Ехали мы с приятелем с охоты. Слез я с тележки и пошел рядом — ноги размять. А проезжали мы через лес. Вся дорога была завалена желтыми листьями; они лежали толстым пушистым слоем, шуршали и рассылались под ногами, как волны под корабельным носом. Так я и шел, глядя под ноги и гоня перед собою большую пушистую волну листьев. Вдруг вижу — на дороге меж листьев что-то сереет. Нагнулся, смотрю — зайчонок, да такой маленький! Пригнулся и сидит смирнехонько. Я так и ахнул: только что здесь товарищ мой проехал, как же он зайчонка не раздавил?
— Ну, — говорю, — видно, такой ты, зайка, счастливый!
Взял я его на руку, а он съежился на ладони, сидит, дрожит, а бежать и не собирается. Возьму-ка, думаю, его к себе домой — может, он у меня и выживет. А то все равно погибнет — уж очень поздно родился, ведь скоро и зима настанет; замерзнет, бедняга, или попадет лисе на завтрак.
Настелил я в охотничью сумку сухих листьев, посадил туда зайчонка и привез домой. Дома моя мать налила в блюдечко молока и предложила зайке. Только он пить не стал — мал еще, не умеет. Тогда мы взяли пузырек, вылили туда молоко, надели на пузырек соску и дали зайчонку… Он понюхал соску, поводил усами. Мать выдавила из соски цаплю молока, помазала зайчонку по носу. Он облизнулся, приоткрыл рот, а мы ему туда кончик соски и всунули. Зайчонок зачмокал, засосал да так весь пузырек и выпил.
Прижился у нас зайка. Прыгает по комнатам и никого не боится. Прошел месяц, другой, третий… Вырос наш заяц, совсем большой стал, и прозвали мы его Ушан. Жить он устроился под печкой. Как испугается чего-нибудь — прямо туда.
Кроме Ушана, у нас жил старый кот Иваныч и охотничья собака Джек.
Иваныч с Джеком были самые большие приятели: вместе ели из одной чашки, даже спали вместе. У Джека лежала на полу подстилка. Зимой, когда в доме становилось холодно, придет бывало Иваныч и пристроится к Джеку на подстилку. Свернется клубочком, а Джек сейчас же к нему: уткнется своим носом Иванычу прямо в живот и греет морду, а сам дышит тепло-тепло, так что Иваныч тоже доволен. Вот и греют друг друга.
Когда в доме появился заяц, Иваныч на него не обратил никакого внимания, а Джек сначала немножко покосился, но скоро тоже привык. Потом все трое очень подружились.
Особенно хорошо бывало по вечерам, как затопят печку. Сейчас же все к огоньку — греться. Улягутся близко-близко друг к другу и дремлют. В комнате темно, только красные отблески от печки по стенам бегают, а за ними — черные тени, и от этого кажется, что все в комнате движется: и столы я стулья — будто живые. Дрова в печке горят, горят, да вдруг как треснут, и вылетит на пол золотой уголек. Тут друзья от печки врассыпную; отскочат и смотрят друг на друга, точно спрашивая: «Что случилось?» А потом понемножку успокоятся — опять к огоньку.
А то затеют игру. Начиналось это всегда так. Вот лежат они все трое вместе, дремлют. Вдруг Иваныч Ушана легонько лапой — хвать! Раз тронет, другой. Заяц лежит, лежит, да как вскочит — и бежать, а Иваныч за ним, а Джек за Иванычем, и так друг за дружкой по всем комнатам. Такую беготню подымут, что дым коромыслом. Зато как зайцу надоест — он марш под печку, и игре конец.
А перед тем как улечься спать. Ушан каждый раз начнет бывало бегать по комнате в разные стороны — то направо побежит, то налево, то в сторону прыгнет. Это он следы свои запутывал. На воле зайцы, прежде чем лечь на отдых, всегда так делают. Если на снегу посмотреть заячий след, так и не разберешь, куда заяц шел. Недаром такие следы называются «заячьими петлями». Вот наткнется на них охотничья собака; пока разбирается, ходит по следу туда-сюда, а заяц уже давно услышал ее и удрал подобру-поздорову.
Наш Ушан хоть и не в лесу жил, но заячьи повадки соблюдал исправно. Кажется, от кого бы ему у нас прятаться — один Джек, тут же на ковре дремлет и посматривает на Ушана, — как тот выделывает по комнате свои заячьи петли. Глядит Джек, прищурится, будто смеется над глупым зайцем.
* * *
Прожил у нас Ушан всю зиму. Настала весна, повсюду растаял снег. Не успели оглянуться, как уже зазеленела трава. Решили мы Ушана в лес, на свободу выпустить. Посадил я его в корзинку, пошел в лес и Джека с собой взял — пусть проводит приятеля. Хотел и Иваныча в корзинку посадить, да тяжело нести; так и оставил дома.
Пришли мы с Ушаном и с Джеком в лес. Вынул я Ушана из корзинки и пустил на траву. А он и не знает, что дальше делать, и не бежит, только ушами шевелит. Тут я хлопнул в ладоши:
— Беги в лес, косой! Чего здесь сидишь?
Ушан испугался и поскакал в лес, а Джек за ним.
«Вот, — думаю, — в лесу-то привольней, чем в комнатах бегать!»
Подождал я — Джек не возвращается. Вдруг слышу вдали заячий крик, еще и еще… Я на крик бросился, добежал, гляжу — а уж Джек держит в зубах Ушана.
Я кричу:
— Брось! Что ты делаешь? Ведь это наш Ушан!
А Джек смотрит на меня и хвостом виляет, будто хочет сказать: «Я же тебе зверя поймал, а ты на меня кричишь».
Видно, не узнал Джек в лесу Ушана и схватил, как дикого зайца.
Отнял я Ушана, посадил на траву, а сам Джека за ошейник держу, не пускаю.
Тут и зайка, наверно, смекнул, что в лесу с собакой не поиграешь. Приложил уши — и марш в кусты. Только мы его с Джеком и видели!
