Где же теперь этот верный друг хозяина хутора «Белый Дом»?
— Также, как и хутора, его не стало…
— Он у хозяина умер?
— Хуже: вместе с ружьем, хозяин — его продал…
Ружье заветное, — редкое по бою. Много из него перебито зверя и птицы; биты медведи, лоси, волки, лисы, глухари и гуси.
За продажу ружья, — никто не осудит.
Но продать собаку, которая неотступно, всюду следовала за своим хозяином, берегла его, любила, работала и летом и глубокой осенью, проваливаясь во льду закраин и доставая уток убитых на полыньях озер и рек, — продать такого верного друга, имевшего основания называться членом семьи, — это большой грех и преступление!..
За свою охотничью жизнь, я купил двух взрослых собак. Но своих собак никогда не продавал, и вдруг продал Макбета, — бесценную мою собаку, продал за деньги, также как раньше распродавал диваны, стулья и другие бездушные свои вещи.
Почему я это сделал?
Может быть, Макбет мне изменил и отдался другому?
Нет, Макбет остался мне верен, но я изменил Макбету.
Как могло это случиться?
А вот как: в январе месяце мне жилось плохо. Жена только что перехворала тифом. Хворал и я, не вставал с постели, — у меня отнялась правая нога.
Трудно жилось в эти годы.
Продавать было нечего. Дошла очередь и до ружья.
Оно долго не продавалось. Наконец, нашелся покупатель, — деревенский кулак-охотник, из числа тех, которые дешевой ценой приобретали дорогие централки с золотыми монограммами на ложах.
Покупщик моего ружья уже имел централку.
— Шестнадцатого калиберу, а мне хотелось бы иметь ружье тяжелее и харчистей.
Мое ружье (Ремингтон, садочное 12 калибра, весом до десяти фунтов), понравилось покупателю.
Мы договорились в цене, и отдавая деньги за ружье, покупщик спросил — не продам ли я красную собаку, которую он видел утром во дворе.
— Теперь она вам ни к чему…
Этот вопрос захватил меня врасплох, — я не думал продавать Макбета.
От употребления плохой пищи, — Макбета было нужно, ночью, часто выпускать во двор. Я и жена были больны и выпускать собаку некому. Пришлось поручить Макбета вниманию живших в том же доме лазаретных санитаров.
Я просил их выпускать вечерами на двор собаку. Они выпускали ее вечером во двор, но в дом, до утра не впускали. Привыкшая к теплу, собака мерзла, жалобным лаем просилась в комнату.
В бессонные ночи моей болезни, я слышал этот лай, — и он болезненно отзывался в моем сердце.
— Что же делать?
Если собака будет жить у меня, — она может замерзнуть, умереть с голода. В крестьянской избе, ей будет тепло и сытно…
Кроме этих, других соображений тогда у меня не возникало и, никогда не думая продавать Макбета, я его продал внезапно, в одну минуту, не подумав о том, что совершаю Иудино дело…
Отдавая мне тысячу рублей за Макбета (эту цену предложил покупатель и я не торговался), новый его хозяин спросил — не привести ли ко мне со двора собаку, чтобы я с ней простился.
— Уводите скорее! — крикнул я и глухо зарыдал.
* * *
В своем грехе — не оправдываюсь и не защищаюсь…
Только об'ясню печальный момент в моей жизни и свое настроение в это время.
Придавленный жизнью, я продал Макбета в минуту малодушия и растерянности.
Продал тогда, когда мне казалось, что ни откуда не может быть помощи (я ошибся, помощь была близка: в апреле, я уже оправился от болезни, охотники меня вспомнили и помогли).
Мне казалось, что нет других путей к спасению собаки от холода и голодной смерти, и я думал, — когда у хозяина отнимаются ноги, когда у него холодно, нечего есть самому и нечем кормить собаку, когда приходит конец, — тогда можно все продать: ружье, собаку, и даже — самого себя продать.
И под давлением этой мысли, я продал ружье и собаку, и если не совершил последней продажи, то, может быть, только потому, что не было желающих купить старую больную лошадь, негодную даже «на мясо», и печальный конец казался неизбежным.
Сбылись ли мои надежды на теплую и сытую жизнь Макбета в деревне и как он живет?
На этот вопрос мне тяжело ответить…
В ноябре того же года, новый хозяин моей бывшей собаки зашел ко мне узнать — не осталось ли у меня ружейных патронов.
Патронов у меня не было.
Спросив доволен-ли он Макбетом, я узнал, что собака оказалась «никудышной».
— Летом, я ходил с ней за утками… Найдет утят, сидят у нее под самым рылом, а она их не ловит и не давит! Пришлось каждого стрелять… Патроны стоят денег… Нам ни к чему такие собаки…
— Где же теперь Макбет?
— Он стал худой и злой, — продолжал новый хозяин Макбета. — То мальчишку моего укусит, то на хозяйку ощерит зубы… Блудить начал… Нельзя молоко в сенях оставить… Два куска хорошей свинины слопал. Самой жирной! Я рассердился, ударил его палкой и прикончил…
— А из его шкуры — пошил себе важнеющие рукавицы.
* * *
В 1921 году Казанскую губернию постигло крупное несчастье: засуха и голод. Нечего было есть людям, домашней скотине и собакам. Появился усиленный спрос на кожи и всякую пушнину.
Пушнину требовала заграница. За нее давали большие деньги и она сделалась современным лакомым кусочком.
Появились «заготовительные по сбору пушнины конторы», и в списках покупаемых ими товаров обозначались цены не только на куницу и лисицу, но и на собачьи шкуры.
Перерезав для своего корма рабочий рогатый скот и лошадей, голодное население стало уничтожать собак и кошек, делая из них меха, воротники, шапки, рукавицы и продавая шкурами заготовительным конторам.
Последствия такого большого спроса выразились в том, что в настоящее время дворовые сторожевые собаки совсем исчезли; охотничьи, — остались в количестве не более десяти собак на каждый большой город.
О «породе» оставшихся собак, — говорить не приходится.
Пережив «хлебный», ныне мы переживаем «собачий» голод.
Охотничья собака — большая редкость; охота же без собаки, — не охота. Нужны питомники охотничьих собак. Их оборудование — частным лицам не под силу. Нужен государственный питомник. Но когда он будет, — «пока взойдет солнце, роса очи выест».
Товарищи охотники! Пока нет питомников породистых собак, берите всяких собак-щенят, — полукровок и совсем безкровок (когда нет белого хлеба, кормятся и черным, а за отсутствием черного, едят овсяную шелуху и дубовые желуди).
Воспитывайте их, учите, и вы будете иметь хороших помощников в охотах и преданных друзей в вашем доме.
Когда люди вас просят, — «принять уверение в преданности», — этому не следует верить.
Но бескорыстной преданности и любви к вам собаки, — нельзя не верить…
Живите же в дружбе с вашими собаками и к себе их приручайте.
Любите их, ласкайте.
Никогда не бейте, и преданную вам собаку — ни за какие деньги никому не продавайте.
Казань, апрель 1924 г.