Испуганное привидение, или библейская яма, куда попадает тот, кто ее роет для другого
Видя, что привидение лежит без чувств. Боб Друк живо выскочил из-за угла схватил его подмышку и втащил через маленькую дверь в дом. Здесь он стянул с него по порядку всю бутафорию, начиная с каркаса и ходуль и кончая разложившимся мясом из-под ребер, а вслед за ним и самими, ребрами.Всю эту музыку он немедленно швырнул в камин, зажег и только тогда Взглянул в лицо привидению. Перед ним была экономка средних лет, а каждый, кто имеет представление о родовых замках и холостых майорах, может в высшей степени точно представить себе и экономку средних лет: предпочтительно брюнетку, с мешочками под глазами, с губками бантиком и с бровями, немного приподнятыми у переносицы в гиде двух запятых, опущенных к вискам. Короче сказать, на обязанности экономки средних лет лежит всплескивание руками, упадание в обморок, звяканье ключами, крик души, непонятое одиночество, рюмка горячительного и воспоминание о прошлом, что точка в точку приложимо и к экономке майора Кавендиша, лежавшей в настоящую минуту в объятиях Боба Друка.
Вздрогнув под водяной струёй, опрыснутой на нее из собственного рта Боба, экономка начала приходить в себя. Она взметнула всеми своими конечностями, затрепетала, как крупная рыба, и открыла глаза. При виде незнакомого круглолицего мужчины, державшего её за талию, экономка заорала неистовым голосом и предпочла снова потерять сознание.
— Не бойтесь, моя душенька! — вкрадчиво пробормотал Друк, не Обращая никакого внимания на новый обморок.— Я честный человек, прибывший к вам с вечерним поездом из Лондона. У Меня к вам небольшое частное дельце такого благородного характера, что вы даже не откажетесь распить со мной по рюмочке, если только выслушаете меня.
А разве вы не видели... его? — содрогаясь, прошептала экономка.
— Его, душенька? Я не видел никакого «его» и надеюсь, что у вас нет ревнивого супруга с дубинкой в руках!
— Его!..— снова повторила экономка, трясясь, как, в лихорадка.—Он, он ужасен.
Я боюсь его больше, чем страшного суда, и прощу вас, сэр, поискать тут в комнате, не стоит ли он где-нибудь между двумя шкафами и не висит ли на вешалке.
Боб Друк добросовестно посмотрел между шкафами и вернулся к взволнованной женщине.
— Никого, сударыня, здесь нет, кроме каких-то странных стрючков, догорающих в камине и похожих на остатки картонного скелета.
Женщина открыла глаза, устремила их в камин и потом, с выражением неописуемой благодарности подняла их к потолку.
— Он взбесился и сжегся! — прошептала она прерывающимся голосом.— Я... я благодарна вам, сэр, кто бы вы ни были! Должно быть, ваш вид подействовал на него, и хоть, признаюсь вам, мне не велено сюда пускать, ни единой живой души, по испытание было свыше моих сил. Вы получите, сэр, ужин и ночлег! Вы получите рюмочку! Обождите только самое необходимое время. С этими словами воспрянувшая духом женщина быстро засуетилась по комнате, постелила скатерть, налила чайник, распахнула шкафы, и перед счастливым Друком, под звеньканье, дребезжание и треньканье всякого рода посуды, оказались гусиный паштет, мясной пудинг, пирог с цыплятами, маринованная рыба и графинчики всех цветов спектра, сопровождаемые рюмочками.
— Легкая вечерняя закуска, сэр,— журчала экономка, усаживая Боба на самое почетное место, садясь сама спиной к камину.— Кушайте правой рукой, сэр, и придержите меня левой, чтоб я снова не потеряла чувств. Завтра я угощу вас горячим ульстерским фазаном, нафаршированным грецкими орехами в молоке. Покойный майор...
Боб Друк грустно покачал головой.
— Я знаю, что он любил фазанов! — прошептал он таинственным голосом.—Именно, как вы говорите,— ульстерских фазанов, нафаршированных грецкими орехами!
Экономка вытаращила на него глаза:
— Любил, сэр? Я только что собиралась сказать вам, что он их терпеть не мог, и при его жизни я, скрепя сердце, воздерживалась от этого блюда, потому что, да будет вам известно, сэр... нет, нет, не жмите меня... я не подразумеваю ничего дурного... в начале нашего знакомства мы... мы кушали за одним столом!
Боб Друк сострадательно вздохнул:
— Удивительно, как женитьба влияет на человеческий характер, дорогая моя леди! Вы говорите, он терпеть не мог фазанов? А между тем не успел майор войти со своей красавицей-женой в вагон, как тотчас же поманил меня к себе: «Распорядитесь,— так и заорал он,— чтоб мне приготовили пару настоящих ульстерских фазанов, нафаршированных грецкими орехами»
Экономка всплеснула руками.
— Провалиться мне, если это не запечатлелось в моей памяти! — энергично продолжая Друк.—Майор при этом добавил: «Моя жена обожает фазанов, — а что любит миледи, то люблю и я!»
На этот раз экономка выслушала, как окаменевшая. Губы ее поджались с таким видом, что, если б они были барометром, ни один капитан не вывел бы свое судно в море, предпочтя при таких признаках лучше зазимовать на рейде.
Между тем Друк, ничего, по видимому не замечая, оказал честь гусиному паштету, цыплячьему пирогу, пудингу и рыбе, облегчая их сухопутный маршрут усиленными возлияниями из графинчиков.
— Скажите мне, сэр, — произнесла экономка, не дотронувшись ни до одной из тарелок, — по какому собственно делу вы ко мне попали?
Друк вынул — зубочистку, уселся поудобнее и начал:
— В моем лице, душенька, вы видите! человека с укорами совести. Я служил проводником в международном вагоне. Когда майора Кавендиша выбросила из окна его красавица-жена, между нами будь сказано, даже не отведавшая фазанов, полиция забрала ее в тюрьму и спечатала багаж майора. Но, подметая купе, я нашел…
Друк вытащил лакированный модный дамский ридикюль с пряжкой из настоящего халцедона. Экономка впилась в него глазами.
— Первым моим побуждением, душенька, было вернуть его мистрис Кавендиш. Ho где была мистрис Кавендиш? В немецкой тюрьме! Я раскрыл ридикюль… — Друк раскрыл ридикюль, — …он был, душечка, точь в точь как теперь, набит золотом!
G этими словами Друк запустил в него руку и побряцал на ладони сверкающими золотыми монетами.
— Долго я думал, кому собственно сдать эти вещи, и, признаюсь, сильно склонялся к мысли выйти в отставку и завести себе огородик. Но совесть, душечка, заела меня. Совесть толкала меня не хуже, чем полицейский, прямехонько под жабру и привела прямо сюда, к законным наследникам майора. Верите, душечка, не сомневайтесь!
С этим благородным выводом Друк отер слезу и протянул ридикюль прямо в руки восхищенной экономке. Излишне добавить, что честная Женщина несколько минут сомневалась, имеет ли она на него право. Но когда Друк победил! все ее сомнения и ридикюль был спрятан в самый дальний угол самого пузатого комода, — запертого! самым крепким ключом, она почувствовала неожиданный прилив! Лапой сильной благодарности, что немедленно схватила свечу и предложила Друку идти в гардеробную мистера Кавендиша.
— Вы малость повымазались в тине! — прошептала она нежным голосом. — Пара хороших брюк была бы вам кстати!
Друк не отказался, да, как только они очутились в гардеробной, — он выразил сильное желание навестить все фамильные места — майоров Кавендишей, начиная с портретной галереи и кончая склепом. На лице экономки мелькнуло что-то вроде испуга. Она прислушалась к ночному безмолвию замка, и Свеча затряслась в се руке.
— Послушайте меня, сэр, — пролепетала она тихо. — Конечно я не смею ни в чем отказать вам… но не ходите, уж лучше не ходите никуда! Взгляните-ка на этот шнурок…
Она показала Друку толстый черный шнур, огораживавший узенький, — путь в гардеробную майора и преграждавший все остальное пространство, покрытое густым слоем пыли.
— Взглянитека, ни одна живая душа не была пущена в комнаты майора со дня его отъезда, не считая и меня самой! Если вы наклоните свечку, вы сможете даже увидеть здесь отпечаток следов самого майора!
Ода не успела докончить, как Друк вырвал у нее свечу, наклонил ее и увидел на пыльном полу два бледных, но явственных следа от небольшой мужской ноги. B ту же минуту в глазах Друка сверкнуло страшное изумленье, брови era поднялись, а изо рта раздалось нечто вроде мальчишеского свиста. Он глядел на след не больше секунды. Потом с неожиданной быстротой повернулся к экономке.
— Не дадите ли вы мне, душечка, пару поношенных сапог майора? — произнес он Крайне легкомысленным голосом, вперяя в нее острые глаза с таким выражением, точно ждал и угадывал все, что произойдет на ее лице после этого вопроса.
Так оно и было, Боб Друк! По видимому, сапоги майора отдать куда труднее, чем брюки. Экономка мистера Кавендиша смутилась, насупилась и прикусила себе губу, словно сболтнула чего лишнего..