, мозазавров, птеродактилей. Все они покинули сцену, чтобы никогда больше уже не вернуться».
Да, мезозойскую эру отделяет от кайнозойской эры полоса смерти. Погибли не только все ящеры, погибло в морях много видов моллюсков, ракообразных, рыб.
От великого рода пресмыкающихся остались жалкие остатки. Выжили только те, очевидно, которые водились в тропических областях, так что их не погубило изменение климата; или те, которые выработали в себе способность впадать в спячку на зиму. Но таких оказалось очень немного.
Преобладание получили теплокровные животные: млекопитающие и птицы. Млекопитающие стали теперь властелинами Земли.
Обновление лесов произошло еще раньше, в меловом периоде. Те же деревья, что и в наши времена, росли на Земле. Но климат тогда был еще жарче, чем теперь. В этом отношении палеоген можно сравнить с концом каменноугольного периода: тогда тоже геологическая революция уже началась, но похолодание еще не успело проявиться в полной силе.
Заросли Филиппинских островов. Такие же пальмы — нипа — росли во времена палеогена в устьях европейских и северо-американских рек.
В начале кайнозойской эры на Украине росли пальмы, платаны, магнолии, мирты, лавры. От Шпицбергена до середины Италии, а также в Китае и в Северной Америке росли огромные мамонтовые деревья, которые сейчас сохранились только в Калифорнии. Эти деревья одни из самых долговечных растений, растущих на Земле.
«Я никогда не видел, — пишет один путешественник, — мамонтового дерева, которое умерло бы естественной смертью; они кажутся бессмертными, так как не подвержены никаким болезням которые поражают и губят другие деревья; если человек не срубит мамонтового дерева, оно будет жить и жить, пока его не расщепит молния или не обрушит буря, или не поглотит разверзшаяся земля».
Особенностью палеогена было разнообразие деревьев, росших в одних и тех же лесах. В наше время дуб будет расти только там, где воздух так прохладен, что банановое дерево вырасти тут не может. А тогда на побережье Северной Америки росли рядом, бок о бок, и дуб, и банановое дерево, и смоковница, и хлебное дерево.
В Гренландии росли кипарисы, кедры, ивы, тополи, вязы, клены, березы, ясени, орешник, сливовые деревья, виноград. В южной Англии в реках водились крокодилы и большие водяные змеи, по берегам росли пальмовые леса, летали птицы с заостренными, как пила, клювами.
Если бы вы жили тогда на том месте, где теперь находится Москва, вы бы изнывали от жары, потому что эти места напоминали скорее долину в центральной Африке, чем север Европы: в тропических зарослях бродили носороги, в реках плавали бегемоты, на ветвях деревьев прыгали обезьяны, по ночам раздавался вой шакалов.
Вот что было на месте, где теперь Москва, в эпоху олигоцена.
В это время впервые мир стал таким разнообразным и пестрым, какой он теперь: появилось много цветов и ярко окрашенных птиц.
Появились журавли, фламинго, аисты, альбатросы, гуси, совы, дятлы, стрижи, перепела, кедровки, скворцы, малиновки, жаворонки. Появилась гигантская птица диатрима; она никогда не летала, также как нынешний страус, а бегала. Она была хищной птицей и поедала мелких животных. Но скоро она перевелась.
Диатрима. Это была гигантская птица, охотившаяся на мелких животных. Как и нынешний страус, она не летала, но зато быстро бегала.
В морях страшно размножились акулы. Некоторые из них достигли огромного размера. Самой страшной из них была акула кархародон. Акулы распространились по теплым морям всего мира и стали самыми могущественными жителями океана. Они кишели всюду, их зубы можно найти в палеогеновых пластах всех частей света. Но их могущество было недолговечным: самые крупные акулы почему-то скоро исчезли, и до нашего времени дожили только их мелкие родственники.
В это же время удивительно размножились в морях маленькие одноклеточные существа, одетые раковинкой, — нуммулиты. Они распространились по всему Средиземному морю, которое тогда было гораздо больше, чем теперь. Их ракушка была плоской и круглой и напоминала по форме монету; поэтому их и прозвали нуммулитами: нумус значит по-латыни — монета.
Расцвет этих одноклеточных существ длился недолго: уже к концу палеогена они почти совершенно исчезают. Но пока они жили, их было так много, что из ракушек погибших нуммулитов отложились на дне морей целые слои в несколько сот метров, огромное известняковое кладбище. Когда, спустя много миллионов лет, морское дно выпучилось наверх и стало сушей, жители древнего Египта стали вырубать глыбы из этого известняка, строить из них пирамиды.
Удивительно, что одноклеточные жители океана достигали своего расцвета каждый раз в периоды геологических революций. За полтораста миллионов лет до нуммулитов океаном завладели на короткий срок другие одетые в раковину одноклеточные существа, дальние родственники нуммулитов; и это было как раз в то время, когда тоже шла геологическая революция, в конце каменноугольного периода…
Кроме нуммулитов, процветали в начале кайнозойской эры и другие мирные жители моря, те, что существуют и сейчас, — кораллы. Где сейчас возвышаются Крымские горы, где уходят в небо вершины Альпийских гор, плескалось тогда море, и тут строили свои рифы кораллы.
Таким образом, мир палеогена как будто был уже похож на теперешний мир: в океанах водились акулы, строили свои постройки кораллы, на суше росли те же деревья, что и теперь, в воздухе носились большие и маленькие птицы; и самыми распространенными животными были, как и теперь, млекопитающие.
И все же, если бы вы перенеслись в то время, вам показалось бы, что вы попали в совсем чуждый мир: из сотни животных, которых вы бы встретили, едва ли нашлось бы и десять таких, которые походили бы на нынешних.
Страшнее всех была акула кархародон. Она была самая огромная из всех существ, живших когда-либо на Земле. Вы можете это представить, взглянув на кости, которые окаймляли ее пасть.
Да, Земля была заселена млекопитающими; но это были совсем не те млекопитающие, которые живут теперь.
Большая часть млекопитающих животных принадлежала к тем видам, которые сейчас сохранились только в Австралии: сумчатые и яйцекладущие млекопитающие. Мы с полным правом можем назвать этих млекопитающих низшими: откладывать яйца это похоже скорее на ящеров, чем на млекопитающих. Сумчатые же хотя и рождают детенышей, но рождают их недозрелыми и донашивают потом в сумке под животом. У исполинского кенгуру, например, живущего в Австралии и теперь, новорожденный детеныш не достигает и трех сантиметров; восемь месяцев приходится ему провести в сумке матери, прежде чем он подрастет настолько, что сможет уже сам бегать по земле.
Диниктис. Он умел совершать гигантские прыжки и охотился за предками наших лошадей.
Если бы млекопитающие навек остались сумчатыми, никогда бы не появились те четвероногие звери, которых мы встречаем теперь в лесах, и никогда бы на Земле не появился человеческий род. По счастью, уже с самого начала палеогена жили такие млекопитающие, которые размножались так же, как размножаются сейчас волки, лошади, обезьяны, кошки, и которые являются нашими предками.
Эти высшие млекопитающие во время палеогена были еще как бы в тени, на заднем плане, их было гораздо меньше, чем сумчатых. Но именно они за время палеогена изменились больше всего: достаточно сказать, что первые такие млекопитающие были величиной с крысу, а к концу палеогена их потомки стали уже большими животными, а некоторые даже такими огромными, как носорог или слон.
В самом конце палеогена высшие млекопитающие начинают уже вытеснять сумчатых, и скоро сумчатые исчезают всюду, кроме Австралии.
Что же это были за животные, родоначальники нынешних млекопитающих?
Главным их отличием от теперешних млекопитающих была их, так сказать, разносторонность. Если мы взглянем на нынешних млекопитающих, скажем — на тигра, лошадь и обезьяну, мы сразу заметим резкие различия между ними, — каждое из этих животных как бы специализировалось на одном каком-нибудь деле: весь вид тигра ясно показывает, что это хищник; тело лошади явно приспособлено к быстрому бегу, а по зубам ее видно, что она ест траву; фигура обезьяны сразу обличает в ней животное, лазающее по деревьям.
Совсем другое дело — млекопитающие палеогена.
«Если бы млекопитающие тех времен вдруг ожили сейчас, — пишет один ученый, — наши зоологи пришли бы в большое затруднение: они не знали бы, куда причислить этих древних млекопитающих, к какому роду существующих теперь животных — к насекомоядным зверькам, или к хищникам, или к копытным, или к полуобезьянам; они подходили бы сразу и туда и сюда».
На Украине жили зейглодоны. Зейглодоны — предки нынешних китов: они жили в мелководной прибрежной полосе моря. Броня из костяных щитков защищала их тело…
Такими были предки нынешних млекопитающих — небольшими животными с еще не определившейся специализацией и с очень маленьким мозгом. И все они просуществовали очень недолго, вымерли уже к концу палеогена. Но они существовали недаром: они оставили наследников, которые были уже похожи на теперешних зверей.
Так же, как ящеры завоевали не только сушу, но и море и воздух, так и некоторые млекопитающие уже очень рано выработали приспособления, позволившие им покинуть сушу.
Патриофелис. Он рычит на аллигатора, но залезть в воду не решается… Патриофелис был одним из хищников палеогена. Его потомки через несколько миллионов лет стали тиграми.
Уже в палеогене появились млекопитающие, которые проводили свою жизнь в воде: киты и тюлени.
Первые киты — их зовут зейглодонами — имели еще маленькие передние ноги, которыми они загребали воду, как плавниками. Зубы у этих китов были острые и зазубренные, вдоль спины шел гребень из костяных пластинок. Громадные позвонки таких китов найдены были на Украине.
Зейглодоны жили, наверное, в мелководной прибрежной полосе моря, и броня из костных щитков защищала их от ударов прибоя. Но она мешала зейглодонам плавать быстро. Потом, в следующие времена, потомки зейглодонов перешли в более глубокие и спокойные области моря, броня их исчезла, они стали теперешними, хорошо плавающими китами. Они существуют и посейчас, — правда, осталось их очень мало. Они являются самыми большими из всех морских животных: ни одно из ныне живущих животных не может равняться по величине с китами.
Летающее млекопитающее появилось позже; это — летучая мышь. Летает она совершенно таким же способом, как летали за сотню миллионов лет до нее летающие ящеры — птеродактили.
Если сравнить плавающих и летающих млекопитающих с такими же ящерами, то сразу станет ясно, что в плавании и полете млекопитающие не достигли таких успехов, какими могли бы похвастать ящеры. Плавающих и летающих млекопитающих шло, и они не стали настоящими хозяевами моря и воздуха. Ящеры дали когда-то начало птицам, а млекопитающие не дали начала никакому новому роду летающих существ. Зато на суше млекопитающие достигли таких успехов, до которых далеко было ящерам.
Уже во времена палеогена среди тогдашних млекопитающих начинает намечаться некоторое расхождение: одни как будто больше приспосабливаются к хищному образу жизни, другие — к травоядному.
Прародителем наших тигров, львов, пантер, кошек следует считать патриофелиса или, может быть, какого-то его близкого родственника, который не оставил нам своих костей и о котором поэтому мы не знаем. Кости же патриофелиса дошли до нас. Его младшими современниками из рода хищников были диниктис, умевший уже совершать гигантские прыжки, как и теперешние тигры и львы, и гоплофон, вооруженный двумя острыми клыками.
Гоплофон — саблезубый тигр — подстерегает добычу.
Вы видите этих древних хищников на страницах 172 и 174.
Прародителем лисиц, волков и собак можно считать цинодиктиса.
Но все же это были еще не настоящие хищники, у них было еще много таких особенностей, которые хищникам не нужны.
Больших успехов достигли за время палеогена травоядные млекопитающие.
Цинодиктис — предок лисицы.
Появились предки нынешних жирафов, носорогов, слонов и лошадей.
Предок жирафа — его зовут сиватерием — еще совсем не был похож на жирафа. Скорее он походил на лося. На огромной голове сиватерия возвышалась пара больших рогов, да еще около глаз росла пара рогов поменьше. В следующий период он вымер.
Среди первых носорогов многие были не выше овцы, но некоторые носороги выросли в гигантов. Таким гигантом был индрикотерий, безрогий носорог с длинной шеей и вытянутой, как у лошади, мордой. Он был вдвое больше нынешнего слона. Кости индрикотерия найдены в Средней Азии, в Монголии и близ Индии.
Вы видите этого великана, который почти достиг величины самых больших динозавров.
Индрикотерий.
Первые слоны были совсем небольшими животными, вроде теперешнего пони; у них не было еще ни хобота, ни бивней.
Именно такой небольшой слон без хобота и бивней (стр. 178) найден в палеогеновых пластах Египта; его назвали в отличие от теперешнего слона меритерием.
У слонов, которые жили немного позже (стр. 179), верхняя губа уже вытянулась в маленький хобот и появились небольшие бивни.
Затем появились настоящие хоботные: мастодонты с двумя парами бивней, вытянутых вперед, и гигант динотерий с загнутыми вниз бивнями, как у моржа; эти бивни служили ему, верно, для вырывания корней из речного ила.
Настоящие слоны — теперешние — появились только перед самым началом четвертичного периода, чуть раньше человека, а может быть и в одно время с человеком.
Скелет индрикотерия — безрогого носорога. Для сравнения справа нарисован один из самых больших зверей нашего времени — индийский носорог.
Все эти предки нынешних слонов были неутомимыми путешественниками. Родиной некоторых из них был Египет, родиной других — Индия, но в своем непрестанном странствии многие из них пересекли всю Сибирь и проникли в Америку.
Конечно, такое путешествие заняло тысячи и тысячи лет, и переселились в Америку далекие потомки египетских и индийских слонов.
Меритерий — предок слонов. Он жил в самом начале палеогена. Он был совсем маленьким, и у него еще не было ни хобота, ни бивней.
Еще большими приключениями сопровождалась история лошади.
Предком лошади можно считать жившего в начале палеогена фенакодуса. Он по виду совсем еще не походит на лошадь, скорее напоминает собаку. У него длинный, состоящий из позвонков хвост и лапы с пятью пальцами на каждой. И зубы у него такие, что он может быть причислен о одинаковым правом и к хищным, и к травоядным.
Особенностью фенакодуса было то, что он при беге ставил лапу не целиком на землю, а касался земли всего тремя пальцами. Ему, очевидно, приходилось часто и быстро бегать; он был небольшим зверьком и совсем не хотел попасться в зубы патриофелису или какому-нибудь другому опасному хищнику.
От фенакодуса произошел эогиппус, зверек величиной с овцу. Эогиппус уже гораздо более походит на лошадь, но он был так мал, что если бы жил теперь, то мог бы бегать под столом. Зубы у него годятся только для того, чтобы пережевывать траву. И, самое важное, у него на ногах уже не по пяти пальцев, а меньше: на передних ногах по четыре, на задних по три.
Я называю его конечности уже не лапами, а ногами, потому что они потеряли способность хватать, когтить добычу; они приспособились к быстрому бегу, специализировались, стали ногами.
Мастодонт, исполинский потомок маленькой фиомии.
Эогиппус, без сомнения, бегал быстрее своего предка фенакодуса. Но хищники, жившие в одно время с ним, бегали тоже быстрее своих предков. Скорость и для них, как для эогиппуса, была вопросом жизни или смерти. Если эогиппуса заставлял бегать во всю прыть страх и он несся — по лесам галопом на четырех пальцах, то хищников подхлестывал голод. Состязание в беге не прекращалось.
Фиомия, маленький слон эпохи олигоцена. У него уже верхняя губа вытягивается в небольшой хобот и растут короткие бивни. Он жил в Египте.
Потомков эогиппуса вы видите на страницах 182 и 183. Обе эти лошади жили все в том же палеогене, но уже в конце его. Они гораздо крупнее эогиппуса, но по сравнению с нынешней лошадью кажутся все же карликами.
У этих палеогеновых лошадей нога устроена еще остроумней и, так сказать, экономнее, чем у эогиппуса; к чему пять или даже четыре пальца, когда для того, чтобы отталкиваться от земли при беге, вполне достаточно одного крепкого пальца на ноге? У этих лошадей развивается на ноге только один средний палец, а остальные вырастают короткими, да и то не в полном числе.
Этому превращению пятипалой ноги в однопалую помогло еще вот какое обстоятельство: климат постепенно становился все холоднее, и на месте многих лесов раскинулись луга.
Таким стал мастодонт в Северной Америке в конце плиоцена, когда стало холоднее.
Потомкам фенакодуса не приходилось уже перелезать через упавшие стволы в лесу, цепляясь когтистыми лапами: стало много гладких равнин.
У гиппариона (стр. 184), жившего уже в неогене, был всего один палец на ноге; два пальца совсем пропали, а два вырастали такими короткими, что до земли не доставали, — уже не пальцы, а только зачатки пальцев. Конец единственного на ноге пальца роговеет и превращается в то, что мы зовем копытом.
И, наконец, на исходе неогена появляется нынешняя лошадь, у которой нет даже зачатков других пальцев, кроме среднего.
Так лапа с когтями, служившая и для бега, и отчасти для хватания, превратилась в ногу с копытом. На это превращение потребовалось около пятидесяти миллионов лет. Оно дало лошади быстроту ее бега.
На этом примере развития лошади видно, в чем состояла суть тех изменений, которые начались среди млекопитающих уже в конце палеогена: млекопитающие стали специализироваться; одни стали морскими пловцами, другие остались на суше и превратились в хищников с когтистыми лапами, иные стали травоядными и вырастили на концах ног копыта.
Жизнь как бы снова стала на распутье, одни млекопитающие стали развиваться в одном направлении, другие в другом, и скоро пути их совсем разошлись.
Пути переселений слонов.
Какой же путь оказался самым удачным, и какие пути приводят в тупик?
Первый путь ведет в море.
Это малообещающий путь. Правда, в воде легче передвигаться, там тяжесть не так чувствуется, и поэтому животные могут достичь огромных размеров. Самое большое млекопитающее — кит — живет в воде, огромные мозазавры, плезиозавры, ихтиозавры жили тоже в воде; но именно потому, что плавать легче, чем бегать, путь этот многообещающий; животному не приходится преодолевать такие сложные препятствия, как на суше, оно не нуждается в таких сложных приспособлениях, которые необходимы наземному животному, мозг у жителей моря остается небольшим и несложным.
Другой путь ведет в воздух. Это путь развития тех ящеров, которые дали начало птицам. Этот путь нам кажется очень заманчивым: летать, парить в воздухе без усилия это доступно птицам и не было до последнего времени доступно людям. Однако за это птицы заплатили слишком дорогой ценой: они лишились передних конечностей, превратили их в крылья.
Эогиппус. Он был не больше овцы и бегал еще не очень быстро.
Посмотрите на голубя, когда он клюет крошки, кивая беспрестанно, точно автомат, головой; и посмотрите потом хотя бы на кошку, как разнообразны ее движения: она может передними лапами и схватить мышь, и уцепиться за кору дерева, и нанести удар в драке; голубь по сравнению о ней все равно что безрукий калека по сравнению со здоровым человеком. За право летать птицы заплатили страшными сужением свободы движений, и мозг их поэтому развился мало.
Мезогиппус.
Крылатые разумные существа, люди-птицы, никогда не могли бы появиться, также как не могли бы развиться разумные существа где-нибудь на дне моря, люди-рыбы.
Гипогиппус.
Третий путь — мирная жизнь на суше, при которой животное ни на кого не охотится, питается травой. Именно такими травоядными животными были самые большие ящеры, бронтозавры и диплодоки. И мы видели — они стали медлительными и неуклюжими, мозг у них развился еще меньше, чем у других — хищных — ящеров.
Травоядные млекопитающие развились в более суровое время, когда не было стольких болот и мелководных морей, как во времена ящеров.
Травоядным млекопитающим пришлось жить не в болотистых зарослях, а среди лугов, спасая свою жизнь от преследующих их хищников.
Тут происходил все время отбор на быстроту. Поэтому они не превратились в таких неуклюжих чудовищ, как травоядные ящеры.
Но с ними произошло другое превращение: им пришлось пожертвовать пальцами, ноги у них специализировались только для бега. И это была, конечно, большая жертва, сильное сужение свободы движений.
У некоторых из них, правда, верхняя губа превратилась как бы в новую конечность, а у слона появился хобот, — но это все же не возместило потери.
Лошадь четвертичного периода. Это уже настоящая лошадь, хотя и вымершей давно породы.
Лучше всего, пожалуй, обстояли дела хищных: у ник передние конечности остались лапами, которыми можно хватать, драть, бить.
Но так как эти лапы служили одновременно — и главным образом — для ходьбы, они не могли стать особенно ловкими. Медведь может подняться на задние лапы и пройти несколько шагов так; но ему это, очевидно, так трудно, что он очень редко подымается на дыбы.
Все же мозг у хищных развился в общем больше, чем у других животных. Самое умное животное — собака — из рода хищников.
И все же настоящее разумное существо не могло бы произойти от хищников, и представить себе человека на четырех лапах так же нелепо, как представить человека с копытами.
Четыре пути, четыре разные специализации, и ни один из этих путей не приводит и, очевидно, не может привести к человеку. Но был еще пятый путь, о котором мы до сих пор не упоминали. Были еще такие млекопитающие, которые стали развиваться не так, как хищники, и не так, как копытные травоядные. И именно среди этих животных появился в конце концов предшественник человека, млекопитающее, ходящее на двух ногах и пользующееся передними конечностями, как руками.
Но это существо появилось только в конце третичного периода, в неогене, и поэтому об этом лучше рассказать в следующей главе.