Все-таки ночь эта здесь, около «Трех отроков», была ночью большой путаницы и неясностей, но зато быстро была она приведена в ясность там, в штабе Горчакова: как известно, и высокие здания и крупные события кажутся всегда видней и отчетливей именно издали.
Здесь, на Малаховом, где съехались в наступившей темноте Тотлебен, Нахимов и Хрулев, царила час или два уверенность, что редуты Селенгинский и Волынский отбиты у французов обратно. Об этом, даже по форме приложив руку к папахе, доложил Нахимову, как помощнику начальника гарнизона, Хрулев, когда только что вернулся с Забалканской батареи.
Так как вместе с темнотою упала на все обширное поле жестокого боя и тишина, и не только обычной орудийной, даже и ружейной перестрелки не было слышно, то первым усомнился в том, что доложил Хрулев Нахимову, хлопотавший около рабочих на Корниловском бастионе Тотлебен.
— Прошу очень меня извинить, Стефан Александрович, — обратился он к Хрулеву, — но если мы выбили французов из обоих редутов, то почему же там может быть тихо, а? Ведь они должны, стало быть, опять атаковать редут, — почему же не атакуют?
— Потому что наклали им, чешут бока, — вот почему! — энергично отвечал Хрулев. — А наша обязанность теперь отбить еще и Камчатку…
Отдали, а-а! — почти простонал он возмущенно и скорбно, сделав при этом выпад в темноту кулаками. — Ну что же, когда совсем не на кого было оставить Камчатку, когда я уезжал на Селенгинский! Не на кого, — буквально, буквально так, Эдуард Иваныч, как я вам говорю это!.. Ни одного не только штаб-офицера, даже и прапорщика в целом и живом виде!! Ищу, кричу и не вижу!.. Кинулись ординарцы искать кого-нибудь, — повезло было им: нераненый подполковник Венцель передо мною! Я к нему обрадованный:
«Примите немедленно команду над гарнизоном укрепления!» Он: «Слушаю…» А тут вдруг рвется проклятая граната около, — и Венцель мой уже лежит на земле, изо рта кровь… Не знаю, что с ним потом, — время не ждало, надо было ехать, — пришлось своих ординарцев — мичмана Зарубина, прапорщика Сикорского, оставить за командиров… Но какие же это командиры, посудите?
Когда им приходилось быть командирами?.. Вот и… Ну, что поделаешь!
Хорошо, что хоть редуты стали опять наши, а Камчатку отобьем, — дай только подойдет еще народу из города!
— Теперь, поди-ка, они уж там укрепляются, — сказал неопределенно Нахимов. — Так что пока мы соберемся…
— Много сделать все равно не успеют, Павел Степаныч! Лишь бы только до утра не оставлять в их руках, — горячо отозвался на это Хрулев, а Тотлебен покачал головой;
— Большие потери будут… И даже едва ли получим мы разрешение на это от князя.
— Зачем же нам просить разрешение, когда бой еще не кончился? — так и вскинулся Хрулев.
— Кончился, мне так кажется, Стефан Александрович, иначе почему же так тихо? Вы кого оставили на редутах?
— Подполковника Урусова я оставил командиром и Забалканской батареи и обоих редутов. Он же мне и доложил, что редуты отбиты.
— Он доложил, вот видите! А вы лично, значит так, не были на редутах?
— Не мог попасть. Видел только, что там уже были французы.
— Это и мы видели отсюдова, — сказал Нахимов.
— Да, но, позвольте доложить, когда я прискакал ко второму бастиону, показались эриванцы, два батальона, — вел подполковник Краевский. Его я направил через мост поддержать на Забалканской батарее князя Урусова. Тут у него жаркое дело было с французами, — это я видел, — однако эриванцы французов погнали и к Забалканской вышли, это я видел своими глазами… А потом туда же пошел и Кременчугский полк, четыре батальона…
— А-а, да, с такой поддержкой, пожалуй, могли быть взяты редуты, — согласился было Тотлебен, но Хрулев отозвался досадливо:
— Я получил ясное донесение об этом! Как же так не взяты?
— Во всяком случае, э-э, по Камчатке надо открыть огонь, чтобы там не работали, — сказал на это Нахимов; Тотлебен же добавил:
— Вопрос с редутами для меня все-таки, прошу прощения, Стефан Александрович, не совсем ясен. Между тем это есть очень важный вопрос.
Может статься, что придется открыть огонь и по редутам тоже.
— Вот видите, вы, значит, мне не верите, что ли? — возмущенно вскрикнул Хрулев.
Тотлебен взял его примирительно под локоть:
— Стефан Александрович, вам я верю! Вам я не смею не верить, — боже меня сохрани! Но донесение, донесение, какое вы получили касательно редутов, — это нуждается в проверке.
— Хорошо, можно послать туда офицера, — сказал Хрулев.
— Э, так уж и быть, я лучше сделаю, если сам поеду, — возразил Тотлебен. — Ведь если обнаружится, что редуты уже не наши, — допустим это на минуту только, — то зачем же тогда идти отбивать люнет? Разве можно будет в нем удержаться, когда будут фланкировать нас с редутов.
— Редуты взяты нами! — ударил себя в грудь Хрулев.
— Тем для нас лучше… Мне надобно их проведать, — наладить там работу, — мягко, но упрямо сказал Тотлебен и, взяв с собой ординарца — казака-урядника, направился к редутам, но не полем недавнего сражения, а вдоль линии укреплений.
Добравшись до первого бастиона, который не слишком пострадал от канонады, но требовал, как и соседний второй, больших работ, чтобы его усилить, если только пали редуты, Тотлебен повернул к мосту через Килен-балку. Навстречу ему непрерывно двигались солдаты с носилками, — несли раненых.
Носилок, однако, не хватало, — тащили раненых и на ружьях, покрытых шинелями, переругиваясь на ходу хриплыми голосами, так как поминутно спотыкались в темноте на тела убитых. Около моста было особенно много этих тел, — они лежали грудами по обе стороны моста, оттащенные сюда с дороги.
— Эй, братцы! Вы какого полка? — остановил Тотлебен лошадь перед идущими с носилками, на которых слабо стонал раненый.
— Эриванского, ваше всок… — устало ответил один из передней пары.
— Откуда идете?
— А оттеда, с редута, ваше…
— С редута? С какого именно?
— Кто же его знает, как его имечко, ваше… — Солдат пригляделся и добавил:
— Нам ведь не говорили, ваше пресходитс…
— Значит, Во-лын-ский редут наш теперь и Селенгинский тоже? — отчетливо и раздельно спросил Тотлебен.
— Известно, наши, ваше пресходитс… — уже совсем бравым тоном ответил солдат, но Тотлебен, чтобы окончательно уяснить себе это, счел нужным спросить еще:
— Отбиты, значит, вашим полком у французов?
— Так точно-с, отбиты! — громко уже и даже не без гордости за свой полк ответил эриванец, а трое других молчали.
— Ну, молодцы, когда так! — обрадованно сказал Тотлебен.
— Рады, стратс, ваше пресходитство! — гаркнули теперь все четверо, и Тотлебен послал коня дальше, уже не останавливая других встречных.
Но невдали от холма, на котором расположена была Забалканская батарея и где заметно было многолюдство, какой-то фельдфебель, судя по начальственно-жирному голосу, отдавал приказания кучке солдат, и Тотлебен задержал около него лошадь.
— Какого полка? — спросил он, слегка нагибаясь к фельдфебелю.
Тот, наметанным глазом окинув его, сразу вытянулся, вздернул к козырьку руку и отчеканил:
— Кременчугского егерского, ваше превосходитс…
— Ага! Хорошо, — Кременчугского… А что, редуты Волынский и Селенгинский в наших теперь руках?
— Редуты, так что… не могу знать, ваше превосходитс…
— Не знаешь даже? Как же ты так? — удивился Тотлебен.
— Наш полк до эфтих редутов не дошел, ваше превосходитс…
— Вот тебе раз! А почему же именно он не дошел?
— По причине сильного огня противника, ваше превосходитс…
— Допустим… Допустим, ваш полк не дошел, — но тогда, значит, другой полк дошел, а?
— Не могу знать за другой полк, а только наш Кременчугский пришел с города последний, а других еще после нас не видать было, ваше превосходитс…
Тотлебен вздернул непонимающе плечи и заторопился на батарею, чтобы там расспросить того, кто должен знать это лучше, чем фельдфебель и рядовые.
Непроходимый беспорядок нашел он на батарее. Он спросил одного из попавшихся ему офицеров о редутах, тот довольно уверенно ответил, что удалось отбить только эту батарею, редуты же остались за французами.
— А кто здесь командир? — спросил возмущенно Тотлебен.
— Подполковник князь Урусов.
— Где он сейчас?
— Не могу знать, ваше превосходительство.
С трудом удалось найти Урусова.
— Скажите хоть вы, наконец, князь, наши или не наши редуты?
— Какое же может быть сомнение в этом, ваше превосходительство? — как будто даже удивился Урусов такому вопросу. — Разумеется, наши.
— Ну вот, насилу-то я узнал, что надо! — обрадовался Тотлебен. — Но это есть безобразие, должен признаться, что никто у вас тут ничего толком не знает!.. Кто же командиром там, на обоих редутах? Или на каждом из них особый?
— Командиром всего этого закиленбалочного участка назначен генералом Хрулевым я, ваше превосходительство, но командующий Эриванским полком подполковник Краевский подчиняться моим распоряжениям не желает, а командир Кременчугского, полковник Свищевский, старше меня чином и тоже не желает меня знать! — желчно ответил Урусов.
— Хорошо, отлично, но где же они, эти штаб-офицеры — Краевский и Свищевский? — полюбопытствовал Тотлебен.
— Они?.. При своих полках, ваше превосходительство.
— Какой же из двух полков на Волынском, какой на Селенгинском редуте?
— Этого я не могу сказать в точности…
— Вот тебе раз! Но ведь вас же, князь, оставил генерал Хрулев за командира всего этого участка?
— Что же я могу сделать, если они этого словесного распоряжения не слыхали и подчиняться мне не желают?
— Однако нижних чинов Кременчугского полка я встретил сейчас здесь, — вспомнил Тотлебен.
— Да, здесь, около батареи, есть, кажется, и кременчугцы и эриванцы, но большая часть этих полков должна быть там, на редутах…
— Боже мой, это есть неразрешимая для меня задача! — развел руками Тотлебен. — Но, может быть, здесь есть кто-нибудь из бывшего гарнизона редутов, а? Комендантом Селенгинского, например, был лейтенант Скарятин…
Он жив, не знаете?
— Лейтенант Скарятин здесь, ваше превосходительство, — по-строевому ответил из темноты около сам лейтенант Скарятин и выдвинулся вперед.
— А-а, ну вот, ну вот, голубчик, вы мне скажете, наконец, кто теперь командиром на вашем редуте и кто на Волынском? — обрадованно обратился к нему Тотлебен, но Скарятин ответил так же, как многие до него:
— Не могу знать, ваше превосходительство.
— В таком случае сейчас же подите и узнайте и доложите мне! — вспылил Тотлебен. — Черт знает, какой тут беспорядок!.. Возьмите команду матросов и идите немедленно. Я буду вас ожидать здесь.
— Есть, ваше превосходительство!
Скарятин исчез в темноте, а Тотлебен пошел осматривать укрепление, и первое, что его поразило, были заклепанные ершами орудия, — одно, другое, третье, все подряд.
— Безобразие! Что же это такое? Это есть полнейший абсурд! — кричал Тотлебен Урусову. — Раз только батарея была занята вами, это был ваш первейший долг приказать расклепать орудия! Или же… или вы намерены были сдать батарею совсем без всякого боя, в случае ежели противник пошел бы на вас в атаку, а?
— Это мой недосмотр, ваше превосходительство, — сконфуженно отвечал Урусов.
— Недосмотр, вы говорите? Это… преступление, а совсем не какой-то там недосмотр!
Не меньше получаса провел на батарее Тотлебен, лично во все вникая и приводя ее в боеспособный вид. Наконец, вернулся Скарятин.
— Из разведки прибыл, ваше превосходительство, — доложил он Тотлебену.
— Ну что? Как? Говорите!
— Приблизившись к редутам, насколько было возможно, я очень ясно слышал там французский разговор в нескольких местах, ваше превосходительство…
— Это… это что же значит? — недоумевал еще Тотлебен.
— Для меня стало ясно, что оба редута заняты французами, ваше превосходительство, — очень отчетливо ответил Скарятин.