На речной паром с утра прибежали две девочки и затаились за возами, ожидавшими переправы.
— Ты прячься за меня, а я — вот за это колесо. Да не зевай! — сказала Юля своей подружке Варе, тихонько ткнув её в бок локтем.
А Варя и без того знает, как нужно прятаться, чтобы никто не увидел. Прятаться — дело не мудрёное. Она прижалась к горячему плечу Юли и затаила дыхание.
Отсюда они уже ничего не видели, кроме оглобель, ошинованных колёс да лошадиных ног, бьющих острыми подковами по дощатому настилу. Нагружённый паром, ещё не трогаясь с места, хлюпал на воде, скрипел и кренился то в одну, то в другую сторону.
— Ой, как страшно-то! — оробев, сказала Варя и ещё плотнее прижалась к подруге.
— Не бойся, — ответила Юля. — Паром сейчас отчалит. Только бы не увидел нас дядя Куприян.
— А если увидит?
— Увидит — прогонит. В жару он бывает злой, я знаю…
А у дяди Куприяна, главного переправщика на пароме, много дел. Где уж тут доглядывать за посторонними! Он сигналит, он управляет рулём, он снимает причальные тяжи и он же осипшим от речной сырости голосом подаёт команду:
— Пшё-о-ол вперёд! Полный!
«Тах-тах-тах…» застрекотал мотор, пуская кудрявый дымок. Вылезая из воды, лязгнула на звеньях цепь, натянулась, и паром, качаясь, погнал по реке большие волны. Переправщик так и не увидел девочек. За колёсами телег они просидели, пока паром не причалил к тому берегу.
А следующим рейсом сюда переправились доярки на широкой телеге, нагружённой бидонами и подойниками. Юля и Варя, переждав в кустах, вышли им навстречу.
— Вы ещё зачем здесь? — тотчас же услышала Юля недовольный голос своей мамы.
Девочки, взявшись за руки, стояли у дороги, потупив глаза.
— Мы хотим на теляток поглядеть, — застенчиво сказала Варя.
А Юля рассердилась, даже покраснела:
— Берите нас с собой, вот и всё! Сколько раз обещали, а не берёте! — На глаза у неё набежали слёзы.
Дояркам пришлось остановить лошадь. Юлина мама, поправив на голове сбившуюся косынку, сказала:
— Забота с вами! Ну, залезайте на телегу, что ли.
Юля, а за ней и Варя мигом со ступицы колеса взобрались на грядицу. Вот они и в телеге, счастливые, повеселевшие. Вороную лошадь стегнули. Телега, бренча посудой, покатила дорогой между кустов.
Трясясь в телеге, доярки говорили о том, что в лугах растут добрые травы, что жаркие дни на пользу, только бы перепадали дожди. Ох, как нужен корм скоту!
Когда отъехали немного, Юлина мама стала добрее и уступчивее:
— Ну, садись уж со мной рядом! Куда бы ни пошли, всё они вдвоём, словно связанные.
Юля, утерев короткий, в веснушках нос, села, а Варю посадила рядом другая доярка. У Вари мама работает не на ферме, а в полевой бригаде.
— Где же вы платья вымазали? Смотрите, да ведь это у вас на платьях колёсная мазь!
— Мы на пароме под телегой сидели, чтобы дядя Куприян не увидел. Он и не увидел, — ответила Юля.
Варя кивнула головой.
— За это вам надо шлёпанцев надавать. В полдень, в жару, узнаете, как там хорошо. Или на быка нарвётесь — рога-то у него, как штыки.
Варя перетрусила. А Юля ей шепнула:
— Не бойся. Мама это нарочно говорит, пугает. Я её знаю…
* * *
Луг просторный, зелёный, весь в цветах. И тут же, рядышком, перелесок белоствольных берёз. Набухшие берёзы раскинулись листвой, как шатры, сучьями сплелись и не пропускают знойное солнце. На этом лугу и устроен летний лагерь для племенных коров. Выгнали сюда их пастись на всё лето.
Здесь, у берёз, стали снимать с телеги бидоны и подойники. Юля и Варя спрыгнули на землю.
— Далеко не убегайте. Искать не будем. Одни с вами хлопоты! — сказала Юлина мама.
А куда же убегать девочкам? Самое интересное — в этом перелеске. Нагулявшиеся коровы шли в загон. А сколько их — не счесть! Загон крыт толем. Пол в загоне посыпан речным песком и галькой. Столбы гладко выструганы и побелены известью. В кормушки навалили молодой, только что накошенной вики.
Началась дойка. Запахло парным молоком.
У Юлиной мамы породистые коровы — ярославские, чёрные, как жуки, а морды у них белые, словно они повязаны платочками. Юля знала всех-всех маминых коров: зимой не раз ходила с ней на ферму. С гордостью она стала рассказывать своей подруге:
— Вот эта — Солониха, старая! Ты знаешь, сколько она даёт молока?
— Много, — ответила Варя.
— Много, а сама не знаешь сколько. Видишь, вымя у неё какое… А вот эта — Сильва, её дочь. Тоже много даёт — целый бидон…
Чтобы никому не мешать, они тихонько пробирались вдоль стойла. Коровы отмахивались хвостами от мух и слепней. А когда Варя зазевалась немного, какая-то корова её тоже стегнула хвостом.
— Не зевай! — сказала ей подруга.
Юлина мама с подойником подошла и к Солонихе. Подмыла ей вымя, вытерла полотенцем и, присев на скамеечку, стала перебирать набухшие молоком соски. Девочки тут же присели на корточки и стали смотреть, как пенится и прибывает молоко в ведре. Им тоже хотелось подоить. Юля потянулась было к вымени коровы, но мама ей не разрешила.
А тут где-то рявкнул бык. Варя так и задрожала, а Юля сказала:
— Пойдём посмотрим на быка! Не бойся — он на привязи.
— Что ты, что ты! — завопила Варя и замахала руками.
Юля не забоялась. Обежала кругом ветвистое дерево, к которому был привязан здоровенный бычище. Чёрная шерсть на нём лоснилась. Чтобы не очень-то он озоровал, через губу продели ему железное кольцо. Бычина скоблил ногой землю и, захлёбываясь, мычал.
— Тебе жарко! — сказала Юля и помахала над его мордой берёзовым веником.
Бык упёрся широким лбом в дерево.
— Юлька, отойди, а то зареву! Скажу твоей маме!
— Не отойду!
— Говорю тебе, отойди!
— А я не отойду!
Юля ещё на шаг подалась вперёд. Варя от страха зажмурила глаза. А бык ходил, ходил вокруг суковатого дерева, да и запутался передними ногами в верёвке. Запутался и упал на колени. Воткнул рога в землю и ещё громче мыкнул.
Тут и Юля испугалась, закричала:
— Варька, беги! Скажи — бык-то завалился… Скорее беги!
— Куда бежать-то?
— Туда!
Варя пустилась бежать в сторону загона во всю силу, как только могла. Сказала там — и опять к Юльке.
И, будто назло, медленно, шаркая ногами, шёл к ним пастух дядя Василий, в жилетке и войлочной шляпе. Вот досада! Зачем-то ещё нагнулся, поднял что-то, понюхал и отбросил. Следом за ним появился большой лохматый пёс Трезор.
Бык свирепо косился покрасневшим глазом. Дядя Василий подошёл к нему, похлопал рукой по жирному загривку, по морщинистой шее и сказал:
— Не стоится тебе смирно-то, всё бы блажь выказывать, землю ворочать…
Потрогал у него кольцо в губе, высвободил в ногах верёвку, и бычина опять поднялся на ноги. Девочки с облегчением вздохнули: думали — его уведут в хлев, чтобы покормить. А дядя Василий тут же сел на пенёк у куста и не торопясь стал вить кнут из льна.
Дядя Василий вьёт и что-то непонятное напевает. У ног пастуха, положив голову на вытянутые лапы, улёгся Трезор. Одним глазом пёс дремлет, а другим поглядывает: дескать, откуда и зачем появились здесь две девочки? Нельзя ли на них поурчать?
— Дядя Василий, куда вы загнали телят? — спросила Юля.
— Телят-то? — переспросил пастух. — Телята у меня на покое.
— Можно посмотреть на них?
Пастух не ответил и продолжал напевать что-то непонятное. Девочкам хотелось дёрнуть его за шляпу или за жилет, чтобы он рассказал им что-нибудь о телятах, а пастух занялся своим кнутом: всё вьёт его и вьёт — а он длиннющий — и в самый конец вплетает волосянку.
Юля и Варя разговаривают с дядей Василием, а сами с опаской поглядывают на Трезора, на его ощеренную пасть и высунутый язык.
— Какой пёс большой! Юлька, отойди, а то тяпнет! — беспокоится за подругу Варя.
А Юле не терпится, хочется поговорить с пастухом:
— Дядя Василий, твой Трезор не кусается?
— Как сказать, может и того…
— А что это он язык высунул?
— Язык-то? Жарко ему, вот и…
Девочки обрадовались, что пастух заговорил. Они опять о своём:
— Мы на теляток хотим поглядеть.
Дядя Василий ещё долго был занят своим делом, а потом кнутовищем указал в сторону леса:
— Телята — с того края березняка. У них свой загон. У коров — свой, а у телят — свой.
* * *
В подлеске, куда указал пастух, Юля и Варя разыскали телячьи домики. А домики такие: с крышами и кормушками. У телят даже своя кухня. Девочки пришли в тот час, когда одна из телятниц, тётя Даша, подогревала им пойло. И так-то жара невыносимая, а она стоит у плиты и не уходит, только фартуком утирает с лица пот.
— Что это за девочки к нам сюда забрели? Не из леса ли какие заблудшие? — спросила тётя Даша.
— Нет. Мы на телят пришли посмотреть, — ответила Юля.
— Мы им травы нащиплем, — сказала Варя.
Но телятам травы не нужно. Они уже нагулялись, и теперь тех, которые поменьше, поили молоком, а остальных — простоквашей. Тётя Даша утирала им мордочки, а они смешно отфыркивались.
— Спать, спать! Ступайте в свои хлевы! — прогоняла их тётя Даша. — А то солнце вас доймёт. Слепни закусают…
Юля и Варя гладили телят, чесали под горлом то у одного малыша, то у другого. Все они уродились в своих мамок: сами чёрные, а мордашки белые. А название у каждого своё: Стрекоза, Сорванец, Задира…
Девочки, не теряя времени, заглянули и в хлевы. Полы там были деревянные, стены и потолки побелены. На столбике висел градусник.
— Гляди-ка, Варя, на полу сор. Давай уберём! — предложила Юля.
— Давай! — согласилась Варя.
Тут же, в подлеске, они наломали берёзовых сучьев, на скорую руку связали, и получилась метёлка. В углу хлева нашли скребок. Юля взялась за метлу, а Варя — за скребок. На ум пришла им забавная песенка:
Подметаем и скребём —
Удаляем мусор!
Уберёмся и придём:
— Кому ещё нужны?..
Тётя Даша заглянула в хлев и диву далась: как у девочек всё ладно получается! Сразу они увидели, где плохо-то — половицы продрали добела.
— Почаще бы вы здесь бывали! — сказала телятница.
— А чего делать?
— Найдутся дела. С вами веселее.
— Придём, — ответили Юля и Варя вместе.
* * *
Тишина, даже не слышно птиц.
Разомлев от жары, девочки еле бредут. Говорить им ни о чём не хочется. В ушах так и звенят кузнечики. А солнце палит и палит, нет от него спасения. Ветерка бы, да где же его взять! Посидеть бы в тени, да нельзя: как бы не стала их искать Юлина мама.
Варя шла, шла и тут же прилегла на мягкую траву. Раскидала руки:
— Я попить хочу.
— Давай нарвём щавелю и поедим — пить не захочется.
— Давай.
А когда Варя сорвала высокие столбцы щавеля и, морщась, разжевала, Юля засмеялась:
— Что ты, выплюнь! Это конский щавель, он невкусный.
Тут они нашли несколько матрёнок, сочных, душистых, и с аппетитом съели.
— Давай клевер сосать — там мёд! — предложила Юля.
— Давай! — Варя была всему рада.
Сорвали клеверные головки и, выщипывая лепестки, сосали. Но мёду в них было так мало, что девочки едва ощущали его вкус.
— Мёд весь собрали пчёлы и шмели! — с досадой сказала Варя.
Юля сорвала пышный одуванчик, а когда Варя подошла к ней, она подула, и в руке у неё осталась одна лишь плешивая головка от цветка.
Варя опять присела было на траву. Но Юля сказала:
— Выйдет кто-нибудь ещё из леса…
И трусливая Варя поверила ей. Пошли они попроворнее. Юля впереди, а Варя за ней.
Доярки, закончив дойку, парное молоко в бидонах спускали в погреб, на лёд, а со льда брали бидоны с утренним удоем и ставили их на широкую телегу.
— Вот они, наши девочки-то! Угостите их холодным молочком, — сказала одна из доярок.
Юлина мама стояла на дне погреба, принимала бидоны и размещала их. Ей передали большую кружку:
— Налей-ка им молочка, да пополнее. Замучились они…
Юля попила из кружки холодного молока, дала Варе. Варя попила, отдышалась, ещё попила и отдала Юле. А Юля пила, пила и опять передала кружку Варе.
— Ещё, — еле отдышавшись, попросила Варя.
Налили ещё кружку, до самых краёв. Молоко вкусное, прохладное, только в жару такое молоко и пить. Сразу вся усталость прошла. Опять захотелось бегать, собирать цветы и плести венки.
— Ну, а теперь к дому! — сказала Юлина мама.
Подвода, нагружённая бидонами, пошла к переправе. Пастух, намотав кнут на плечо, как обруч, провожал их. Провожал и Трезор, виляя хвостом.
Доярки пошли следом за телегой, покрыв головы косынками. Юлина мама пыталась было запеть какую-то песню, но ей никто не подтянул. То ли дело утром или вечером, а в полдень не до песен — все изнемогали от жары.
В такую жару и на переправе никого не оказалось. Дядя Куприян и паренёк-моторист тоже скрылись в землянке, вырытой в крутолобье горы.
Как подошли к реке, женщины одна за другой бросились в воду. Из воды уже весело кричали:
— Подавай, Куприян, да не очень торопись!..
Дядя Куприян, босой, с высоко подсученными штанами, погнал паром порожняком, а доярки в это время весело и беззаботно купались.
Раздевшись, вошли в воду и девочки. Юля умела уже плавать: хотя и не очень-то уверенно, но держалась на воде. А Варя только училась. Не будь она такая трусиха, давно бы плавала, как Юля.
— Давай я тебя заведу где поглубже, — предложила Юля.
Варя отказалась, и стала окунаться у самого бережка, уцепившись руками за какую-то корягу.
Паром прибыл. Куприян завёл уже и лошадь на дощатый настил, а женщины всё купались и купались.
— Эй, будет вам! — закричал он на них.
А доярки всё плавали в чистой, прохладной воде. Им не хотелось вылезать. Переправщик не унимался:
— Отчалю! Вот, право же, отчалю!
Заработал мотор. Одни из доярок успели одеться в кустах и, свежие, помолодевшие, взобрались на паром, а другие не очень-то испугались: сделав из платьев чалму на голову, вслед за паромом пустились они пересекать реку вплавь.
Юле и Варе теперь незачем прятаться от дяди Куприяна, они стоят с ним рядышком у руля. Но Юля боится за маму: её мама, помахав рукой дояркам, осталась за бортом парома.
— Ой, мамочка, поди сюда скорее! Ой, куда ты от нас уплываешь!
А Варя её успокаивала:
— Не бойся, видишь — твоя мама хорошо плавает.
Юля не унималась:
— Мамочка, поди на паром! Плыви сюда, плыви, я подам тебе руку!
Паром ещё не причалил к берегу, а доярки за Юлиной мамой переплыли реку, вышли на берег, успели одеться и приняли от переправщика причальные верёвки.
Юля бросилась на шею матери и крепко-крепко обняла её. А Варя сказала:
— Вот так бы научиться нам плавать!
