17-го сентября, на разсвѣтѣ, я выѣхалъ изъ Чигишляра въ Бами, взявъ съ собою большой транспортъ различныхъ вещей, нагруженныхъ въ фургонахъ, арбахъ и одноколкахъ. Транспортъ конвоировали 1/2 роты солдатъ и 20 человѣкъ казаковъ, которые на половинъ дороги въ первому посту Караджибатырь[6] должны были смѣниться другимъ конвоемъ, выступившимъ къ условленному мѣсту изъ вышеназваннаго поста заранѣе. Было еще очень рано. Солнце только что взошло, но въ воздухѣ стояла уже духота, которая, все увеличиваясь, часамъ къ 10-ти стала печь, какъ въ паровикѣ. Кругомъ, на всемъ пространствѣ, которое могъ обнять только главъ — голая степь, устланная кое-гдѣ небольшими тощими кустиками сексаула[7]. На горизонтѣ, казавшемся очень недалекимъ, серебрились разныхъ величинъ обманчивыя озера степнаго миража. Иногда казалось, что озера эти, съ выступавшими изъ нихъ островками или длинными полосами кустарниковъ, совсѣмъ близко — такъ вотъ и въѣдешь въ нихъ. Дорога все время шла гладкая, какъ паркетъ и благодаря смѣшанному грунту изъ глины и песку, не давала возможности колесамъ обоза врѣзываться глубоко въ землю, какъ это было версты на двѣ отъ Чигишляра, гдѣ въ сыпучій песокъ колеса погружались чуть не до оси и требовалось на каждый фургонъ двойное число лошадей, чтобы только вытянуть обозъ изъ этой сухой тины.
Вспотѣвшія лошади, покрытыя мыльной пѣной, стали все чаще и чаще останавливаться. Надобно было дать имъ передохнуть. Судя по числу телеграфныхъ столбовъ, служившихъ и указателями верстъ, и въ то же время проводниками, мы были близъ половины дороги. Невдалекѣ, впереди, засверкали бѣлыми полосками штыки «встрѣченнаго» конвоя, поджидавшаго насъ часа 1 1/2. Усталые солдатики наши, смѣненные отдохнувшей полуротой, распожились на кратковременный отдыхъ и занялись кипяченіемъ въ манеркахъ соленой чигишлярской воды для чая и варки каши. Топливомъ для этого служилъ сексаулъ. Отдохнувъ съ часъ времени, мы тронулись дальше и сдѣлавъ еще нѣсколько короткихъ переваловъ, прибыли уже ночью на постъ, возлѣ котораго и расположились на ночлегъ.
Небольшая площадь въ 100 кв. сажень, обнесенная съ четырехъ сторонъ валомъ и окруженная рвомъ, составляла укрѣпленіе поста; Десятка полтора кибитокъ и нѣсколько палатокъ, разбитыхъ на плацу, внутри укрѣпленія вмѣщали въ себѣ все населеніе поста, состоявшее изъ 1 1 / 2 ротъ солдатъ, ротнаго командира, онъ же и комендантъ поста, и его помощника — субалтернаго офицера. Кромѣ того, на посту находилось человѣкъ 20 казаковъ и нѣсколько джигитовъ, поселившихся внѣ укрѣпленія, у большихъ скирдъ сѣна и склада овса, обнесенныхъ не глубокимъ рвомъ. Близъ входа въ укрѣпленіе построена изъ необожженныхъ кирпичей кухня съ деревянной крышей. Въ кухнѣ— хлѣбопекарня, отапливаемая нефтью. Недалеко отъ кухни сгруппировано нѣсколько колодцевъ. Кромѣ одного, вода во всѣхъ горько-соленая, которой не брезгаютъ только верблюды. Въ колодцѣ съ прѣсной водой принакоплена помпа. Вода изъ нея расходуется очень экономно. Солдатики съ большой осторожностью накачиваютъ ее въ котелки и манерки, тщательно собирая въ посудину воду, льющуюся по сторонамъ, изъ скважинъ рукава помпы. Рядомъ съ колодцами стоитъ недостроенная баня — вожделенный предметъ мечтаній всѣхъ солдатъ и, въ особенности, ихъ ротнаго командира. — Остановка за досками и форсунками; послѣднія для отапливанія нефтью, которая должна замѣнить дрова. Ихъ ждутъ и не дождутся изъ Чигишляра. На всемъ посту царитъ тишина и спокойствіе, какъ будто все вымерло или погрузилось въ спячку. Кое-когда изъ кибитки въ кибитку передвинется солдатикъ или вѣстовой ротнаго выкрикнетъ кого либо по дѣлу. Удушливая дневная жара заставляетъ всѣхъ укрываться подъ войлочный или полотняный кровъ. Развѣ какая нибудь работа заставитъ вылѣзть на воздухъ. Къ вечеру постъ нѣсколько оживаетъ: солдаты производятъ ученье, раздаются пѣсни, затѣваютъ даже игры.
«Скоро ли мы двинемся впередъ?» была первая фраза, съ которой меня встрѣтилъ ротный командиръ, капитанъ Головковъ, послѣ обоюдныхъ рекомендацій. Я сообщилъ ему о предположеніи командующаго войсками, расчитывавшаго, что, при благопріятныхъ обстоятельствахъ, находящихся въ связи съ организаціей верблюжьяго транспорта, выступленіе «отряда вторженія» можетъ быть въ первыхъ числахъ ноября[8] ).
«Дай то Богъ, лишть бы что нибудь не помѣшало», обрадовался Головковъ.
«Тосчища такая смертная, что, право, хоть пулю въ лобъ. Вѣдь ни одна текинская собака не покажется вблизи поста», — проговорилъ съ отчаяніемъ онъ. Я предложилъ хандрившему капитану нѣсколько книжекъ ежемѣсячнаго журнала и пачку газетъ за прошлый мѣсяцъ, забранныхъ мною изъ склада Краснаго Бреста, который любезно снабжала одна изъ редакцій петербургской газеты.
Капитанъ очень обрадовался печатному слову, котораго онъ уже давно не видалъ и повелъ меня показать одну изъ кибитокъ, въ которой былъ устроенъ больничный пріемный покой, называвшійся медицинскимъ околодномъ. Такого рода медицинскіе околодки, помимо лазаретовъ и госпиталей, обязаны были имѣть, какъ всѣ посты, такъ и вообще всѣ части войскъ. Завѣдывались они фельдшерами и служили для оказанія первой помощи заболѣвшимъ или раненымъ, вслучаѣ нападенія или какихъ нибудь неожиданыхъ стычекъ съ непріятелемъ.
Тщательный порядокъ на постовой стоянкѣ указывалъ на большой педантизмъ въ ротномъ, чѣмъ дѣйствительно и отличался Головковъ, сравнительно съ другими комендантами постовъ. Строгій въ отношеніи дисциплины, Головковъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, выказывалъ большую заботливость къ солдатамъ, не обременяя ихъ тяжелой работой и улучшая, насколько возможно, качество ротнаго котла. Послѣдній не могъ отличаться пріятнымъ вкусомъ, благодаря отсутствію свѣжей зелени, замѣняемой консервами; но мяса было достаточно. Больныхъ на посту хотя н не было, но общій видъ солдатъ носилъ отпечатокъ какой-то тоскливости и утомленія, чему, конечно, много способствовала безжизненная природа необозримыхъ степей и отсутствіе опредѣленныхъ занятій.
Устроивъ на посту ночлежно-питательный пунктъ для проходящихъ транспортовъ съ больными, я поспѣшилъ дальше къ слѣдующему посту Яглы-Олумъ, отстоявшему отъ перваго на 42 версты. Былъ уже полдень. Прибыть на другой постъ мы могли только наслѣдующій день, такъ что привалъ на ночлегъ приходилось устраивать по пути — на верблюжьей стоянкѣ, называемой Засохшимъ озеромъ (тамъ прежде было соленое озеро). Послѣ короткихъ сборовъ, въ первомъ часу дня мы двинулись дальше такою-же скучной и однообразной дорогой, какъ и съ Чигишляра на Караджибатырь, въ густомъ облакѣ горячей пыли, ослѣплявшей глаза и крайне затруднявшей дыханіе. Все это, съ знойнымъ солнцемъ, сильно утомляло, какъ людей; такъ и лошадей. Послѣднія отчаянно фыркали и поминутно останавливались. Наконецъ, мы добрались до высохшаго озера, гдѣ н расположились на ночлегъ. Нѣсколько часовъ сна и легкой ночной прохлады значительно подняли наши силы и еще задолго до восхода солнца, мы тронулись снова въ путъ и часамъ къ 11 утра стали приближаться къ Яглы-Олумъ. Мѣстность становилась нѣсколько холмистой. Съ права открылся широкій оврагъ, на днѣ котораго протекала небольшая мутная рѣчка Атрекъ. Скоро выступило на возвышенности и Яглы-Олумское постовое укрѣпленіе такого-же типа, какъ и предшествовавшее, только нѣсколько большей величины.
Постъ казался болѣе оживленнымъ, чѣмъ первый, благодаря близкому сосѣдству съ Персіей[9]. Оттуда наѣзжали различные мелочные торговцы. Близъ укрѣпленія, въ землянкахъ и подъ навѣсами, устроились маркитанты, торговавшіе водкой, табакомъ, сардинками и пр. Было даже устроено изъ брезента нѣчто въ родѣ столовой, которую содержалъ какой-то армянинъ. Въ ней можно было получить шашлыкъ[10]. Въ самомъ укрѣпленіи, обнесенномъ довольно высокимъ валомъ, пестрѣли группы разбросанныхъ кибитокъ, въ постановкѣ которыхъ далеко уже не было замѣтно той акуратности, какъ въ Караджибатырѣ. Видимо, все было сдѣлано на скорую руку. Да и самъ комендантъ поста, капитанъ Г., имѣлъ какой-то оторопѣлый видъ. Не то онъ что-то забылъ и старается вспомнить, не то потерялъ какую-то нужную вещь.
— Много-ли у васъ больныхъ, капитанъ? спросилъ я, предъявляя ему свое открытое предписаніе.
— «Есть, какъ не быть», — отвѣчалъ Г., быстро пробѣгая глазами мою бумагу. — «Все цынга да животы, угодно посмотрѣть? Позвольте, ужъ лучше я выведу всю роту», — проговорилъ онъ скороговоркой и не дождавшись моего отвѣта, выбѣжалъ изъ кибитки. Медицинскаго околодка на посту не оказалось, благодаря отсутствію толковаго фельдшера и медикаментовъ. Больные, менѣе слабые, находилсь въ строю; тѣ-же, которые съ трудомъ двигались, лежали въ общихъ кибиткахъ. Преобладающая болѣзнь — желудочно-кишечные катарры, а за ними цынга, развитая, впрочемъ, не въ сильной степени. Одною изъ главныхъ причинъ болѣзненности была, мутная, нездоровая вода Атрека, насыщенная всякими инфузоріями. Колодезная-же вода была очень солона.
Хотя въ Яглы-Олумѣ, благодаря случаю, находился небольшой опрѣснитель на. паровомъ ватерѣ, но воды изъ этого опрѣснителя добывалось немного: ея хватало лишь на привиллегированныхъ.
Чудесное появленіе пароваго ватера въ пустынныхъ степяхъ Закаспійскаго края, произошло, благодаря небольшой разсѣянности одного изъ рьяныхъ членовъ морского вѣдомства, который, прежде чѣмъ изслѣдовать глубину рѣки, настоялъ на изслѣдованіи теченія ея паровымъ катеромъ, вопреки совѣтамъ нѣкоторыхъ практическихъ людей, доказывавшихъ безполезность подобнаго предпріятія. Какъ бы то ни было, но катеръ пустили въ рѣчку; сначала онъ пошелъ, но очень скоро остановился. Пошли въ ходъ рычаги, запруды. Опять побрелъ и снова— «стопъ»! Этотъ «стопъ»! сталъ повторяться очень часто.
Тогда употребили въ дѣло нѣсколько сотъ солдатскихъ ногъ и рукъ, и злосчастный катеръ поволокли по сухому пути, пока не дотащили его до поста Яглы-Олума, гдѣ и была назначена ему постоянная стоянка. Катеръ этотъ, вѣроятно, стоитъ и до сихъ поръ, напоминая печальнымъ видомъ своимъ порывы увлеченія неопытности.
Устройство ночлежно-питательнаго пункта и медицинскаго околодка поглотило не мало времени, да къ тому-же, мнѣ хотѣлось дать обозу своему дневку, вслѣдствіи чего я рѣшился отправиться изъ Яглы-Олуыа только на другой день (20 с.). Часамъ къ 11 слѣдующаго дня, караванъ нашъ выстроился впереди поста въ длинную вереницу и двинулся впередъ съ авангарднымъ конвоемъ впереди, фланговыми разъѣздами по бокамъ и арьергардомъ позади. Предосторожности эти были приняты въ виду не совсѣмъ безопаснаго пути до третьяго поста Чатъ, отстоявшаго отъ Яглы-Олума на 48–50 в. Самымъ опаснымъ мѣстомъ для нападенія разбойничьихъ шаекъ считалась ночлежная стоянка на половинѣ дороги, называемая Тэкенджикомъ, у Атрека.
Неглубокое русло рѣки въ этомъ мѣстѣ и пологій берегъ представлялъ удобства для переправы тэкинскимъ тайкамъ и для набѣговъ на персидскую границу. Здѣсь они часто поджидали верблюжьи караваны и производили нападенія. Одно изъ такихъ нападеній совершено было ими наканунѣ, причемъ они отбили нѣсколько верблюдовъ и ранили одного солдата.
Хотя до Тэкенджика считалось около 26-ти верстъ, но, благодаря значительному отдыху нашихъ лошадей и верблюдовъ, пространство это мы прошли довольно скоро и съ наступленіемъ вечера были уже на стоянкѣ. Въ этотъ разъ на мою долю выпало менѣе хлопотъ по установкѣ обоза, нежели въ предшествовавшія ночи. Кучера мои, наслышавшись, вѣроятно, о нападеніяхъ тэкинцевъ, вышли изъ своей обычной апатіи и сдѣлались весьма расторопны. Въ короткій промежутокъ времени лошади были напоены, имъ заложили овса и снова впрягли, на всякій случай, въ фургоны. Разставивъ по разнымъ концамъ нашего бивуака сторожевые посты, мы скоро всѣ расположились у ярко пылавшихъ костровъ изъ саксаула и принялись кто за вашу, кто за чай. Воды не жалѣли, ея было вдоволь хотя и плохой, но не все-же не соленой.
Шумный говоръ сталъ скоро смолкать. Кое-гдѣ слышались тихіе разсказы о тэкинджѣ[11] ). Вотъ и они прекратились. Начали гаснуть и костры, постепенно замирая…
Бивуакъ засылалъ…
Среди ночи я былъ неожиданно разбуженъ ощущеніемъ горячаго дыханія на моемъ лицѣ. Мнѣ показалось сначала, что кто-то силится стащить съ меня бурку. Проснувшись, я рефлективно схватился за револьверъ, который положилъ возлѣ себя, и чуть не прострѣлилъ голову своей верховой. лошади, которая, отвязавшись, подошла ко мнѣ й сначала принялась за бурку, искусавъ ея край, а потомъ начала обнюхивать мою бороду, подозрѣвая въ ней нѣчто съѣдобное. Этимъ эпизодомъ и ознаменовалась ночь, прошедшая благополучно. Хотя мы и видѣли нѣсколько слабыхъ огоньковъ на противуположномъ берегу, но тэкинцы, по всей вѣроятности, высмотрѣвъ нашъ довольно сильный конвой, не рискнули напасть.
Едва только забрезжилось утро, какъ мы тронулись въ путь и прибыли на постъ Чатъ послѣ полудня.