По вызову района группа янрайцев во главе с Гэмалем и Айгинто прибыла в Кэрвук.
Поездка эта в районный центр для Айгинто и Митенко была особенно знаменательной: они были приняты в кандидаты партии.
— Теперь у вас целая партийная группа, — сказал Ковалев янрайцам. — Сумеете ли вы сделать так, чтобы в сельсовете вашем, в колхозе вашем каждый человек ощутимо почувствовал, что у вас создана партийная группа?
— Надо суметь, обязательно надо суметь, — сдержанно ответил Гэмаль…
— Я думаю, что сумеете. А теперь хочу вас порадовать. — Секретарь помедлил, заглянул в какую-то ведомость на столе, поставил в ней птичку красным карандашом. — В район к нам присланы моторы, моторные вельботы, есть даже катера. Оружия много пришло.
Янрайцы затаили дыхание. Айгинто даже чуть привстал. Черные глаза его, казалось, стали еще жарче.
— Так вот, на заседании райисполкома решили выделить вашему колхозу два руль-мотора, два моторных вельбота и двадцать охотничьих карабинов.
— Два вельбота! Два мотора! Двадцать карабинов! — в один дух выпалил Айгинто, соскакивая со своего места.
Схватив Гэмаля за плечи, председатель потряс его и, не зная, что делать со своей радостью, почти выкрикнул:
— Ты слышишь, Гэмаль, а?
— Да, да. Вот тут так и написано, на машинке напечатано: два руль-мотора, два вельбота моторных и двадцать винтовок, — скороговоркой ответил Гэмаль, заглядывая в ведомость, где стояла птичка, поставленная красным карандашом.
Ковалев смотрел на взволнованных янрайцев и радовался вместе с ними. Свежевыбритый, в новой гимнастерке полувоенного покроя, сегодня он выглядел как-то по-особенному молодым, без тени усталости. В глубине его темных глаз светились веселые искорки.
— Я думаю, что если все это добавить к той технике, которая у вас имеется, то илирнэйцев догнать уже будет на чем.
— Ай, если бы катер еще! — воскликнул Айгинто. В голосе, в лице его, кроме искренней радости, чувствовалось еще что-то такое, что можно было назвать разгорающейся жадностью.
— Большой аппетит у тебя, Айгинто, — от души рассмеялся Сергей Яковлевич. — После катера тебе и парохода захочется?
— Нет, парохода пока не надо, — смущенно улыбнулся Айгинто. — А вот шхуну — да… не мешало бы, совсем не мешало бы.
На этот раз расхохотались Гэмаль и Митенко.
— Вот это масштабы! — воскликнул сквозь хохот Митенко.
— Зачем смеетесь, почему смеетесь? — возмутился Айгинто. — Я знаю, хорошо знаю: и ты, Гэмаль, и ты, Петр Иванович, катер и шхуну хотите.
— И я тоже хочу, — улыбнулся Сергей Яковлевич. Немного помолчав, он добавил уже другим тоном: — Теперь посмотрите сюда, на эти черные ненавистные флажки на карте. Видите, где они? Очень трудно нашей стране, но она, как и прежде, заботится о далеких чукотских колхозах. Так вот, когда вы будете на этих моторах и вельботах работать, — помните об этом!.. А теперь идите знакомиться с вашей новой техникой. Зайдите в райисполком к товарищу Караулину, он вас проводит… А Петра Ивановича попрошу остаться.
…Караулин зашел в районную торговую контору: ему нужен был пропуск янрайцам на склад, где хранилась привезенная из Владивостока техника для чукотских колхозов. В конторе было много людей. Все они как один смотрели на карту, висевшую на стене. Караулин сразу понял, что здесь идет спор.
— Все равно немцы не возьмут Сталинграда! — кричал толстенький, с красным лицом мужчина.
— Послушайте вы, они его уже почти взяли! — возразил ему Шельбицкий, отрывая свой взгляд от карты.
— Вот именно, только почти! Они и Москву в свое время брали только «почти», однако всем известно, что из этого получилось!
Толстяк уставился насмешливыми глазами в Шельбицкого.
— Э, нет, извините! У Москвы была совсем другая ситуация: немцы, насколько мне известно, в Москву не входили, — повысил голос Шельбицкий.
— Ну, а хотя и возьмут немцы Сталинград, что же, по-вашему, это будет конец, катастрофа!
— Ну зачем же такие громкие слова? — поморщился Шельбицкий. — Вот как раз я и хочу сказать, что не вижу конца всему этому. Нас, с нашими людскими резервами, победить, разумеется, невозможно! Но в то же время, как вам известно, немцев в Германии не так уж мало. Каждый год у них прирост в армию их юношества в один миллион во всяком случае будет. Посудите сами… — Шельбицкий взял счеты, привычно встряхнул над ними расслабленной худосочной кистью руки.
И тут случилось непредвиденное. С места встал никем не замеченный до сих пор заведующий складами Савельев, вырвал из рук Шельбицкого счеты и с яростью грохнул их об пол.
— Тряпка, слюнтяй. Забыл ты, товарищ бухгалтер, что косточки на счетах это одно, а советские люди — совсем другое!
Шельбицкий отшатнулся назад. На лице его отразилось смятение.
— Я простой человек, я не умею с такими, как ты, слюнтяями дипломатию разводить. А вот по роже тебя съездил бы с удовольствием! — Савельев замахнулся, крепко стиснув зубы.
Шельбицкий закрыл лицо руками, метнулся в сторону.
— Помилуйте! Я ничего такого не сказал, я же ясно заявил: «Нас победить невозможно!» — почти истерически воскликнул он и спрятался за широкую спину Караулина.
— Ай да товарищ Савельев! — воскликнул во всеобщей тишине Караулин. — Правильно! Так их, паникеров, пусть не распускают слюни!
Шельбицкий испуганно шарахнулся прочь от Караулина в другой угол.
Через несколько минут Караулин шел вместе с Савельевым к торгбазовским складам.
— Заждались, наверное, нас янрайцы… А Шельбицкого этого ты проучил правильно, вижу — у тебя прямая, русская натура, я сам такой! — громко говорил Караулин, поглядывая на Савельева.
— Понимаешь, не выдержал, Лев Борисович. И ноет, и ноет, просто душу вытягивает. — Савельев с презрением сплюнул. — Если бы там, на фронте, все такие были, как он, то, глядишь, немцы уже и до Чукотки докатились бы.
— Нет, нет, товарищ Савельев, на фронте люди не такие! — Караулин на мгновение остановился. — Там люди такие вот, как мы с тобой: стиснут зубы и вперед, в самое пекло! Неважно, сколько встанет перед ним немцев — один или сто!
Савельев приветливо поздоровался с Гэмалем и Айгинто, открыл ворота в ограду, за которой стояли склады.
— Вот эти два с краю, с голубой каемкой, — ваши! — показал широким жестом Лев Борисович на вельботы.
Айгинто немедленно забрался в один из вельботов, устремился к мотору.
— Ай, хорош! И мотор, сразу видно, хорош! — приговаривал он, похлопывая ладонью по мотору.
Гэмаль медленно шел вокруг вельбота, осторожно поглаживая его борта руками. Глаза парторга были мягкими, теплыми.
А Митенко все еще беседовал с секретарем райкома.
— Так вот, Петр Иванович, хорошо подумай над нашим предложением, — говорил ему Ковалев. — Пушнину ты знаешь прекрасно. Лучшей кандидатуры на должность районного пушника мы и желать не можем. Главное в том, что лучше тебя никто не сможет поднять культуру охоты в тех колхозах, которые мы тебе поручаем. А валюта нам необходима. Война, Петр Иванович, быть может, еще только по-настоящему начинается!
— Все это я понимаю, Сергей Яковлевич, — вздохнул Митенко, — да вот только боюсь, справлюсь ли?
— Справишься, обязательно справишься: ведь ты же теперь коммунист!
— В том-то и дело, что коммунист. Ответственность огромная. Но не думайте, что я испугался этой самой страшной штуки — ответственности; назначение я, конечно, готов принять.
Секретарь внимательно посмотрел в лицо Митенко и вдруг как будто сейчас только заметил, насколько он постарел.
— Вот только плохо со здоровьем у тебя, Петр Иванович. Помнишь, на сердце жаловался? Трудно тебе будет в постоянных разъездах.
Митенко сдержанно вздохнул и сказал:
— Сейчас такое время, что сердце можно успокоить только работой до седьмого пота.
Немного помолчав, добавил:
— А позволь узнать, кто на мое место в магазин янрайский послан будет? Надежный человек? А то покупатели у меня хорошие, доверчивые, к порядку, так сказать, привыкли.
— На твое место районная торговая контора посылает как будто опытного человека, охарактеризовали мне его с самой лучшей стороны. Фамилия его Савельев.
— Слыхал. Мужик, говорят, дельный. Был в его складах. Порядок, как говорится, отменный. Пусть будет так, — согласился Митенко.
— Ну, вот хорошо! — Сергей Яковлевич встал, широко взмахнул рукой, прощаясь с Митенко.