— Курите, — приветливо сказал Кроне, подвигая собеседнику ящик с сигарами.
Эрнст Шверер, худой человек, с нестарым, но сильно помятым лицом и с обильною сединой в волосах, принялся медленно, словно нехотя, приготовлять сигару. Взгляд Кроне цепко ощупывал его лицо, всю фигуру, даже пальцы, вертевшие сигару. Пальцы Эрнста заметно вздрагивали, и веко левого глаза сводил лёгкий тик.
— Перестаньте нервничать, Шверер, — тем же тоном спокойной приветливости проговорил Кроне. — Не случилось ничего непоправимого. Из-за того, что ваш брат отказался ехать сюда, Германия не станет ни слабее, ни сильнее, ни богаче, ни беднее.
— Но, господин группенфюрер, его приезд имеет очень большое значение!
— Чем дольше я к вам приглядываюсь, тем больше вы напоминаете мне вашего брата.
— Между мной и Эгоном нет ничего общего, — заносчиво проговорил Эрнст Шверер.
— Я имею в виду вашего убитого на Восточном фронте брата Отто. У вас та же исполнительная ограниченность и неспособность смотреть на вещи более широко, чем сказано в приказе.
— Я хорошо понимаю политический смысл похищения Эгона.
— Как раз этого-то от вас и не требуется. Было бы гораздо лучше, если бы вместо «политических» размышлений вы дали себе труд подумать: «Осуществить план — выведать у Эгона его тайну — Штризе не удалось. Как мне его увезти?»
На этот раз тон насмешливого превосходства прозвучал в ответе Эрнста:
— Советская зона не Америка, киднапинг там не в моде…
Кроне поднялся из-за стола и подошёл к растворённому окну.
— Уверены ли вы, что никаких записей у Эгона нет? — спросил он Эрнста.
— Он сам сказал мне.
— Допустим, что он не соврал и всё, что есть ценного, заключено теперь в его голове.
— Это безусловно так!
— Значит, нам нужна его голова! Разумеется, не в отдельной упаковке… Нужно найти способ доставить его сюда, хотя бы на короткое время, для разговора с американцами.
Эрнст Шверер усмехнулся:
— Мы могли бы и сами…
— Это будет их делом: выжать из него то, что им нужно.
— Я… предпочёл бы точно знать, что они от него выудят.
— Нас с вами это не касается.
Кроне прошёлся по комнате.
— Итак, — сказал он, оборачиваясь к Эрнсту, — завтра мы вместе с вами отправляемся в советскую зону и на месте посмотрим, что можно сделать… Доктор Шверер ведь женат?
— Да.
— У него, кажется, есть дети?
— Дочка, восемь лет.
— Вы прибавили ей год, — поправил Кроне. — Значит, завтра утром. И вот что: позаботьтесь о том, чтобы захватить с собой немного продуктов. Чего-нибудь такого, что любят ваши родители. Ведь вы ещё состоите в любимцах мамаши?
— Я вас не совсем понимаю, господин группенфюрер… — озадаченно пробормотал Эрнст.
— Это и не обязательно… Вам нужны деньги? Можете не отвечать: вы достаточно плохо владеете лицом. — Кроне вынул бумажник и отсчитал несколько бумажек. — Вас, конечно, больше устраивают доллары, нежели оккупационные марки?.. Прошу!
Когда Эрнст был уже у двери, Кроне рассмеялся и спросил:
— А почему вы не спросили меня: что общего между нашей операцией и вкусами ваших стариков?
— Вы же сами сказали, что это меня не касается.
— Думали поразить меня выдержкой? Нет, милый мой, это не выдержка, а безразличие.
— Извините, господин группенфюрер.
— Я хочу сказать, что к заданию американцев вы должны относиться так же, как отнеслись бы к нашим. Так слушайте, план прост: вы должны убедить свою матушку пригласить внучку на денёк к себе. Погостить и поесть случайно раздобытых лакомств. Пока девочка будет у бабушки, — одна или с матерью, это не имеет значения, — за нею может прийти сам доктор Шверер. Понятно?
— Почти…
— Но даже на этой стороне нужно избегать шума.
— А если брат не отпустит дочь на эту сторону, к старикам?
— Тогда я достану её сам. Так или иначе, её нужно взять. Легче похитить ребёнка, чем возиться с увозом вашего брата.
— Конечно, — согласился Эрнст и уже смело взял из ящика Кроне две сигары и сунул себе в карман. — Это, конечно, легче…
После ухода Эрнста Кроне опустил шторы и зажёг свет.
Окна уютно светились сквозь живую изгородь, окружающую небольшой домик. Прохожие не без зависти поглядывали на этот уголок, подобный островку, уцелевшему в море невзгод, захлестнувших Западную Германию. Многие знали, что под видом безобидного бюргера здесь нашёл себе приют какой-то субъект, занимавший в гитлеровские времена видное положение и даже имевший звание группенфюрера СС, и многие были уверены, что если бы дело происходило на советской стороне, то этому субъекту пришлось бы солоно. Но заявления в комиссию по денацификации, возглавляемую сэром Монтегю Грили, ни к чему не приводили, разве только к неприятностям для заявителей. Поэтому заявления скоро прекратились, и Кроне никто не беспокоил.
Кроне вёл замкнутую жизнь. Днём к нему приходили кухарка и уборщица. Вечера он проводил один, запершись в доме. Посетители бывали редко. Это были люди, которых никто в этой местности не знал.
Сегодня, как и всегда, у Кроне царила тишина. Самые любопытные уши, если их интересовало происходящее в доме, не уловили бы снаружи телефонного звонка, раздавшегося в комнате, где сидел Кроне.
— О, Фрэнк! — с неподдельной радостью воскликнул Кроне, сняв трубку. — Ты уже здесь?! Ну, ну, я буду очень рад… Только приходи пешком. Дверь на веранду будет не заперта…
Повесив трубку, Кроне посмотрел на часы и отпер балконную дверь.
Прошло не больше четверти часа, и в комнату вошёл полковник Фрэнк Паркер. Он плотно затворил дверь за собой и повернул ключ.
— Вот и я, Мак, — сказал он просто, снимая перчатки и отбрасывая их в сторону вместе со шляпой.
Кроне пошёл ему навстречу и двумя руками потряс руку Паркера.
— Приятно видеть тебя в порядке! Только с тобой я чувствую себя самим собою и ощущаю, что цел.
— Да и тебе достался довольно трудный пост. По сравнению с тобой пресловутый британский Лоуренс жил у арабов, как в пансионе!
Кроне достал из шкафчика несколько бутылок.
— Покрепче?.. Один наш английский коллега, говорят, потчует своих друзей месивом собственного изобретения. Он называет его «Устрица пустыни»… Прочищает мозги, как выстрел.
С этими словами Кроне принялся за приготовление коктейля.
Паркер оглядел комнату.
— Совсем обжился? — спросил он.
— Завтра снимаюсь с якоря.
— Так я займу твою хижину.
— Получай в наследство!
— С рецептом «Устрицы»?
— Как всякий другой чужой секрет, могу уступить за сходную цену.
— А ты домой?
— Зависит от того, что ты называешь домом.
— В Штаты?
— Боюсь, что я настолько отвык от Штатов, что именно туда-то и приехал бы, как в гости. Нет, я еду как раз в обратном направлении.
— На ту сторону?
— Да.
— Покупать души?
— За время работы в гестапо я пришёл к выводу: далеко не все покупается и продаётся.
— Странный вывод… для такой службы!
— Видишь ли… мне несколько раз пришлось там столкнуться с коммунистами. Их нельзя было ничем заставить изменить своим взглядам: ни кнутом, ни деньгами.
— У немцев было мало денег.
Кроне покачал головой.
— Нет… не все продаётся. Нам нужно с этим считаться. Вот и сейчас я опять нарвался на такого субъекта. Он даже ещё и не коммунист, хотя идёт к этому.
— Не можешь купить?
— Его пробовали купить англичане — не вышло. Теперь мы хотим его просто украсть.
— Такая важная птица?
— У него в голове кое-что, чего нам нехватает для некоторых работ реактивщиков.
— Так при чем тут англичане?
Кроне рассмеялся.
— Они думали утащить его у нас из-под носа, а нос им натяну я!
— Это правильно… А что тебя гонит с места?
— Нужно побывать среди немцев в советской зоне и заодно обделать это дело с инженером Шверером…
— Этим самым, с реактивными проектами?»
— Да.
Паркер поставил на край стола пустой стакан.
— Твоё месиво действует здорово! Особенно на голодный желудок.
— К сожалению, ничего не могу предложить, кроме бисквитов и шоколада.
— Вполне устраивает! Я ведь сластёна… Я спешил застать тебя. Мне предстоит провести тут некоторое время.
— Тебе будет трудновато, Фрэнк. Немцы здесь особенно недолюбливают нашего брата.
— Обломаем!..
— Они даже таких, как я, не очень-то уважают. А если бы они знали, что я вовсе не немец фон Кроне, а Мак-Кронин, американец, мне пришлось бы худо… Нужно замесить все наново.
— Приготовь мне ещё порцию твоего «Крокодила пустыни»… Но то, что ты говоришь о здешнем народе, меня удивляет.
— Рано или поздно то же самое произойдёт по всей зоне.
— Глупости! — упрямо проговорил Паркер. — Впрочем, я тут ненадолго. Только наберу кое-какой народ.
— Наших отсюда не сманишь!
— Мне нужны немцы. Фу, чорт! Как я не сообразил сразу; ведь ты же должен знать всех и каждого.
— Какого сорта люди тебе нужны?
— Для создания чего-то вроде «иностранного легиона».
— Тут ты, конечно, прав.
— Это не моя мысль; так думают все наши, постарше меня.
— Да, когда-то французы первыми поняли, что такое иностранный легион… — задумчиво проговорил Кроне. — Нам ещё чертовски может понадобиться подобное учреждение. Нужно заранее подбирать такой народ, которому уже некуда деваться, а нигде, как здесь, в Западной Германии, ты не найдёшь его в таком количестве.
— Вот, вот, — обрадованно сказал Паркер. — И в руках держать можно и отвечать не придётся перед папами, мамами да перед избирателями. Тризония надолго останется для нас резервуаром, из которого мы будем черпать солдат для самых трудных дел и мест.
— Однако у тебя большой диапазон: Токио-Париж! Который же из флангов настоящий?
— Оба. Наши стремятся занять такие позиции, чтобы господствовать и над Старым Светом. Поэтому базы в Исландии, Гренландии и на Аляске ничуть не менее важны, чем в Тихом океане, Жёлтом море или Мраморном. Иначе мы никогда не возьмём Советы в достаточно крепкие клещи. При той политике, которую ведут в Вашингтоне, нам нужен не один Гибралтар, а десять: средиземноморский, полярный, атлантический, тихоокеанский. Везде: в Европе, в Азии, в Африке — всюду! И для каждой такой позиции мы должны найти чудаков, которые согласились бы сидеть в её гарнизоне за пару галет и глоток джина.
— На первый взгляд не так-то просто!
— Э, брат, на американские козлы сел теперь кучер, который может и рискнуть на горе.
— Однако шею могут свернуть не только его пассажиры, но и он сам, — скептически заметил Кроне.
— Это, знаешь ли, довольно старый закон: своя глупая голова дороже десятка умных чужих.
— В этом смысле Гитлер был наиболее подходящим субъектом. Наши не сумели его во-время поддержать.
Паркер потянулся и зевнул.
— Чертовски устал!
— Ну, спать, так спать! — проговорил Кроне и устало потянулся. — Диван к твоим услугам. Сейчас я дам тебе плед и подушки.
Делая постель, Паркер спросил:
— Что ты скажешь, если я отворю на ночь окошко?
Из спальни послышался смех Кроне.
— Только то, — крикнул он, — что, может быть, утром затворять его будет за нас кто-нибудь другой!.. Я же говорил: немцы не очень любят янки!
— Фу, дьявол! Неужели так скверно?
— Я же говорил… Ну спи, Фрэнк. Мне рано вставать.