Цзинь Фын нужно было миновать патрули войск Янь Ши-фана на южных подступах к городу и проникнуть в миссию так, чтобы её никто, решительно никто не видел. Девочка хорошо знала дорогу. Она знала, что пройдёт, если только ничего не случится на пути от лавки, в которой она взяла овощи, до Зелёного бульвара. Там снова вход под землю. Эта галлерея не только проведёт её мимо патрулей, но приведёт и в самую миссию. Нужно пройти к Зелёному бульвару парком. Там никто не обратит внимания на продавщицу овощей.
Но как только девочка свернула на улицу Маньчжурских могил, то сразу увидела, что туда лучше не ходить. Что-то случилось там. Её намётанный глаз сразу различил в толпе нескольких агентов полиции. Она вернулась и пошла в сторону вокзала. По дороге она услышала разговор о том, что и в парке обыскивают прохожих.
Она не может дать себя обыскать! У неё в корзинке лежит электрический фонарик. «Зачем фонарик обыкновенной девочке?» — спросит полицейский. Значит, ей следовало обойти и парк.
Цзинь Фын миновала улицу, именовавшуюся теперь улицей Чан Кай-ши, и подошла к харчевне на углу. Здесь она сделала вид, будто рассматривает выставленные в окне кушанья. А сама косилась вдоль улицы: свободен путь или нет? На перекрёстке стоял полицейский. Девочка знала, что, попадись она ему на глаза, он её непременно остановит, возьмёт за ухо, заглянет в корзину, потребует сладкую морковку, а может быть, начнёт копаться в корзинке, найдёт фонарик… Нет, полицейского тоже нужно миновать. Она зашла в харчевню и предложила хозяину овощей, хотя была заранее уверена, что её попросту выгонят. Так оно и случилось. Очутившись снова на улице, она увидела, что полицейский все ещё на своём месте. Но она знала, что это не в привычке полицейских — стоять на солнцепёке; рано или поздно он уберётся.
Цзинь Фын прошлась по тротуару. Её внимание привлёк наклеенный на стену дома листок — извещение командующего войсками генерала Янь Ши-фана. Параграф за параграфом кончался словами: «нарушение карается смертной казнью». Смертной казнью карался ущерб, причинённый материалам, принадлежащим гоминдановскому командованию; смертной казни подвергались все жители местности, где будет повреждён телефонный провод; смертной казни обрекались жильцы и сторожа в случае порчи военного имущества, лежащего на тротуарах, прилегающих к их домам; под страхом смертной казни никто не имел права переселяться с квартиры на квартиру без разрешения квартального уполномоченного…
Девочка начала читать «извещение» для вида, но, дойдя до § 8, по-настоящему заинтересовалась. Там говорилось:
«Мы, генерал Янь Ши-фан, губернатор и комендант, отец этого города, объявляем:
Каждый, кто знает о каких-либо входах в подземелья, обязан в течение 24 часов от момента обнародования настоящего уведомления сообщить о них в свой полицейский участок; лица, проживающие в деревнях, обязаны сделать сообщение жандармским постам или полевой полиции. Неисполнение карается смертью.
Предаются смертной казни все жители тех домов, где по истечении указанного срока будут обнаружены выходы подземелий, о которых не было сообщено властям. Также будут казнены и те, кто живёт вблизи от таких мест и знает тех, кто пользуется подземельями, но не сообщил о том властям в надлежащий срок.
НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИЕ НАРУШИТЕЛИ СЕГО ПРИКАЗА КАРАЮТСЯ НАРАВНЕ СО ВЗРОСЛЫМИ…»
Девочка остановилась на этих строках и прочла снова: «Несовершеннолетние нарушители…» Нет, ей только показалось, будто это напечатано жирным шрифтом. Шрифт самый обыкновенный.
Приказ был датирован вчерашним днём. Значит, он уже вошёл в силу. А она видела его в первый раз. У них в штабе его ещё не было. Она оглянулась, нет ли кого-нибудь поблизости. Ей очень хотелось сорвать листок, чтобы принести его своим: это интересная новость. Значит, Янь Ши-фан очень боится тех, кто скрывается под землёй; он не остановится на угрозах. Может быть, он со своими американскими советниками попробует замуровать или заминировать все входы и выходы подземелий, как это делали японцы. Или пустит под землю газ…
Наконец полицейский, как и ждала Цзинь Фын, отошёл от перекрёстка и уселся в тени. Девочка потянулась было к листку, но так и не решилась его сорвать: если полицейский не во-время поднимет голову… Нет, сейчас не время. Нельзя ставить под угрозу боевое задание, полученное от командира… Она проскользнула мимо полицейского и пошла вниз по улице.
Улица вывела её много южнее, чем нужно, но зато тут не было ни патрулей, ни полицейских, ни даже прохожих. Тут негде было ходить и нечего было охранять. Тут были одни жалкие развалины домов. Цзинь Фын уверенно повернула направо: там тоже есть вход под землю, расположенный в развалинах большого дома.
Девочка перелезла через кучу битого кирпича и стала спускаться в подвал. Для этого ей приходилось перепрыгивать через зияющие провалы в лестнице, где нехватало по две и три ступеньки подряд. Но Цзинь Фын умела прыгать. Важно только, чтобы ступеньки были сухие, иначе можно поскользнуться!
В подвале было так темно, что Цзинь Фын пришлось остановиться, чтобы дать глазам привыкнуть после яркого солнца наверху. Цзинь Фын долго ничего не видела, но зато отчётливо слышала, что кто-то тут есть, чувствовала на себе чей-то взгляд. Ей стало страшно. Потому что, если тот, кто её сейчас видит, враг, он может выстрелить, ударить её или подкараулить её за дверью. Она не знает, за которой из двух дверей он притаился.
Девочка стояла и ничего не могла придумать. После некоторого колебания вынула из-под плетёнок с овощами электрический фонарик и посветила на ту дверь, в которую ей теперь нужно было итти, чтобы проникнуть в подземелье. Луч фонарика осветил только чёрный провал, кончавшийся кладкой фундамента. Цзинь Фын там никого не увидела, хотя была уверена, что кто-то там стоял. Если это враг — значит гоминдановцы узнали про этот вход и устроили засаду…
Что же она должна делать? Уйти обратно?.. А миссия?
Нет, она не может уйти обратно. Нельзя вернуться к командиру и сказать, что приказ не выполнен.
А тот, в темноте, опять смотрел на неё. Она это чувствовала и готова была расплакаться от досады. Не от страха, нет! А только от обиды на своё собственное бессилие. Если бы она была большой, настоящей партизанкой, у неё был бы пистолет, она бросилась бы к двери и застрелила бы того, кто за нею подглядывает.
Она порывисто обернулась и, светя перед собою, быстро перебежала ко второй двери. Прижавшись к стене, выхваченный из темноты лучом фонаря, перед нею стоял мальчик, такой маленький, что обыкновенный солдатский ватник был ему, как халат.
Мальчик стоял и мигал на свет. Когда Цзинь Фын поднесла фонарь к самому его лицу, он загородился худой грязной рукой.
— Позвольте спросить, что вы здесь делаете? — вежливо сказала девочка.
— А вы что?
Она взяла его за плечо и подтолкнула к выходу.
— Уходите отсюда, прошу вас.
И тут она увидела, что мальчик вовсе не такой уже маленький, каким показался сначала из-за чрезмерно большого ватника. Он был только очень худой и очень, очень грязный.
— Позвольте узнать, мальчик, как вас зовут? — спросила Цзинь Фын.
— Моё имя Чунь Си.
— Зачем вы здесь?
— Я тут живу, — просто ответил мальчик и с любопытством поглядел на плетёнки в корзинке.
— Вы один тут живёте?
— С другими детьми… А что у вас в корзинке?
— С какими детьми? — вместо ответа спросила девочка.
— Они просто дети.
— Разве у вас нет дома? — осведомилась она.
— А у вас есть?
— Нету, — ответила она.
Чунь Си повторил вопрос:
— Что в этой корзинке?
Она покачала головой и с укором сказала:
— К чему такое любопытство?
— Мне хочется есть, — спокойно, почти безразлично ответил мальчик.
— А где дети? — спросила она.
— Там, — и он кивком головы показал в подвал.
— Их много?
— Восемь. — И, подумав, пояснил: — Шесть мальчиков и две девочки… Прошу вас, дайте мне того, что в этой корзинке.
Девочка подумала и сказала:
— Покажите мне, где дети.
Чунь Си молча повернулся и, бесшумно ступая босыми ногами, пошёл в темноту. Как только девочка погасила фонарь, она сразу потеряла мальчика из виду. Он был такой грязный, и ноги его были такие чёрные, что в своём сером ватнике он совсем сливался с темнотой. Девочка опять засветила фонарик и, подняв его над головой, чтобы дальше видеть, пошла следом за мальчиком. За стеной она увидела сразу всех ребят. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу. Ни по одежде, ни по лицам нельзя было отличить мальчиков от девочек. Под одинаковым у всех слоем грязи Цзинь Фын угадывала одинаково бледные лица. Она строго спросила Чунь Си:
— Я хотела бы знать, чьи вы?
При звуке её голоса тела зашевелились, и дети стали подниматься. Между тем Чунь Си ответил Цзинь Фын:
— Мы разные: одни погорелых, другие повешенных… — И, подумав, повторил: — Разные.
Девочка достала из корзинки одну из плетёнок, — ту, в которой лежали капустные листья. Чунь Си, вытянув лист капусты, хотел сунуть его в рот, но Цзинь Фын остановила его:
— Это всем, — сказала она и, подождав минуту, пока дети сгрудились около плетёнки, неслышно вышла из подвала. На миг сверкнув фонарём, она осветила себе путь и дальше пошла в темноте с вытянутыми вперёд руками. Так дошла она до спуска в подземелье. Тут Цзинь Фын постояла и, затаив дыхание, прислушалась: кажется, никто за ней не подсматривал. Она ощупала ногой порог лаза и спустилась в него. Только завернув за угол фундамента, снова зажгла фонарь и побежала по проходу.