Ночная бабочка о лампу бьется,
Коптят от ветра зыбкий фитилек.
Печаля, радуя, и, как придется,
Воспоминания летят на огонек…
Сырой сквозняк деревьям спать мешает.
Тревожно пахнут клумбы. И слегка
В их ароматы станция вплетает
Дыханье паровозного дымка.
Какой он сладкий и какой он горький!
Вдохнешь его и, опьянев почти,
Все бросишь за продымленные зорьки,
За гулкие транзитные пути.
На станции сейчас огни мигают
И ни гудочка, лишь за рядом ряд
Оранжевые рельсы убегают
Под черноту моста и под закат…
Задую лампу. Выйду за калитку
Услышу: темные кусты трещат.
Увижу: крадучись, туман внакидку,
За яблоками лезет ветер в сад.
Раструбливая новую победу
Над верстами, вдали прошел состав,
А я отсюда долго не уеду,
Такой июль на родине застав…
С товарищами старыми встречаясь,
На целый месяц позабыв Москву,
Я вишни рву, я на траве валяюсь,
Я на Озерной улице живу.
* * *
Страна моя! Огонь рябин над кручей.
Отчизна милая, зеленый сон
Мошнинской рощи, некогда дремучей,
Теперь прозрачной с четырех сторон.
Лишь так же плещет галочье кочевье…
Но верю я и в том поруку дам —
Мы еще краше вырастим деревья,
Цветенье буйное дадим садам.
И я шумел на уличном собранье,
Где грудились фуражки да платки,
Где, подписав Стокгольмское Воззванье,
Не расходились долго земляки.
И первым делом вынесли решенье
Зарыть окоп, войны минувшей след,
Что для шоферской ругани мишенью
Недаром служит целых восемь лет.
Где бруствер был — засохшей глины кучи.
И спуск в окоп зарос полынью весь.
Понадобится — выкопаем лучше.
Привычка есть.
Лишь будем рыть
не здесь!
* * *
Разбуженных деревьев смутен ропот.
А вот упало яблоко в саду.
Ступая по зарытому окопу.
На середину улицы пройду.
Озерная, она как луговина,
На ней роса по вечерам и мгла.
И заросла травой наполовину
И на две трети кочками пошла.
Но для того она всех прочих краше,
Кто некогда, в один из многих дней,
Когда сады черемухою машут,
И глянул в мир, и задышал на ней.
На ней ему когда-то дали имя.
На ней и первая тропинка та,
Которой он ножонками босыми
Шагнул за дедовские ворота.
Здесь он впервые солнцу улыбнулся
И замер, не сводя со сказки глаз.
Здесь в первый раз о камень он споткнулся,
От боли не заплакав первый раз.
Здесь он со смертью как-то повстречался.
И, навсегда решив солдатом стать,
Перед домами этими поклялся
Их от войны с оружьем защищать.
Чем хороша она? Не даст ответа.
Все рытвины ее он знает сам.
Но все ж при слове — родина
от века
Она
его является глазам!
В садах, нагими сучьями стучащих,
Иль вся в снегу, иль в яблонном дыму,
Она, незамощенная, все чаще
В ином обличье видится ему:
Блестя асфальтом, окнами сверкая,
Гордясь балконами на этажах.
Короче говоря, совсем такая,
Как на его заветных чертежах…
* * *
Какая широта! В каком покое
Сады, сквозь сон вздыхая, шелестят!
Все-все заснуло. Только эти двое
Идут себе куда глаза глядят.
А их глаза глядят в такие дали,
Что у обоих замирает грудь.
Какие дни они там увидали?
Какими подвигами славный путь?
Им нынче все принадлежит на свете,
И нет мечтам ни счета, ни помех.
Лишь слышно: «А еще куда поедем?»
И снова шепотом. И снова смех.
Чтоб быть счастливым — тысячи причин.
И ночь тиха. И путь конца не знает.
И уплывает шепот, уплывает,
Уже от шелеста неотличим…