Бродяга о трех пальцах
Билль Геннард, сын зажиточного поселенца, был широкоплечий мужчина с сросшимися бровями, грубый и ленивый. Он унаследовал хорошую ферму, но так как у него лень была пропорциональна силе, то он вскоре спустил свое наследство и, наконец, из бездельника превратился в преступника. Билль посидел не в одной тюрьме. Он был известен во всем округе. Ему приписывались многие кражи, и все утверждали, что если б не помощь какого-то состоятельного и ловкого союзника, то он уже давно попал бы в исправительный дом. Далее шли туманные намеки на то, что этим союзником был богатый житель Сенгера, владелец многих ферм, имевший жену, сына и маленькую дочку, по имени Вильям, а по фамилии Ра… На этом рассказчик, обыкновенно, прерывал себя.
— Однако я заболтался, пожалуйста никому не говорите! Ведь разбогатеть легко, если быть неразборчивым в средствах.
Разумеется, эти слухи не доходили до названных лиц.
Геннард накануне ушел из Дауни и, избегая большой дороги, отправился лесом к своему приятелю, чтобы поговорить с ним о важных делах, очень важных для самого Гениарда. Он сильно подвыпил в Дауни. Ночь была темная и потому немудрено, что он заблудился. Он переночевал под деревом, дрожа от холода, а когда наступило серенькое утро, то отправился наудачу искать своего «кума». Через несколько времени он набрел на тропинку, которая вела к бивуаку мальчиков. Голод и неудача предыдущей ночи разъярили его, а для большего куражу он по временам прикладывался к фляжке, которую нес с собой. Не пытаясь уже скрываться, он подошел к типи как раз в то время, когда Маленький Бобер жарил кусок мяса себе на обед. Заслышав шаги, Ян обернулся, полагая, что это кто-нибудь из его товарищей. Вместо того перед ним стоял плечистый оборванец.
— Что, паренек, обед готовишь? Ты и меня угости, сказал он с неприятной льстивой улыбкой.
Он производил такое отталкивающее впечатление, хота говорил вежливо.
— Что, паренек, обед готовишь?
— Где же твои родные, паренек?
— Их здесь нет, — ответил Ян. Вспоминая о бродягах в долине его имени, он начинал бояться.
— Гм! Что ж ты на бивуаке один?
— Другие товарищи ушли до вечера.
— А, прекрасно! Я очень рад. Подай-ка мне палку.
Обращение бродяги из заискивающего становилось повелительным. Он указывал на лук Яна, который висел со спущенной тетивой.
— Это мой лук! — воскликнул Ян в ужасе и негодовании.
— Я два раза повторять не стану. Подай мне палку или я тебя отстегаю.
Ян не двигался с места. Бродяга подошел, схватил лук и два-три раза ударил мальчика по спине и ногам.
— Теперь, щенок, давай мне обедать, да поскорее, а то я сверну твою дурацкую голову.
Ян убедился, что попал во власть лютого врага, и понял, хотя и поздно, что надо было послушаться Рафтена и держать на бивуаке собаку. Он оглянулся, собираясь удирать, но бродяга не дал маху и схватил его за шиворот.
— Нет, стой, паренек! Я тебе покажу, как надо слушаться.
Он обрезал тетиву лука и, повалив Яна на землю, связал ему ноги так, что тот еле мог ими передвигать.
— Теперь поворачивайся живее и давай мне обедать. Я есть хочу. Да не испорть кушанья, не то отлуплю. Если ж ты будешь кричать или попробуешь перерезать веревку, — я тебя убью. Видишь вот это?
Он вытащил ужасающий на вид нож.
По лицу Яна от страха и боли потекли слезы в то время, как он вприпрыжку шел исполнять приказание свирепого человека.
— Эй ты, скорее!
Бродяга, разгребавший огонь его луком, обернулся и снова отвесил ему полнозвучный удар. Если б он в это время посмотрел на дорожку, то увидел бы маленькую фигурку, которая вздрогнула и пустилась на-утек.
Ян привык переносить наказания, но тиран обходился с ним уж чересчур жестоко.
— Вы меня убить хотите, что ли?! — воскликнул он, когда бродяга опять ударил его за то, что он споткнулся.
— Не знаю, может быть, и убью, когда ты мне больше не будешь нужен, — ответил бродяга с зверским хладнокровием. — Приготовь мне еще говядины, да не пережарь. Где сахар для кофе? Если ты не будешь торопиться, то я возьму хорошую дубину.
Получив еду, он потребовал:
— Теперь принеси мне табаку.
Ян заковылял к типи и принес кисет Сама.
— Эй, что там за сундук? Подай его сюда!
Бродяга указывал на сундук, в котором мальчики сохраняли запасную одежду.
— Открой его.
— Я не могу. Он заперт, а ключ у Сама.
— Вот как! Ну, у меня есть ключ ко всем замкам.
Бродяга топором отбил крышку. Затем он принялся обшаривать карманы, нашел старые серебряные часы Яна с цепочкой, а в брюках Сама — два доллара.
— А, это мне и нужно! — сказал он, пряча деньги у себя.
— Кажется, в огонь пора подбросить дров, — заметил он, когда взор его упал на колчан Яна со стрелами. Он ногою так толкнул колчан, что большая часть стрел полетела в пламя.
— Ты не смотри на меня так, словно съесть хочешь, а то я перережу тебе глотку и швырну тебя в болото, чтоб ты лишнего не болтал.
Ян теперь дрожал за свою жизнь.
— Принеси мне точильный камень, — приказал тиран, — и подай мне кофе.
Ян повиновался. Бродяга стал точить свой длинный нож, и Ян заметил две подробности, которые врезались ему в память: во-первых, нож был охотничий с изображением оленя на медной рукоятке; во-вторых, на руке, которая его держала, недоставало одного пальца.
— Что там в другом сундуке?
— Там… там… только наша провизия.
— Ты лжешь!
Палка опята опустилась на плечи Яна.
— Вытащи его.
— Я не могу.
— Вытащи, или я тебя удавлю!
Ян попробовал, но сундук был слишком тяжел.
— Пошел прочь, негодный щенок!
Бродяга вошел в типи и вытолкнул Яна с такой силой, что тот растянулся во всю длину.
Ян сильно расшибся, но сообразил, что ему представляется средство к спасению. Большой нож лежал на земле. Мальчик схватил его, перерезал веревку на ногах, закинул нож далеко в болото и бросился бежать, как олень. Бродяга с громкими проклятиями выскочил из типи. Будь Ян здоров, он мог бы спастись, но жестокие истязания обессилили его, и потому бродяга скоро его настиг. Бросаясь к ближайшей южной тропинке, Ян увидел за деревьями знакомую фигуру. Собрав остаток сил, он крикнул: «Калеб! Калеб! Калеб Кларк!» — и без чувств упал на траву.
Относительно крика отчаяния ошибиться нельзя. Калеб поспешил вперед, и мгновенно между ним и бродягой завязалась борьба. Он не захватил с собою Турка, а бродяга потерял нож; поэтому борьба была рукопашная. Несколько стычек, несколько сильных ударов, и ясно стало, кто должен победить. Калеб был стар и слаб. Бродяга, хорошо сложенный, сильный и к тому же под хмельком, был для него опасным противником. Через несколько минут бродяга повалил старика на землю и, по привычке, протянул руку за ножом, но, вспомнив, что его нет, выругался и взглядом стал искать подходящей дубины. Дубины не было, зато он нашел большой камень, и кто знает, чем бы это кончилось, если б сзади не раздался громкий крик и на тропинке не показалась человеческая фигура. Бродяга узнал Вильяма Рафтена, который, тяжело дыша и отдуваясь, бежал в сопровождении Гая. Камень, предназначенный для Калеба, полетел в Вильяма, но тот во-время уклонился, и теперь борьба была один на один. Имей бродяга при себе нож, Рафтену, вероятно, пришлось бы плохо, но в кулачном бою на стороне фермера были все преимущества. Прежнее искусство теперь пригодилось ему, и бродяга скоро был опрокинут.
Можно было подумать, что это настоящее поле битвы. Трое лежали на земле, а Рафтен, переводя дух, стоял с раскрасневшимся лицом и глядел решительно и смело, но недоумевал.
— Что это за чертовщина?
— Я вам объясню, м-р Рафтен, — пропищал Гай, выскакивая из-за дерева.
— Ах, ты тут, Гай! Беги, принеси с бивуака веревку. Да поскорее! — добавил он, видя, что бродяга приходит в себя.
Гай принес веревку. Рафтен крепко связал бродяге руки.
— Кажется, я где-то уже видел эту руку, — сказал Рафтен, обратив внимание на недостающий палец. Ян в это время присел, растерянно озираясь. Рафтен подошел к своему бывшему приятелю и спросил:
— Калеб, ты ранен? Это я, Билль Рафтен. Скажи, ты ранен?
Калеб вращал глазами и, казалось, ничего не понимал.
Ян тоже подошел и опустился на колени.
— Вы ранены, м-р Кларк?
Калеб покачал головой и указал на грудь.
— У него дух захватило, — объяснил Рафтен.
— Через минуту он оправится. Гай, принеси воды!
Ян рассказал, что с ним случилось, а Гай с своей стороны сделал некоторые добавления. Он возвращался раньше, чем предполагалось, и был уже около бивуака, когда увидел, что бродяга бьет Яна. В первую минуту он хотел бежать домой за своим отцом, но потом сообразил, что тот слабосилен, и лучше привести дюжего Рафтена.
Бродяга сидел и сердито рычал.
— Эге, приятель, — сказал Вильям, — мы пока отведем тебя на бивуак, прежде чем сдадим кому следует. Год в исправительном, я думаю, принесет тебе больше пользы, чем что-либо другое. Вот, Гай, бери конец веревки и веди его на бивуак, а я помогу Калебу.
Гай радовался, что на него возложили такое поручение. Бродяга должен был итти впереди. Гай следовал за ним, дергая веревку и покрикивая:
— Но, но, лошадка!
Вильям вел старого Калеба с заботливостью, которая напоминала давно прошедшие времена, когда его самого чуть не убило упавшее дерево, и Калеб нежно ухаживал за ним.
На бивуаке они застали Сама. Он очень удивился при виде шествия, так как ничего не знал о событиях дня и был очень огорчен, что пропустил такое происшествие.
Калеба усадили у огня. Он все еще был бледен и слаб, и Рафтен сказал:
— Сам, беги домой и попроси у матери немножко водки.
— За водкой далеко не надо ходить, — заметил Ян. — У этого молодца есть фляжка в кармане.
— Я у него не возьму ни одной капли, даже чтобы дать больному другу, — ответил Вильям.
Сам пошел за водкой и вернулся через полчаса.
— Выпей это, Калеб, — сказал Вильям. — Тебе станет лучше.
Подавая своему бывшему товарищу чарку, он заметил, что в его глазах как-будто опять засветилась искра симпатии.
Сам в это утро ходил домой с определенным намерением. Он прямо отправится к матери и рассказал ей все, что знал про револьвер и недоразумение с Калебом. Они вдвоем ваш долгий разговор с отцом, который, однако, не дал удовлетворительного результата. Рафтен сердился и кричал. М-сис Рафтен была спокойна и тверда. Сам держался уверенно. В общем, Вильям был побежден, хотя не хотел этого показать. Сам вернулся на бивуак сильно огорченный и вдруг теперь видел осуществление своей мечты: отец и Калеб помирились. Два часа тому назад они еще были смертельными врагами, а пережитое волнение их снова превратило в друзей. Несмотря на все доказательства, злобное чувство Рафтена к человеку, которого он, очевидно, обидел, не проходило, а только усиливалось; но чаша весов перетянула, когда он в минуту крайней беды выручил этого самого человека.
