Историческая справка
Экономика в эпоху кабинетных войн. – Влияние экономической силы на войну в эпоху Французской революции и Наполеона. – Стратегия сокрушения и стратегия измора. – Энгельс о роли полководца. – Клаузевиц о влиянии экономики на воину. – Значение войны 1870-1871 г.г. – Мысли Мольтке (старшего) о характере будущей войны и ее продолжительности. – Приход стратегии измора. – Шлиффен о характере и продолжительности будущей войны. – Ошибки Шлиффена. – Взгляды германского генерального штаба и политических деятелей Германии после 1908 года на продолжительность войны. – «Пророчества» Блиоха о будущей войне. – Современные потуги официальных историков Германии.
После мировой войны экономическая сила признается главным фактором в военном деле.
Нас интересует сейчас вопрос: как же такой решающий фактор войны, как экономика, был просмотрен, и в мировой войне воюющие стороны его влиянием были захвачены врасплох.
В эпоху кабинетных войн экономика несомненно также оказывала влияние на характер войны, но не являлась решающей данной, ибо, во-первых, техника стояла на низкой ступени развития, а во-вторых, малочисленные армии тех времен мало затрагивали население враждебных стран, пополняясь вербовкой и питаясь из магазинов.
Однако, и в те времена война ложилась своей тяжестью на население, которое обязано было пополнять войсковые магазины и давать правительству деньги на ведение войны.
И в те дни лучшее оружие способствовало достижению победы. С эпохой кабинетных войн ныне связано деление стратегии на два вида: стратегию сокрушения и стратегию измора.
Признавая естественным такое деление, мы не можем углубляться в подробный разбор эпохи кабинетных войн и ее яркого представителя – Фридриха Великого. Должны только отметить, что этот полководец доходил до стратегии изнурения, по мотивам, несколько отличным от тех, кои довели до нее германских стратегов наших дней в мировую войну. Полководец времен кабинетных войн не мог свободно рисковать своей армией в таких решительных средствах, как сраженье, а поэтому прибегал к последнему, как к «рвотному средству». Известный историк Дельбрюк пишет про Фридриха Великого: «он, безусловно, жил в атмосфере взглядов стратегии измора, но на кульминационном пункте своей военной карьеры он так приблизился к полюсу решительного сраженья, что могло получится представление, будто он был сторонником стратегии сокрушения и, как таковой, являлся предтечей Наполеона… Чтобы действовать по принципам стратегии сокрушения, необходимы предпосылки, которых недоставало фридриховскому пониманию государства и армии. Фридрих шаг за шагом неизбежно отставал от требований стратегии сокрушения… Если же Фридриха правильно поставить в рамки и на почву стратегии измора, то получится живой и чудовищно великий образ».
Французская революция, выдвинув в поде массы, подкрепила их экономическим развитием страны. Всем известна та широкая организационная деятельность Конвента по поднятию и развитию военной промышленности Франции, которая и составила материальный базис для будущих побед армий революции и Наполеона.
Как ни заманчиво углубиться в исследование влияния экономической силы на военное искусство во времена Французской революции и Наполеона, но мы вынуждены воздержаться от этого. За нас это мастерски сделано Энгельсом, который из изучения этой эпохи пришел к выводу, что «вооружение, состав, организация, тактика и стратегия прежде всего зависят от достигнутой в данный момент ступени развития производства и от путей сообщения».
Маркс говорил, что «с изобретением нового военного орудия – огнестрельного оружия, необходимым образом изменилась вся внутренняя организация армии, равно как и все те взаимные отношения, в которых стоят входящие в состав армии личности и благодаря которым она представляет собою организованное целое; наконец, изменились также и взаимные отношения целых армий».
Так основоположники марксизма выявляли соотношение экономической силы и военного дела. Мы не будем подробно разбирать влияние экономики на войну в указанную эпоху, а попросим только вспомнить, что в зависимости от нового оружия и нового материала появилась новая тактики французов, а вслед за ней и новая стратегия – стратегия сокрушения Наполеона. Если вникнуть в те основания, которые вынудили корсиканца прибегать к громовым ударам, в стремлении в возможно короткий срок покончить войну, то в них найдем или непосредственное влияние экономической силы, или же производное от него. Франция, хотя восприняла «промышленный переворот», однако, не могла соперничать в развитии промышленности с Англией, стоящей на более высокой ступени развития производства. Но в Европе в экономическом отношении Франция шла впереди других государств. Сила последних покоилась на армиях, составлявших принадлежность династий, а отнюдь не народа. С разгромом армий династии с трудом могли или же совсем оказывались не в состоянии восстановить свои вооруженные силы.
Такое положение в Европе было до 1812 года, когда сначала в Испании, а затем и в Пруссии появились зачатки народных армий. До этого года Наполеон с успехом использовал стратегию сокрушения: один-два хороших разгрома вооруженных сил противника открывали для него двери к миру. С 1812 года в испанских войнах ив походе в Россию маленькому капралу пришлось встать лицом к лицу со стратегией измора. Правда, в те времена таких ученых терминов не знали, но факт остается фактом – стратегия громовых ударов не достигала цели, перед армиями Наполеона вырастали новые силы его противников и, наконец, под Ватерлоо закончил свою славную военную карьеру бог войны, ибо экономически истощенная Франция уже не могла дать ему новых легионов.
К сказанному следует добавить, что во времена восхода звезды Наполеона на полях Италии французская республика переживала тяжелый экономический кризис, казна была пуста, и выдерживать длительную борьбу революционным армиям становилось все труднее и труднее. Нужны были победы, завоевания территорий, чтобы за их счет поправить экономическое положение. Бонапарт понял это, и его итальянские походы оказались тем источником, из которого начали переливаться финансы богатых областей в пустой денежный ящик республики, давая возможность продолжать и начинать новые войны.
Французская революция выкинула лозунг: «война кормит войну», т. е. армия живет на местные средства. Если поближе взглянуть на походы армий революции, армий Наполеона, то в чистом виде этот принцип никогда не применялся, и французские армии не теряли связи со своей страной. Из нее они черпали, главным образом, пополнения в людском составе и в материальной части. Мы отнюдь не хотим Наполеону приписывать такую экономическую подготовку к войне, как ее понимаем ныне, но что маленький капрал никогда не упускал из виду экономического развития Франции и других занятых областей, видя в них основание своих побед, – это тоже является историческим фактом. Считают, что после 1807 года военный гений Наполеона пошел по нисходящей линии, но приблизительно с этого года началось и экономическое истощение Франции. В этом нужно искать причины дальнейших неудач Наполеона, гений которого оказался бессильным при ослаблении экономической силы республики и против нового солдатского материала, появившегося у противников.
Рассматривая роль полководцев в развитии военного искусства, Энгельс говорит так: «Каждый великий полководец, который посредством новых комбинаций создаст эпоху в военной истории, или же находит сам новые материальные средства, или дает новое применение материальным средствам, имевшимся до него». Наполеон использовал развитие производительных сил времен Французской революции. «Делающая эпоху в военном деле заслуга Наполеона, – говорит Энгельс, – состоит в том, что для созданных уже колоссальных армий он нашел единственно правильное стратегическое и тактическое применение и сделал это настолько хорошо, что даже лучшие современные генералы в своих самых ловких и талантливых операциях стремятся только копировать его».
Если мы указали, что в эпоху кабинетных войн «армии старых монархий, по словам Дельбрюка, были слишком малы, тактически слишком беспомощны и по своему составу слишком неблагонадежны, чтобы иметь возможность проводить эти принципы (сокрушения; Б. Ш.) в своей стратегии», то «Наполеон увидел себя освобожденным от этих оков, он с самого начала возложил все свои упования на тактическое решение, которое должно вывести из игры действующие неприятельские войска, а затем развивал победу, пока противник не подчинялся его условиям».
Говоря о том, что «Наполеон доводил свои войны до конца не только победами, но и путем политики», – Дельбрюк приходит к выводу, что «в самых сокровенных глубинах своего существа, Наполеон представлял гораздо более государственного человека, чем воина. Ни в молодости, ни позднее он не посвящал свое внимание занятиям ни военной историей, ни военной теорией».
Иными словами, Наполеон был «мужем государственным», который хорошо учитывал рост производительных сил, отлично был ориентирован в экономическом развитии как Франции, так и соседних стран. Дельбрюк приписывает появление «новой стратегии» «гению Наполеона», но мы становимся на сторону Энгельса, видевшего в Наполеоне лишь человека, который «нашел единственно правильное стратегическое и тактическое применение» своим армиям. «Новая стратегия» была продуктом экономики Франции, которая давала основу победам Наполеона. На этом кончаем с эпохой Французской революции и временами Наполеона. Из приведенных выше взглядов Энгельса и Маркса видно, как глубоко влияние экономической силы на войну. «Организация и боевой метод армии, а вместе с тем успех и поражение последней оказываются зависящими от материальных, т.е. экономических условий, от материала человеческого и от оружия, следовательно, – от качества и количества населения и от техники», – в другом месте поясняет Энгельс.
Поэтому некоторые с удивлением останавливаются перед фактом отсутствия указаний на взаимоотношения экономики и войны ни у кого иного, как у поэта наполеоновской стратегии, у философа войны Клаузевица. В своем труде «Ведение войны и политики» Людендорф подмечает этот недостаток стратега германской школы, указывая, что и в его времена экономика имела большое значение. Если последний вывод Людендорфа верен, то первый подлежит корректированию. Мы не хотим философу войны прививать «монистического» взгляда на военное дело, но отрицать за «гегелианцем» правильный учет в воине экономической силы нельзя. Известно, что Клаузевиц относил войну к явлениям общественной жизни и настолько материализировал ее, что сравнивал с банкирским домом. «Война расплывается во все почти стороны, не находя себе определенных рубежей» – говорит Клаузевиц, понимая под этим проникновение войны во все области жизни воюющих сторон. Мы слышали ранее, в какой зависимости должны находиться война и внутренняя политика в понимании Клаузевица. Ничем иным определял он характер воины, как внешней политикой, и выдвигал два вида войны, что ныне мы называем стратегией сокрушения и стратегией измора. Современник Наполеона – Клаузевиц, был далек от безоговорочного признания одной стратегии сокрушения, как раз навсегда установленного метода действий.
«Никто не начинает войны (или, по меньшей мере, действуя разумно не должен бы начинать), не сказав себе: чего он желает достичь войной и чего в самой войне. Первое-это цель войны, а последнее – цель, поставленная войне. Эта основная мысль дает всему направление, указывает размер средств и меру энергии; влияние ее нисходит и до последних расчленений действий».
Указывая далее, что война может быть «абсолютной» (решительной, крайне напряженной) или же «удаленной от нее более или менее», Клаузевиц находит необходимым, чтобы «первое понимание, как коренное, клалось везде и всюду в основание, считая другое только видоизменением первого, оправдываемым особыми данными обстоятельствами».
Признав два вида войны, Клаузевиц говорит, что «теория требует, чтобы перед любой войной прежде всего, на основании вероятности, распознавать ее характер и общее в крупном очертании, принимая за основание величины политические и обстановку».
«Целью войны, согласно сути понятия о ней, должно быть низвержение противника, – учит Клаузевиц. – Это основное понятие, из которого мы исходим» и «все, что теория может тут сказать, будет следующее. Дело в том, чтобы зорким взглядом окинуть самые выдающиеся соотношения обоих государств. В них отыщется известный центр тяжести, центр силы и движения, от которого зависит все целое. На этот центр тяжести противника должен быть направлен совместный удар наших сил».
«Где бы ни находился центр могущества противника, на который мы должны действовать, – продолжает он, – во всяком случае, разгром его боевых сил будет хорошим началом и существенной частью дела».
Говоря о силах и средствах, необходимых для войны, Клаузевиц понимает под ними «собственно силы боевые, далее страна с се простором и населением, наконец, союзники», добавляя, что «вся поверхность страны с ее населением служит источником боевых сил». Определение Клаузевицем сил на этом не останавливается, а идет далее. «Сила вооружается открытиями науки и изобретениями искусства для того, чтобы побороть другую, враждебную себе силу» – заключает он.
По мнению философа войны, силы и средства должны быть соразмерные с той целью, для достижения которой они назначены. «Итак, – говорит он, для того, – чтобы ознакомиться с размерами средств, которые нужно заготовить для войны, приходится определить политическую ее цель, как свою, так и цель противника; равно и обоюдные силы государств и внутренние в них отношения; далее характер правительств, народов и способности обоих; наконец, политические связи с другими государствами и влияние на них предстоящей войны».
«Не трудно понять, что решительно невозможно одним лишь школьно правильным обсуждением взвесить и одолеть все эти различные и разнообразные взаимно переплетенные предметы».
«Итак, приходится признать прежде всего то, что определение возможной цели предстоящей войны, а равно и средств, потребных для ее достижения, может быть выведено общим взглядом на все соотношения, включая все самые частные черты в данное именно время. Такой вывод, как и все прочие на войне, никогда не может быть чисто объективен; он, напротив того, будет носить отпечаток душевных и умственных свойств, равно как и качеств правителей, мужей государственных и полководцев, независимо от того, будут ли звания эти разделены или соединены в одном лице».
Так поучает Клаузевиц. Мы не слышали от него слова «экономическая сила», а, наоборот, в угол всего им ставится «политика», ибо в те времена «промышленный переворот» еще не выявился во весь рост и «политические причины» были более заметны, нежели изменения в экономическом развитии.
Считаем, что суть не в этом, а в существе теории философа войны. Прежде всего он предлагает определить «центр тяжести», «центр силы п движения, от которого зависит все целое» и под таковым не всегда разумеет армию противника. Мы видели, что при Наполеоне она была им преимущественно, но с развитием техники этот центр тяжести перемещается в область экономической жизни противника. Для своего времени Клаузевиц советовал вникать во «все соотношения, включая все самые частные черты в данное именно время» и обязывал руководителей войной правильно уловить их и оценить, чтобы найти «центр могущества противника». Наконец, у того же Клаузевица мы находим и значение техники для силы армии, а как «источник боевых сил» – является «вся поверхность страны с ее населением».
Если Людендорф ждал от Клаузевица современного толкования влияния экономических условий на войну, то можем только отметить, что он, бывший военный диктатор Германии, не вышел и ныне из «школьно правильного» понимания теории философа войны.
В первой половине XIX века на полях Европы не происходило больших войн, а развитие промышленности шло крупным шагами вперед.
Разыгрались войны 1855-1859 года, 1866 года, которые уже передавали победу стороне, обладающей более совершенным оружием и развитой техникой. Так, ход истории привел к войне 1870-71 г.г., проведенной Мольтке по правилам стратегии сокрушения, как некогда в эпоху Наполеона.
Хотя на боевых полях появились массовые армии, организованные на основе всеобщей воинской повинности, выступил на борьбу «вооруженный народ», но связь его с тылом, со своей страной была слаба. Мы слышали суждения Энгельса, что в Германии еще много оставалось «здоровых парней» и что война мало затрагивала страну, которая жила обычной жизнью, и если где и сокращались промышленное производство и торговля, то отнюдь не по причине военных действий.
В своей книге «Ведение войны и политика» Людендорф указывает, что Франция, признав себя побежденной, не исчерпала всех своих сил и средств к сопротивлению, равно как и Германия не прибегала к особому напряжению страны, спокойно поддерживавшей связь с заграницей. Война была проведена и закончена теми силами и средствами, которые были приготовлены в мирное время. Сражения были редки, потери в боевых запасах незначительны. Техника не играла никакой роли. О таком напряжении народа, какое потребовалось в мировую войну, не могло быть и речи. Промышленное ведение войны было неизвестно. Страна мало чувствовала на себе войну 1870-1871 г.г., которую армия вела своими силами и средствами.
Много правды в суждениях Людендорфа, но есть и ошибки. Война 1870-1871 г.г. для пытливого военного ума уже являлась источником, предостерегающим о новом характере войны. Под влиянием техники изменился боевой порядок и, таким образом, сказать, что техника не играла никакой роли, нельзя. Новое оружие требовало большого расхода патронов и снарядов, и известный нам Краусс сообщает, что та же война 1870-71 г.г. выявила недостаточную норму обеспечения боевыми запасами, установленную в германской армии.
Самое же главное, что война 70-71 г.г. предопределяла собой приход стратегии измора. По-«наполеоновски» разгромив регулярные армии Франции, Мольтке оказался лицом к лицу с вновь сформированными армиями французов, и не приходится скрывать, что для продолжения войны, если бы правительство республики не пошло на капитуляцию, германской армии не хватило бы ее резервов и мобилизационных запасов, заготовленных для войны. А. Свечин «армии Гамбеты» считает «вторым эшелоном», с которым «пришлось возиться четыре месяца». Франция не была уничтожена, она была еще сильна экономически, и для победы потребовалось бы большее напряжение самой Германии. Второй период войны был хорошим предостережением для германского фельдмаршала, что и было им учтено. А. Свечин справедливо считает, что «этот опыт, как нам кажется, и лег в основу взглядов Мольтке на будущую войну Германии на два фронта, как на борьбу на измор».
Что касается взглядов Мольтке на значение экономической силы в военном деле, то, как всем известно, Мольтке придавал огромное значение развитию железных дорог, указывая, что это новое средство предопределяет и новый способ ведения войны, сходясь в этом с Энгельсом.
Затем: «Для ведения войны, по сравнению с прошлым, понадобились теперь еще новые вспомогательные средства. Теперь не обойтись без помощи науки и техники во всех их видах. Все должны действовать сообща, чтобы выйти победителями в великой борьбе народов».
Так учит Мольтке. «Но этого еще недостаточно, чтобы все эти силы соединились. Как в политике, так и здесь, – продолжает фельдмаршал, – коалиция будет всегда слабее суммы отдельных абсолютных сил… Поэтому для успешного ведения войны техника и наука должны быть не союзниками, но вассалами военного управления».
Мы не будем приводить взглядов Мольтке на значение железных дорог. «Счастлив тот народ, который своевременно изучит эту силу и все сословия которого поддержат в этом друг друга», – заявляет старый фельдмаршал.
Империалистический характер грядущих войн не ускользнул от внимания Мольтке, отметившего, что «в настоящее время приобрела влияние также и биржа, могущая призывать вооруженную силу для защиты своих интересов».
Доказывая необходимость хорошо подготовленной армии для ведения войны, фельдмаршал предопределил характер и продолжительность будущей войны. «Если война, – говорил в 1890 году в рейхстаге старый фельдмаршал, – которая уже свыше десяти лет висит над нашими головами, как Дамоклов меч, если эта война, наконец, вспыхнет, то никто не сможет предугадывать ее продолжительность и ее конец. В борьбу друг с другом вступят величайшие европейские державы, вооруженные как никогда. Ни одна из них не может быть сокрушена в один или два похода так, чтобы она признала себя побежденной, чтобы она была вынуждена заключить мир на суровых условиях, чтобы она не могла воспрянуть и возобновить борьбу… Это, может быть, будет семилетняя, и может быть и тридцатилетняя война и горе тому, кто воспламенит Европу, кто первый бросит фитиль в пороховую бочку » (курсив наш; Б. Ш.).
Таким образом, опыт войны 1870-71 г.г., а затем учет новейших факторов – биржа, как распорядитель войной, и влияние войны на государственное хозяйство, приводят Мольтке к выводам о грядущем характере войны ни измор и значительной продолжительности ее.
В другом месте он указывает: «допустим, что не повторится ни тридцатилетняя, ни даже семилетняя война. Но тем не менее, когда целые миллионы людей станут друг против друга в ожесточенной борьбе, едва ли можно полагать, что дело решится несколькими победами».
Так ясный ум старого фельдмаршала предвидел приход стратегии измора в ведении войны, отказываясь от тех методов, кои дали ему неувядаемую славу.
Нам, кажется, что если быть последовательным, то позволительно спросить, как же в течение 7-летней или 30-летней напряженной войны Мольтке думал обеспечить боевое снабжение армии при помощи заранее заготовленных боевых запасов и сколько их понадобилось бы. По-видимому, без использования всей промышленности страны обойтись было бы нельзя. «Только на собственной силе зиждется судьба каждой нации», – говорит Мольтке. Как хотел использовать он эту силу – для нас неизвестно – старик унес с собой в могилу эту тайну.
Однако, в назидание своему генеральному штабу он оставил вполне определенное суждение о напряженном характере войны, продолжительности ее, о невозможности несколькими победами решить участь войны до тех пор, пока не будет сломлена экономическая сила противника.
Использовать это наследство, а не сдавать его в архив – являлось уже делом- генерального штаба.
С началом 90 годов прошлого столетия Германия вступила на путь империалистической политики, ибо ее производительные силы росли с каждым днем, равно как быстро шагали по пути промышленного прогресса и другие государства Европы, будущие враги серединных держав.
Казалось бы, что следовало прислушаться к словам Мольтке о характере и продолжительности войны. Но «его гениальный наследник, генерал-фельдмаршал граф Шлиффен, – пишет Риттер в своей «Критике мировой войны», – стал на прямо противоположную точку зрения, говоря: «долго длящиеся войны в настоящее время, когда существование наций основано на непрерывном прогрессе торговли и промышленности, невозможны, быстрым решением остановленный ход должен быть вновь возобновлен » (курсив наш; Б. Ш.).
Делая далее натяжки в оправдании Шлиффена, что с военной точки зрения последним война учитывалась, как довольно продолжительная, Риттер не может скрыть, что «возможность продолжительной европейской войны, сама по себе находившаяся в абсолютной связи с чисто военными условиями, начисто отрицалась начальником генерального штаба по причинам экономического характера». Исходя из превосходства германской армии в первый период войны, Шлиффен выдвинул свои «Канны», как метод проведения стратегии сокрушения. «Однако, из того соображения, что для Германии нужно было закончить войну как можно скорее, не должна была вытекать склонность не придавать значения фактам, которые говорили за большую продолжительность войны, или, по крайней мере, не доискиваться таковых».
«В действительности же было именно так, – продолжает Риттер. – Германский генеральный штаб не готовился к длительной войне. Этим самым он поставил на карту все, на карту неудержимого стремления к победе германской армии во всем ее превосходстве духа, знаний, боевой подготовки и командования. Расчет был построен на зыбкой почве».
В ложной оценке влияния экономической силы на войну сказался весь «гений» Шлиффена как «мужа государственного». Современные нам немцы сожалеют, что Шлиффену не удалось провести мировую войну, – мы тоже скорбим об этом, ибо тогда «гений» расплатился бы за свою ограниченность, познав ее на собственной спине. Получив от Мольтке в наследство правильную ориентировку, новоявленный «гений» решил быть самостоятельным в суждениях, делая выводы из области, по-видимому, довольно ему чуждой.
Однако, экономическое развитие производительных сил настолько шло вперед, что с 1905 года (год ухода в отставку Шлиффена) в том же германском генеральном штабе возникает мысль об экономической подготовке войны, а именно: о заготовке продовольственных средств для войны и образовании экономического совета при прусском военном министерстве, или учреждении особого «экономического генерального штаба».
В известном уже нам труде «Ведение войны и политика» Людендорф указывает, что предположение генерального штаба не было осуществлено, так как рассчитывали сохранить всегда связь с Румынией и Америкой, откуда подвоз продовольственных средств обеспечил бы потребность в них. Если в финансовом отношении подготовка была проведена, то в экономическом отношении это осуществлено не было, и Людендорф находит, что генеральному штабу следовало быть более настойчивым,
В книге «Война и народное хозяйство» Артур Дикс пишет: «только в последнее пятилетие перед войной появилась (в Германии; Б.Ш.) обширная экономическая литература, которая разрабатывал вопросы хозяйственной подготовки войны в целом». Говоря о своей книге в этой области, вышедшей в 1909 году, Дикс отмечает, что в ней он «указывал на необходимость учреждения постоянного экономического совещания при военном министерстве».
«Это предложение, – продолжает он, – впоследствии дополненное и развитое в других моих статьях, встретило благоприятный прием в Большом генеральном штабе, и в издаваемом им журнале в июле 1913 года была помещена моя статья об экономической подготовке к войне».
«В Большом генеральном штабе преобладало, к сожалению, мнение, что практическая работа по хозяйственной подготовке к войне должна находиться в ведении высшего органа военного управления – прусского военного министерства; последнее же, с своей стороны, считало, что это дело гражданских властей, в частности – имперского министерства внутренних дел. Министр же внутренних дел относился к этому вопросу отрицательно, и еще в мае 1914 года сделал заявление, что он не видит надобности в особых хозяйственных приготовлениях к войне».
«К действительной всесторонней хозяйственной подготовке Германии к войне не было приступлено и летом 1914 года… военно-хозяйственный совет для общей мобилизации народного хозяйства и рынка труда не только не был учрежден, но организация его, как уже было указано, в конце мая 1914 года была категорически отклонена имперским министерством внутренних дел».
Как выше было отмечено, Людендорф признает, что в германском генеральном штабе не было «настойчивости» в экономической подготовке к войне, в создании особого «экономического штаба». Причины отсутствия такой «настойчивости» мы прежде всего видим в том, что германский генеральный штаб рассчитывал «сокрушением» выиграть войну, следовательно, окончить ее в короткий срок.
«Эта война, – говорил своим сотрудникам перед отъездом на фронт военный министр Фалькенгайн – продолжится самое меньшее 1½ года». Вот та продолжительность войны, которую намечал будущий адепт стратегии измора Фалькенгайн, оставивший еще до сих пор по себе у большинства немцев печальную память.
Нельзя, конечно, сказать, что значение промышленности для ведения войны не учитывалось генеральным штабом.
Как ни мало отвечал своему назначению Мольтке (младший), но, по словам того же Людендорфа, он проявлял особые заботы по защите промышленных областей Германии в случае войны и изменил даже план «гениального» Шлиффена, назначив больше сил для прикрытия Эльзаса и Лотарингии. Кое-кто из современников ныне ставит это в большую вину бывшему начальнику генерального штаба, но сам Людендорф смотрит на это иначе, полагая, что с захватом противником, хотя бы временно, промышленных областей Германия была бы не в состоянии выдержать войну в течение того времени, какое она фактически вела.
Бывший статс-секретарь Германии Гельферих в своих воспоминаниях отмечает хорошую финансовую подготовку к войне и полное отсутствие того же в экономической области. Отдавая должное германской промышленности и народу, показавшим в нужде высокое напряжение, Гельферих объяснение этому находит в утвердившемся мнении как в военных, так промышленных и хозяйственных кругах, что будущая война по своему характеру будет непродолжительной и поэтому всякие разговоры об экономическом генеральном штабе так и остались одними разговорами. «Я думаю, никто в Германии не может сказать, что он считался при начале войны с такой се продолжительностью и с такой тесной блокадой. Соображения, что современная война будет кратковременной, были господствующими в военных и экономических кругах», – говорит Гельферих и в подтверждение приводит свою беседу в ставке в ноябре 1914 года, в которой верховное командование высказывало определенную мысль закончить войну к концу 1915 года. Даже в апреле 1915 года верховное командование оставалось еще убежденным в окончании войны через несколько месяцев.
Сама мировая война лучше нас, конечно, опровергла все гадания германского генерального штаба о продолжительности войны и влиянии на нее экономической силы. Современная критика генерального штаба после времени была бы несправедливой. Мы слышали от Гельфериха, что в Германии даже экономисты не верили в продолжительный характер будущей войны. Вполне понятно, что для современных немцев являются «пророческим откровением» некоторые места из упоминавшегося нами коллективного труда Блиоха: «Будущая война», появившегося в 1898 году, т.е. как раз в то время, когда «гений» Шлиффена тоже «пророчествовал» о характере и продолжительности будущей войны.
В одном из томов Блиоха написано: «прежде всего, нам пришлось отметить тот факт, что большинство военных писателей, как специалисты, обращают главное внимание на технические условия дела, смотрят на будущую войну и на планы действий лишь с точки достижения целей войны средствами уничтожения армий противника оружием, экономические же и социальные потрясения, которые явятся с минуты мобилизации, а также и последствия войны, если ими и обсуждаются, то лишь как нечто второстепенное».
«Между тем, взвешивание только одной военно-технической стороны хода и результатов операций совершенно недостаточно. В противоположность тому, что происходило в предшествующих войнах, будущая война, по всем вероятиям, прекратится не вследствие того, что большее или меньшее число крупных побед над армиями будет одержано одной из сторон, но по причине разложения военного аппарата, вследствие именно влиянии экономических и социальных».
«Современные миллионные армии не могут уже, как было прежде, питаться и снабжаться всем необходимым преимущественно из местных средств. Армии будут в состоянии действовать лишь при том условии, что постоянно будут снабжаться из базисов, расположенных внутри самих их стран».
«Недостаток средств или хотя бы только невозможность своевременно доставлять их, вследствие перерыва сообщений или плохо устроенной администрации, вызвали бы в армии, при настоящей ее численности, голод и лишения, которые противника ее привели бы к цели с меньшей опасностью и скорее, чем действие оружием. В виду этого в будущей войне у одних наций после попыток к решению спора оружием, которые будут стоить слишком значительных жертв, у других – в силу их уверенности в каких-либо преимуществах организации, могут явиться расчеты решить участь войны посредством истощения средств своего противника, употребляя оружие уже только как вспомогательное средство».
Придя к таким выводам о продолжительности будущей войны, вследствие большого влияния, оказываемого экономической силой, анонимный автор «Будущей войны» невольно задавался вопросом: ведется ли в государствах промышленная и хозяйственная подготовка к войне.
«Общие планы операций для войны с тем или другим противником, несомненно, выработаны в главных штабах всех армий, – так значится в «Будущей войне». В этих планах, по всей вероятности обозначено, по примерному расчету, и время, какое может потребоваться для достижения той иди другой цели. Но позволительно сомневаться, чтобы в этих планах были достаточно приняты во внимание условия экономические».
«Нам случалось несколько раз говорить об этом предмете с бывшим французским морским министром (впоследствии президентом совета) Бюрдо, человеком выдающихся способностей. Он прямо признался, что во Франции в то время, когда военным министром был Фрейсинэ, предположено было предпринять составление расчета тех экономических условий, какие бы сопровождали войну, но что предположение это было оставлено, вследствие оппозиции военных сфер».
«К участию к такого рода исследованию пришлось бы пригласить и экономистов, что не могло бы остаться тайной. А между тем, ни о чем подобном не было слышно. Даже если бы официальное исследование и не было доводимо до каких-либо окончательных определений, то уже самое выяснение и сопоставление всех, связанных с войной экономических явлений и условий, могло бы побудить к более осторожному ведению международных переговоров по таким вопросам, из-за которых может возникнуть война; в крайнем случае, если бы она сделалась неизбежной, то стороны воли бы ее с полным сознанием ее экономических последствий, а не с закрытыми глазами, как то, в большинстве случаев, бывало доселе».
Германский генеральный штаб может утешаться, что и остальные «мозги армий» также отличались консервативностью во взглядах на характер будущей войны и не шли на сделанные им «штатскими» людьми предложения по причинам сохранения тайны. Последняя едва ли бережно хранилась французским генеральным штабом, а вред от отсутствия экономической подготовки войны был большой.
Мы не верим во всевозможные «пророчества», и приведенное выше суждение экономистов о характере и продолжительности будущей войны относим исключительно к продуманному учету экономической силы и ее влияния на войну.
Сказанное нами о двух видах стратегии, конечно, и до мировой войны не было секретом. Как известно, гражданский профессор Дельбрюк, выступивший с проповедью стратегии измора, был яростно атакован германским генеральным штабом еще задолго до мировой войны. Нельзя сказать, что эта атака кончилась еще и ныне.
«Изуверы» стратегии сокрушения были сильны не только на берегах Шпрее, но и в остальных государствах Европы, числя в своем лагере много выдающихся военных умов. В доказательство правоты своих положений они подводили под стратегию сокрушения тот же самый экономический базис, из которого исходил и Дельбрюк.
А. Свечин справедливо пишет, что «все генеральные штабы всех государств организовали всю подготовку к мировой войне, исходя из непоколебимой веры в стратегию сокрушения, испытали жесточайшее разочарование; в точение самой войны они не могли ориентировать свое мышление, искусственно односторонне воспитанное, в действительных условиях войны на измор».
Должны отметить, что и после войны, спустя 10 лет, составители истории мировой войны в Германии под маркой «Государственного архива» не хотят признать допущенной ошибки в определении характера прошедшей войны.
В первом томе «Истории рейхсархива», посвящая главу «продолжительности войны и экономике», историки с берегов Шпрее доказывают, что Германия но могла долгое время существовать на свои средства как в продовольствии, так и в запасах сырья для промышленности. Нельзя было долго оставаться без связи с внешним миром, так как в противном случае был бы подорван дух народа. «В этих видах, – пишет «история», – все ответственные государственные учреждения, равно как и хозяйственные, были одного мнения, что в случае войны необходимо добиваться решения как можно скорее. Также и по экономическим причинам нужно было скорее достигнуть победы».
Забыт был старик Мольтке с его пророчеством о характере и продолжительности мировой войны, не говоря уже о Клаузевице, имя которого, хотя и вспоминалось с почетом, но как традиция. Дух же учения этого философа войны в своей основе был чужд германскому генеральному штабу, вывернувшему наизнанку и самого Фридриха Великого.
«Может ли быть что-нибудь более удивительным, – писал Дельбрюк, – чем то, что через сто лет после Фридриха прусский генеральный штаб перестал понимать его стратегию… Но, как это ни удивительно, это все же остается фактом»…
Ныне мы снова стоим перед знаменательным фактом, когда сошедший со сцены германский генеральный штаб, в лице своих остатков – архивных людей, «перестал понимать стратегию» не только эпохи Фридриха, но и наших дней. Так силен мираж «сокрушения»…