Военная организация махдистского государства
Военная организация махдистов в ходе восстания претерпела ряд существенных изменений. Формы организации военных сил различались в зависимости от места восстания. Город, военный пост, укрепленный речной форт штурмовались силами племен, обитающих в этом районе. Так, например, в Дарфуре, против войск Слатина, боролись племена ризейкат, хаббанийя, массарийя; первые победы над египетскими войсками в районе Джебель-Гедира одержало баккарское племя тааиша; Бербер осаждали племена джаалин и данагла; на побережье Красного моря под предводительством Османа Дигны боролись хадендоа и барабра, а в провинции Бахр-эль-Газаль и Экватории против правительственных войск Лептона и Эмина выступали нилотщше племена динка, шиллук, нуэр. В Кордофане, главном очаге восстания, организующим ядром народного ополчения явились отряды баккара, состоящие каждый из 150–200 человек, объединенные в более крупные войсковые подразделения.[227] Баккара использовали отряды обученных обращению с огнестрельным оружием негров, так называемых «базингеров», и эти войска были хорошо вооружены и отличались высокой дисциплиной. Конница состояла только из баккара. Это основное ядро махдистских вооруженных сил, по мере продвижения к Хартуму, обволакивалось пестрой массой других восставших племен.
Войска махдистов неуклонно пополнялись также за счет городского населения и сдавшихся египетских гарнизонов. Египетские войска весьма охотно переходили на сторону махди. Этот факт старательно замалчивается английскими историками. Стихийно начавшееся восстание вскоре породило единый руководящий центр. Постоянно действующий совет племен руководил восстанием. Совет племен продолжал существовать и во время владычества баккарской знати, но при наличии правящей феодальной верхушки быстро потерял свое значение. Таким образом, имея в виду первоначальный этап восстания, мы можем говорить о сложившемся в ходе этого восстания мощном союзе племен. С приходом к власти эксплуататорских групп во главе с баккарской знатью, с учреждением «общественной власти, которая уже не совпадает непосредственно с населением, организующим само себя как вооруженная сила», «самодействующая вооруженная организация населения сделалась невозможной».[228]
Народное ополчение постепенно уступало свое место военным формированиям, в которых уже прослеживалась классовая дифференциация. Еще при жизни махди военная организация переживала переходную стадию от народного ополчения к регулярной армии. Все махдистские войска были разделены на три части. Это произвольное деление соответствовало числу халифов.[229] Верховным главнокомандующим (рас-эль-джейш)[230] считался махди. Первый халиф являлся его заместителем и фактически возглавлял руководство. В связи с тем, что халифы почти неотлучно находились при ставке махди, армиями руководили эмиры, завоевавшие на полях сражений репутацию опытных полководцев. Каждая из трех армий объединяла войсковые формирования определенных племен, и каждая армия имела ядро регулярных войск. В армиях халифов Абдаллаха и Али Вад-Хелу это ядро состояло из базингеров и баккара; в армии халифа Али аш-Шерифа — из египетских войск, перешедших на сторону махдистов, и из отрядов базингеров. Каждая из армий дробилась на несколько мелких подразделений. Регулярные части имели более четкую организационную структуру. Сотней, основной боевой единицей, командовал рас миа — командир сотни; под начальством командира сотни находилось пять мукаддамов, возглавляющих отделения по 20 человек; наконец, во главе пятисот человек стоял эмир. Отряд главного эмира (амир-аль-умара) насчитывал от 2 до 4 тыс. воинов, являясь, в свою очередь, частью армии одного из халифов. Иррегулярные войска были организованы по этому же принципу, но только подразделения были неодинаковыми по величине, что объяснялось соблюдением родо-племенных связей при комплектовании. С приходом к власти баккарской знати регулярные части армии включали в свой состав лишь представителей баккарских племен и некоторых дружественных им племен, как, например, джаалин. Египетские солдаты и данагла исключались из их числа.
Двенадцать тысяч воинов основного ядра регулярных частей, вместе со своими женами и детьми, были размещены в центре Омдурмана, в непосредственной близости от дворца халифа.[231] Эти силы, называемые «мулязимийя», были разбиты на три отдельных корпуса, которыми командовали сын, брат и двоюродный брат халифа.
Мулязимийя, как было указано выше, целиком снабжалась за счет государства. Простые солдаты получали необходимый рацион, небольшой жалованье, фураж для лошадей. Жалованье эмиров колебалось от 100 до 1000 макбулей в месяц, и халиф щедро одаривал их рабами и наложницами. Средства на содержание этой своеобразной гвардии шли с провинции Гезира. Имея в виду недостаток патронов и считаясь с возможностью восстаний, халиф рае решал иметь при себе оружие и патроны только баккара, своей личной охране — мулязимийи, полиции и армиям, стоящим на охране границ. Все остальное войско получало оружие лишь во время обучения стрельбам и в момент выступления в поход.
Полки рабов — джихадийя — составляли вторую часть регулярных формирований, но их оружие хранилось на складах, командовали ими банкирские эмиры, и во время боя отряды мулязимийя находились от них в непосредственной близости.
Классовый характер этих «гвардейских» баккарских формирований очевиден. Эту гвардию можно рассматривать как эмбрион будущего дворянства. Характерно, что халиф использовал свою гвардию лишь в случае крайней нужды. Войны с Эфиопией, Египтом, походы против племен Нуба велись с помощью остальных войск, что в еще большей степени укрепляло власть баккарской знати (постепенно Омдурман стал главным военным центром страны).
Общая численность всех махдистских войск в 1891 г., по подсчетам Елисеева, составляла от 250 до 300 тыс. человек. В Омдурмане находилось, примерно, 30–40 тыс.; 50 тыс. — в провинции Донгола; 30–40 тыс. — на границах Эфиопии; 40 тыс. — в восточной части страны, в красноморских провинциях; 30–40 тыс. размещались по Нилу к северу от Омдурмана; 10–15 тыс. — в Экватории.[232] Данные эти, давая приблизительно правильную картину, совпадают с указаниями Орвальдера, который определял общую численность махдистских войск в момент осады Хартума в 200 тыс. человек.[233]
Подобное размещение войск, вызванное стратегическими соображениями, преследовало также и цели их содержания. Процесс развития махдистской военной организации проходил в острой борьбе двух начал: народное ополчение союзов племен постепенно уступало свое место регулярной армии феодализирующегося классового государства. Требовались какие-то новые формы снабжения и содержания армии. Весь командный состав (высшие командные должности заняли баккарские шейхи) получал определенное денежное содержание, но солдаты, кроме воинов регулярных частей, были предоставлены самим себе. Систематические реквизиции у населения подрывали основы экономики страны. Махди издал указ, по которому аскеры отпускались на сезон сельскохозяйственных работ по домам.[234] Халиф, после уроков голода 1889 г., пытался заставить часть своего войска в перерывах между войнами заниматься сельскохозяйственным трудом. Для этой цели в окрестностях Омдурмаяа были отведены специальные земли.[235] Аналогичные мероприятия проводились под руководством эмиров в провинциях. Большая часть армии просто отпускалась по домам с обязательством вернуться в строй для участия в маневрах или во время войны. На этих маневрах складывались военные навыки иррегулярных частей, которые постепенно вливались в регулярную армию. Гвардия халифа и джихадийя не прекращали своего обучения, но четыре раза в год в Омдурман вызывались основные вооруженные силы страны. Число участников доходило до 50–60 тыс. В этих массовых сборах принимали участие не только гарнизоны Омдурмаиа и окрестных областей, но- и армии таких далеких провинций, как Дарфур и Галабат, т. е. двух крайних частей государства, отделенных друг от друга расстоянием, примерно, в 1000 км.
После пышного парада начинались маневры с участием пехоты, кавалерии и артиллерии. Проводилось обучение стрельбе, и арсенал главного бейт-эль-маля отпускал для этой цели столь ценные для государства махдистов боеприпасы. Махдистская армия усвоила ряд новых тактических приемов, что являлось шагом вперед в сравнении с прежними методами борьбы племенного войска. Наступление велось густыми линиями пехоты с кавалерией на флангах и артиллерией, помещенной сзади. Иногда кавалерия выставлялась не только на флангах, но и впереди, и уже за ней двигалось несколько линий пехоты. Чаще применялась лобовая атака с фланговым охватом. Вот отчет одного из эмиров халифа Османа Адама о победоносном сражении с восставшими племенами Дарфура в феврале 1889 г.: «Затем я разделил мои войска на четыре колонны с приказом двигаться друг за другом на короткой дистанции, в то время как кавалерию расположил в виде крыльев на обоих флангах, как делалось обычно. Затем мы настойчиво продвигались по направлению к врагу, пока расстояние между войсками не уменьшилось, и битва началась».[236]
После сближения переходили к рукопашной схватке. В искусстве ближнега боя махдисты намного превосходили англо-египетские войска, имея достойных соперников лишь в лице абиссинцев. Когда враг начал отступать, «кавалерия продолжала преследовать врага, пока почти все не были убиты».[237]
Волны махдистского войска, невзирая на потери, наступали одна за другой до тех пор, пока противник не дрогнет. Подобная тактика в борьбе с англо-египетскими войсками, вооруженными скорострельными и дальнобойными винтовками, часто приводила к пагубным результатам. Тактика ведения войн во многом напоминала тактику партизанских отрядов. Махдисты умело пользовались своим преимуществом: хорошим знанием местности, привычкой к климатическим условиям, сочувствием населения. Передовые отряды неустанно беспокоили неприятеля: отравляли колодцы, разрушали переправы, уничтожали запасы продовольствия на пути следования неприятеля, нападали из засад на тылы и фланги и, наконец, в месте, удобном для атаки, внезапно наносили основной удар. Энгельс высоко ценил боевые качества зулусов и махдистских войск: «Кафры-зулусы несколько лет тому назад, как и нубийцы[238] несколько месяцев назад, — племена, у которых родовые учреждения еще не исчезли. — сделали то, чего не может выполнить ни одно европейское войско. Вооруженные только копьями и дротиками, не имея огнестрельного оружия, они под градом пуль скорострельных ружей английской пехоты, — по общему признанию первой в мире в сомкнутом строю, — доводили дело до штыкового боя, не раз расстраивали ее ряды и даже опрокидывали, несмотря на чрезвычайное неравенство в вооружении, несмотря на то, что они не отбывают воинской повинности и не знают, что такое военное обучение».[239]
Особая часть бейт-эль-маля, так называемая бейт-эль-амана, обслуживала потребности армии. В складах хранилась аммуниция, оружие, боеприпасы и продовольствие, предназначенные для выдачи регулярным войскам. В своем распоряжении бейт-эль-маль имел тысячу верблюдов, предназначенных для военных перевозок. Во время крупных передвижений войск эмиры провинций обязаны были также выставлять требуемое количество вьючных животных. Провинциальные бейт-эль-мали также имели отделения обслуживания армии. Арсеналы с оружием, кроме центральных складов Омдурмана, были сосредоточены в пограничных провинциях, в местах наиболее частых передвижений войск.
Махдистская армия испытывала постоянную нехватку оружия. Если Эфиопия, используя противоречия европейских держав, не отказывалась от услуг европейских торговых фирм, то государство махдистов было лишено этой возможности. Контрабандная доставка оружия через границу Египта и порты красноморского побережья носила случайный и нерегулярный характер. Были приложены максимальные усилия, чтобы сосредоточить в руках государства все наличное огнестрельное оружие. Кроме конфискации оружия у частных лиц, главным источником новых поступлений явилось трофейное оружие, добытое в боях с англо-египетскими и эфиопскими войсками. С исключительной энергией мах диеты наладили отечественное производство пороха. К этой работе были привлечены египетские и европейские инструкторы. Халиф лично следил за их деятельностью. Были найдены залежи селитры, а на побережье Красного моря начата разработка вновь открытых месторождений свинца. Махди и халиф не боялись использовать в качестве инструкторов европейцев и бывших египетских государственных чиновников. В штабе махдистских войск работало несколько высокообразованных людей. Халиф Али Вад-Хелу окончил богословский университет аль Азхар в Каире; эмир Мухаммед Халид Зогаль до восстания занимал крупный правительственный пост в Дарфуре; бывший губернатор Эль-Обейда Нур-Ангра перешел на сторону восставших и в дальнейшем получил пост правителя провинции Бербер. Несколько французов (Оливье, Пена и др.), роль которых осталась невыясненной, долгое время работали в штабе махди.[240] Интересна судьба Александра Ингера — австрийского подданного, известного в Судане под именем эмира Сулеймана. Окончив кадетский корпус в Вене, а затем военную академию, Ингер получил назначение в Судан и добровольно перешел на сторону махдистов. Образованный офицер быстро завоевал симпатии халифа, и последний, присвоив Ингеру звание эмира, оставил его при «штабе», поручив общее руководство и наблюдение за организацией и обучением армии. В качестве начальника «штаба» армии Абу-Анги «эмир Сулейман» участвовал в абиссинском походе. Махдисты многими нововведениями были обязаны этому энергичному человеку.
Изменения в семейно-брачных отношениях, происшедшие в ходе восстания и консолидации государства, отражены в ряде приказов махди и халифа, получивших в дальнейшем силу закона. Глубокие социальные потрясения периода восстания, связанные с передвижением огромных масс войск, территориальным перемещением мощных племенных союзов, строительством новых городов и т. д., не могли не поколебать консервативные формы семьи. Здесь еще трудно говорить о каких-то принципиально новых, устойчивых отношениях (срок для подобных изменений был слишком невелик), но известную тенденцию к замене родо-племенных обычаев общегосударственным законом можно проследить и в этой области. Махди унифицировал и снизил размеры выкупа за невесту, что дало возможность необеспеченным слоям населения жениться без особых материальных затрат, но, с другой стороны, этот же закон предусматривал возможность развода через три месяца после свадьбы.[241] Брачные связи не отличались прочностью: Слатин встречал суданцев (мужчин и женщин), которые в течение 10 лет оформляли свой новый брак по нескольку десятков раз.[242] Постоянные войны и, в связи с этим, передвижения войск также не способствовали прочности семейных связей.
Один из указов махди гласил: «Если кто-нибудь возьмет женщину, не будет о ней должным образом заботиться и откажется ее вернуть на место, откуда он ее взял, он заслуживает строгого наказания».[243] И дальше: «Ты хорошо знаешь, мой дорогой друг, что я уже отдал приказание, что все женщины, принадлежащие к военному лагерю, должны иметь собственных мужей и ни одна не должна вступать в связь с мужем, имеющим свою жену….Имей это в виду, мой друг, вместе с халифами и ансарами, которые с тобой. И если в дальнейшем кто-нибудь отважится ослушаться моих приказаний, заключи его на месяц в тюрьму и бей его ежедневно сорока ударами курбаша в назидание другим».[244]
Перед сражением с корпусом Хикса из Эль-Обейда навстречу врагу выступили войска махди, причем вначале их сопровождали и женщины, которых, однако, оставили поблизости от Эль-Обейда, в то время как войска продолжали свой поход навстречу наступающему противнику. В своих воспоминаниях, заслуживающих доверия, шейх Абдаллах Ахмед Абу-Джеляха также приводит интересные факты.[245] Однажды войска под командой эмира Абу-Анги, закончив операции в районе гор Нуба, следовали на север к городу Бара. Около селения Биркет воинов поджидали жены, которых Абу-Анга снабдил деньгами и продовольствием. «Он распределил среди них деньги и продовольствие: каждой женщине по ар-дебу пшеницы и по 5 реалов». Когда же женщины начали выражать нежелание расставаться со своими мужьями, Абу-Анга «повторил свое приказание о том, что женщины не должны сопровождать армию в походах». Слатин и Елисеев определенно указывают, что халиф Абдаллах запретил женщинам сопровождать войска в походах за исключением лишь тех случаев, когда эти войска направлялись к границам Египта.[246] Эти указы махди и халифа, касающиеся одного, казалось бы, частного вопроса, отмена «ют последовательный путь развития армии от всенародного ополчения, построенного по племенному принципу, к регулярной армии. Племенная организация войск предполагала присутствие женщин, которые во время походов ухаживали за своими мужьями, приготовляя для них пищу из продуктов семьи. Первые месяцы восстания характеризовались огромной концентрацией войсковых соединений различных племен, построенных еще по старому принципу. В этом случае законные права мужа часто нарушались: тот или иной из ансаров (воинов) отбирал жену своего товарища. Вспыхивали ссоры. Дисциплина падала. Потребовалось вмешательство махди, который репрессивными мерами пытался восстановить порядок. Однако положение вещей долгое время оставалось без изменения. «Женщины военного лагеря» продолжали сопровождать мужей если не до конечной цели их похода, то до какого-то определенного пункта, где и ждали их возвращения. Дальнейший этап — постепенное отступление от старых традиций. Армия строилась на новой основе, получая централизованное снабжение со складов бейт-эль-маля. Абу-Анга, запретив женщинам сопровождать свои войска, снабдил их продовольствием и хлебом из войсковых запасов. Возникли регулярные части, зачастую скомплектованные без всякого учета родо-племенных связей. Можно предположить, что в бурное время военных походов рамки племенной ограниченности при заключении браков не соблюдались. Появилась масса женщин, завезенных своими случайными мужьями из отдаленных мест и брошенных на произвол судьбы. Махди пытался пресечь и эту практику, предлагая своим воинам заботиться о таких женщинах или же возвращать их на территорию родственных им племен. Постепенно города заполнились женщинами, брошенными своими случайными мужьями или потерявшими их на поле боя, которых уже не брали в походы. Европейские наблюдатели отмечают развитие в этих городах «разврата», «падение нравов» и т. п. И вот здесь мы встречаемся с исключительно интересным законом халифа, пытавшегося со свойственной ему энергией разрешить административными мерами и этот вопрос. По этому приказу (1888 г.) все незамужние женщины больших городов должны были в трехдневный срок выйти замуж. «В соответствии с этим приказом в течение трех дней весь город (Орвальдер говорит об Омдурмане) был занят брачными церемониями»,[247] а специально выделенный штат судей занимался разбором дел, связанных с невыполнением этого постановления.
Можно предположить, что во исполнение этого приказа традиционные рамки племенной ограниченности также не принимались в расчет. Административными мерами пытались укрепить семью. Свирепые законы требовали соблюдения супружеской верности. За незаконную связь с мужчиной женщина каралась смертью. Даже вдов и разведенных за такое же преступление избивали до смерти камнями; закопав по горло в землю, затаптывали копытами скачущих коней. Женатые мужчины, повинные в измене супруге, также подвергались смертной казни.[248] Юноши и девушки, уличенные в этих же преступлениях, наказывались 80 ударами кур-баша.[249]