Общие замечания о шпионской работе
Шпиономания
Как только началась война, было установлено строгое наблюдение за всеми письмами как прибывавшими в Англию и в зону военных действий, так и посылавшимися из Великобритании. Было также установлено тщательное наблюдение за всеми иностранцами, проживавшими в Англии, приезжавшими или уезжавшими из нашей страны.
Контроль над всеми радиостанциями был передан адмиралтейству, которое установило строжайший надзор за радиопередачами.
Телеграф, телефон, каблограммы и почтовая цензура находились под контролем других органов, точно так же как и цензура над печатью; но все эти органы поддерживали связь между собой, и каждый из них имел в виду только одну цель — изъять всякие сообщения, могущие принести пользу неприятелю.
За корреспонденцией, написанной симпатическими чернилами, всегда наблюдали особенно зорко. Конечно, шпионы пользовались также и шифром, но употребление симпатических, или невидимых, чернил было излюбленным способом неприятельских разведчиков.
Слова «симпатические», или «невидимые», относятся к жидкости, которая не оставляет никакого видимого следа на бумаге, но которую можно обнаружить при помощи нагревания или химической реакции.
Вот некоторые сорта невидимых чернил, обычно употребляемых агентами разведки.
Раствор свинцового «сахара» в чистой воде не оставляет никакого следа на бумаге, когда он высыхает, но под влиянием тепла буквы становятся черными.
Азотнокислая медь при том же способе расшифровки дает красные буквы.
Буквы, написанные азотнокислым никелем, при нагревании становятся зелеными.
Бромистая медь употребляется особенно часто, так как следы ее легко обнаруживаются при нагревании и исчезают при охлаждении.
Следы рисовой воды на бумаге невидимы, но йодовая реакция делает их синими.
Серная кислота, или купорос, разведенный в воде, если писать острым концом стального пера, дает прекрасные невидимые чернила, которые при нагревании становятся неизгладимо черными.
Птичьим пером, смоченным соком луковицы или репы, также можно писать невидимые письма, которые под действием тепла становятся ярко коричневыми.
Молоко и лимонный сок являются хорошими симпатическими чернилами, но ими нельзя писать на глазированной поверхности, — бумага является одним из средств для проявления этих «невидимых чернил». Неглазированная бумага употреблялась для этой цели.
Цензура над фотографиями была очень строгая и в Англии и на театрах военных действий. В рядах действующей армии было запрещено иметь фотоаппараты. Однако везде и повсюду офицеры и солдаты не считались с этими строгостями, запретами и правилами. Было бы неблагоразумно скрывать это.
Всевозможные слухи и сплетни распространялись беспрестанно. Солдаты, приезжавшие домой в отпуск, рассказывали фронтовые новости, слышанные ими рассказы, и через эту болтовню просачивалось немало секретной информации. На крупных базах и складах правила сохранения тайны сообщались в объявлениях, которые вывешивались для всеобщего сведения. Французы читали такие плакаты во всех кафе Франции. Какой английский офицер или солдат не помнит: «Молчите! Остерегайтесь! Неприятельские уши вас подслушивают!»
Или английский лозунг, изложенный в четверостишии:
«Жила одна мудрая старая сова в дубе.
Чем больше она слышала, тем меньше она говорила.
Чем меньше она говорила, тем больше она слышала.
Все солдаты должны подражать этой мудрой старой птице».
* * *
Мои замечания о различных факторах, помогавших деятельности контрразведки, были бы неполными без краткого описания работы военных собак.
Отчеты отдела военных собак изобилуют любопытными инцидентами.
Я помню германскую собаку, по имени «Фриц», о которой один английский солдат однажды сказал, что «она может все делать, только не говорить». За ней стали наблюдать с начала 1916 года. С разных пунктов фронта поступали сведения о том, что по утрам, на рассвете, солдаты видели собаку, которая внезапно появлялась со стороны неприятельских линий или направлялась к ним. Собаку видели несколько раз в течение недели, но никто не мог ее поймать. В чем состояла ее задача и где она бывала позади наших линий? Этого никто не знал.
Но в один прекрасный день тайна раскрылась. Немцы бомбардировали несколько домов, расположенных позади наших линий. В одной из разрушенных построек был найден мертвый человек в штатском, убитый взрывом снаряда. Осмотр тела обнаружил вокруг его шеи шнурок, к которому был привязан германский матрикул и пачка писем от неприятельского отдела собак. Эти копии ясно показывали, что убитый был разведчиком — переодетым германским унтер-офицером.
Было очевидно, что этот разведчик время от времени пробирался к нашим линиям и по ночам посылал свою информацию немцам с собакой. Мы установили надзор, чтобы поймать эту собаку. Для этого мы пустились на хитрость, прибегнув к помощи нашей суки «Розы». Мы подстерегали четвероногого посыльного две ночи. На третьи сутки в полночь «Роза» помчалась во всю прыть по темной пустынной улице. Мы за ней проследили и увидели, что немецкий «почтальон» побежал «Розе» навстречу. В каких-нибудь пять минут «Фриц» был пойман. При ошейнике мы нашли письмо для убитого теперь хозяина этой собаки. В письме запрашивали информацию относительно нашего ночного транспорта, для того чтобы германская артиллерия точно могла направить свой огонь. После совещания с некоторыми из главных офицеров было решено, что нет надобности посылать собаку обратно. Поскольку разведчик погиб, собака потеряла для нас опасность.
* * *
В свое время стало известно, что германцы собираются в начале 1918 года сделать отчаянную попытку разгромить союзников посредством ряда сильнейших ударов на протяжении огромного фронта.
Союзный генеральный штаб был в неизвестности относительно двух обстоятельств: когда и какими силами немцы намерены осуществить свой план.
Вдоль всего фронта с начала февраля у немцев выросло количество аэродромов, усилились ночные движения войск в ближайшем тылу. Много других признаков говорило о близости большого наступления.
Для того чтобы добыть нужную информацию, один английский офицер был отправлен на самолете и спущен на парашюте позади германских линий. Результат был изумительный.
Постепенно офицер собрал множество сведений о происходивших повсюду приготовлениях к выполнению задуманного Людендорфом гигантского наступления. Опытный глаз разведчика оценил всю ужасающую силу подготовлявшегося мощного удара. Англичанин был доволен.
Теперь нужно было вовремя передать информацию союзному командованию. Один неверный шаг, — и смерть неминуема. А судьба смелого разведчика решала также судьбу тысяч жизней.
Путешествуя под покровом ночи, разведчик сделал сотни миль пешком (он не смел доверяться поезду или другому средству передвижения) и добрался, наконец, к домику одного бельгийца, который до войны занимался контрабандой и мог пригодиться контрразведке. Переходить границу, имея при себе важную информацию, было слишком рискованно и даже безрассудно. Если он попадется потом, — не страшно, можно умереть. Но сейчас главное — доставить информацию. Кроме того, он должен был еще взорвать большой склад военного снаряжения.
Найдя бельгийского знакомого, он рассказал ему о своем неотложном задании.
— Пустяки! Мы как-нибудь передадим письмо. Моя жена имеет разрешение ехать в любое время. Только сегодня днем ее документы подписал местный германский комендант. Она уезжает завтра на рассвете.
Таким образом, подготовка крупного внезапного наступления в марте 1918 года стала известна союзникам по сведениям, полученным на неприятельской территории разведчиком.
Германцы начали свое большое наступление 21-го числа утром. Немцы продвигались по всему фронту наступления. Но в то время союзное командование поняло стратегию Людендорфа, которая состояла в том, чтобы обойти правый и левый фланги союзных армий. Германский главнокомандующий хотел вбить клин между союзными армиями, чтобы пойти на Париж.
Он надеялся, что французы отступят к юго-западу для защиты Парижа. Это означало бы повторение Марнского сражения 1914 года. Но немецкого генерала побили. Союзники отказались разделиться. Первая битва в наступлении 1918 года поставила друг против друга обе стороны, готовые к следующей отчаянной схватке. Новая битва должна была скоро разразиться между англичанами и немцами на севере.
* * *
Со шпиономанией во Франции мне пришлось столкнуться впервые во время отступления из Монса. Настроение у офицеров и у солдат было скверное. При малейшем подозрении людей убивали на месте из ружья или револьвера.
Много французов было расстреляно нашими солдатами. Много англичан было расстреляно при таких же обстоятельствах возбужденными патриотами-французами, у которых было либо слишком много, либо слишком мало воображения.
Я помню, как покойный капитан Роз, из моего же полка, подозвал меня однажды к группе пыльных и сердитых английских солдат.
Одного старого француза застали на дереве с биноклем в руках. Это показалось крайне подозрительным! Один солдат из моего полка увидел француза и стащил его на землю. Началось объяснение между людьми, не понимавшими друг друга.
Старик хотел что-то объяснить. Угрюмые английские солдаты окружали его.
— Сержант, мы его нашли на дереве с биноклем в руках.
— Расстрелять его, сукиного сына!
— Расстрелять его, презренного кровавого шпиона!
Я никогда не забуду этой сцены. Маленькая ферма, пыльная группа свирепых английских солдат, дрожащий старик, которого держали за обе руки, и на которого было направлено 12 винтовок, готовых дать залп.
Когда я с ним заговорил на его родном языке, он почувствовал облегчение, которое было и высшей степени трогательным.
— Послушайте, — сказал он мне, — в этом лесу находится свыше 50 уланов; у них имеются пулеметы, и они собираются внезапно напасть на первые войска, которые пройдут по этой разрытой дорожке, ведущей к главной дороге. Этот бинокль не мой, здесь его оставил один французский офицер.
Когда я перевел это объяснение, то прошло меньше времени, чем понадобилось мне, чтобы написать эти строки, как каждый из наших солдат понял серьезность положения.
Немедленно была собрана рота, которая выстроилась в боевом порядке и отправилась в лес, граничивший с дорогой.
Старый француз был прав. Мы нашли в лесу отряд германской кавалерии, направивший пулеметы на дорогу. Все немецкие солдаты были захвачены нами без боя. В ночной темноте, до наступления рассвета, они пришли с тем, чтобы беспокоить наши небольшие отставшие отряды.
Некоторые из инцидентов, которые я сам пережил, были не лишены юмора.
Однажды французская жандармерия прислала в генеральный штаб 3-й армии срочную телеграмму с просьбой послать меня к ним, так как они поймали шпиона около Эстера.
Я поспешил приехать, чтобы посмотреть на пойманного шпиона, которого захватили в форме британского солдата.
Этот шпион оказался солдатом ирландской гвардии. Он говорил с таким резким кельтским акцентом, что было действительно трудно что-либо понять. Солдат проводил время в одном маленьком кафе и возвращался оттуда ночью. На дороге, ведущей в Мервиль, его окликнули два французских жандарма.
Ирландец ответил на своем лучшем ирландском языке. Добрые французские жандармы, привыкшие к английскому акценту британских солдат, приняли его странную болтовню за какой-то чужой язык и арестовали позднего путника.
Я вспоминаю случай, который произошел на Сомме в 1916 году. Я провожал на автомобиле начальника полиции 3-го корпуса майора Брирлей. Мы должны были осмотреть некоторые дома около Альберта. Майор Брирлей любил производить расследования лично. Расспрашивая людей, он поставил некоторые вопросы, вызвавшие подозрение одного английского солдата, который заявил:
— У нас война. Откуда я знаю, кто вы? Нас предупредили, чтобы мы не отвечали на вопросы тем, которых мы не знаем.
— Но разве вы не видите, что я высший офицер? Я начальник военной полиции вашего корпуса.
— Возможно, милостивый государь, но…
В эту минуту появился офицер того полка, в котором служил осторожный солдат. Зная высокий ранг майора, он тут же уладил дело и стал упрекать солдата в недисциплинированности. Но майор запротестовал:
— Нет, этот солдат абсолютно прав. Я восхищаюсь его тактом. Вы меня знаете, а он — нет; ведь для шпиона очень легко пробраться за наши линии, переодевшись в форму высшего офицера.
Перед отъездом начальник военной полиции крепко пожал солдату руку и еще раз выразил ему свое удовольствие.
Во время войны меня несколько раз арестовывали, но я всегда принимал это за неизбежные случайности игры и никогда не терял своего хорошего настроения.
Мне известен случай, который имел место в конце 1918 года. Один сержант контрразведки, очень самонадеянный, ослушался приказа молодого офицера, который велел ему остановиться, когда он переходил пустынное поле. Его застрелили. Между тем, минутного объяснения было бы достаточно для того, чтобы спасти его жизнь.