Вечерние горели огни, и краски всех предметов при огнях изменились, жесткими стали, томящими взор. Королева Ортруда смотрела на ярко-красный цветок в волосах камеристки Терезиты, на ярко-смуглый румянец ее щек, на ее дебелую шею, слегка изогнутую вперед,- и всё тяжелое, сильное, ловкое тело молодой вдовы рождало в душе Ортруды странную зависть.
"Забыла Терезита своего мужа, бравого сержанта,- думала королева,- и другие утешают ее. И жизнь для нее легка".
Спросила:
- От кого, Терезита, этот цветок в твоих волосах? Милый подарил?
Ответила Терезита,- и непривычною печалью звучали низкие звуки ее голоса:
- Сегодня память королевы Джиневры.
Села у ног королевы, и говорила тихо:
- Любила,- и убила. Посмела убить.
Тихо сказала Ортруда:
- Нельзя убивать того, кого любила.
Терезита смотрела в лицо королевы Ортруды, и жалость была в глазах Терезиты, и преданная любовь. И тихо, тихо сказала Терезита:
- Пошли меня, милая королева, - я вырежу его сердце, и принесу его тебе на конце кинжала.
Ортруда встала. Сказала сурово:
- Я знаю, ты меня любишь. Но этого не надо.
Приподнялась Терезита, стояла на коленях, и с тоскою смотрела в лицо королевы Ортруды. Ортруда сказала:
- Иди.
Поздно вечером королева Ортруда была одна. Тоска томила ее, тоска воспоминаний и предчувствий.
Королева Ортруда думала о том, что умрет графиня Маргарита Камаи. Древняя, жестокая душа, разбуженная в ней, трепетала от злой радости и от звериной, дикой тоски,- душа королевы Джиневры, царствовавшей за много столетий до Ортруды. И вспомнила королева Ортруда жестокую повесть жизни королевы Джиневры.
Как и Ортруда, королева Джиневра унаследовала престол своего отца, и была обвенчана с чужестранным принцем. Этот принц, как и Танкред Ортруде, изменял Джиневре. И, как Ортру-да, долго оставалась Джиневра в счастливом неведении. Однажды застала королева Джиневра своего мужа в объятиях одной из придворных дам. Обезумев от ревности и от гнева, королева Джиневра вонзила свой кинжал в сердце вероломного мужа, и злую разлучницу тем же умертвила кинжалом.
Рыцари и монахи, друзья убитого принца, низвергли Джиневру с престола, и судили ее, и свиреп был приговор их. Джиневру вывели нагую на площадь, и беспощадно бичевали на том месте, где стоит ныне ее статуя. Плакали многие в толпе, жалея любимую королеву, но вступиться не посмел никто. Потом Джиневру заточили в монастырь, где злая игуменья подвергала ее жестоким истязаниям и унижениям. Но вскоре Джиневра была освобождена оттуда своими друзьями, и еще долго и со славою царствовала.
Душа, прошедшая весь пламенный круг любви и злобы, нестерпимых страданий и высокого торжества, душа Джиневры оживала теперь в груди королевы Ортруды. Думала королева Ортруда:
"Вот путь мой,- ступень за ступенью к смерти. Настанет скоро день,умру и я под кинжалом убийцы. Или казнят меня за что-нибудь по приговору революционного трибунала,- и отрубленная острым ножом гильотины голова моя упадет в пыль торговой площади. Что ж,- умру спокойно".
Раздался легкий стук в дверь. Странно и жутко прозвучал он в ночной тишине древнего замка.
- Войдите,- сказала королева Ортруда.
Терезита открыла дверь, впустила Астольфа, и скрылась. Но успела заметить королева Ортруда выражение свирепой радости на угрюмом лице своей верной служанки.
Вошел Астольф, бледный и радостный, в той же простой, короткой одежде, в которой проник он в дом графа Камаи.
Королева Ортруда задрожала. Смешанное, темное чувство охватило ее. Страх перед убийцею, любовный восторг перед ним, кровавое сладострастие, ненависть к убитой, радость мести, тоска о злом деле,- всё в сердце королевы Ортруды смешалось в какую-то дьявольскую, пряную, горькую смесь. Широко открытыми глазами смотрела королева Ортруда на подходив-шего к ней Астольфа. В руке Астольфа было что-то, обернутое в белый платок, в белый с темными пятнами платок.
Королева Ортруда спросила:
- Что это?
Голос ее был страстно-звучен, и тонкие руки ее дрожали. Уже знала королева Ортруда, что она увидит сейчас, знала, что покажет ей Астольф.
Астольф неторопливо развернул платок, и показал королеве Ортруде кинжал. На лезвии кинжала темнели свежие пятна крови. Тихо сказал Астольф:
- Я убил графиню Маргариту Камаи.
На лице его изображалась дикая радость.
И уже спокойно улыбалась королева Ортруда, и радостно смотрела на Астольфа и на его кинжал. Астольф зарделся вдруг, устремил на королеву Ортруду нетерпеливый, страстный взор, и сказал ей нежно и дерзко:
- А когда же мне будет награда, милая Ортруда?
Королева Ортруда улыбнулась нежно и грустно. Шепнула:
- Награжу. Не бойся.
Она взяла Астольфа за плечи, и привлекла к себе. Целовала лицо Астольфа. Целовала его руки.
И долго в тот вечер, и страстно королева Ортруда целовала и ласкала Астольфа.
Когда Астольф ушел, королева Ортруда долго не могла заснуть, и сидела, мечтая нежно и жестоко. И думала королева Ортруда:
"Вот и еще одна ступень к моей смерти - Астольф, отрок с окровавленными по моей воле руками".
Шептала:
- Что скажешь мне ты, Светозарный?
Утром нашли в постели труп графини Маргариты. По-видимому, убийство совершено было с целью грабежа. Было украдено несколько драгоценностей, и сколько-то денег. Но граф Роберт Камаи был уверен, что это - дело агентов принца Танкреда. Никому не говорил он о своих подозрениях, но таил жажду мести.
Об убитой жене граф Камаи не очень сокрушался. Любовные связи между ними уже давно порвались, а строптивый характер Маргариты нередко бывал причиною неприятных размолвок и ссор. Но в этой женщине граф Камаи терял верную пособницу его карьере,- и еще не мог он учесть, как эта смерть отразится на его положении.
Конечно, граф Камаи притворялся, что он убит горем.
Весть о смерти графини Маргариты Камаи быстро разнеслась по городу. Почему-то все в городе говорили, что графиня Камаи убита по приказанию принца Танкреда. И никого это не удивляло.
Говорили одни:
- Так ей и надо!
Говорили другие:
- От этого человека чего же иного можно было бы ждать!
Друзья принца Танкреда уверяли, что это - дело анархистов. Никто, конечно, не верил.
Общая уверенность в том, что в убийстве графини Маргариты Камаи замешан принц Танкред, была так велика, что полиция и судебные власти не особенно усердствовали в расследовании дела. Было сделано, по-видимому, всё, что предписывается для таких случаев законом,- но всё это делалось только формально, и сыщики не проявили свойственной им проницательности.
По приказу судебного следователя арестовали садовника и его помощника. Но ни один из них не мог сказать ничего путного о людях, которые их напоили. Не могли указать даже таверны, где они пьянствовали, и сбивались в числе своих собутыльников.
Садовник говорил:
- Было их двое, оба с черными бородами.
Его помощник говорил:
- Нет, их было трое,- двое черных и один рыжий, в очках.
Садовник говорил:
- Рыжий в очках пришел позже.
Его помощник спорил:
- Позже пришел четвертый, бритый.
Тогда предположили, что эти сообщники убийцы были искусно загримированы.
Дело заглохло бы понемногу. Но им занялись оппозиционные газеты. Какому-то ловкому репopтеру посчастливилось даже открыть наемного убийцу. Из этого, конечно, ничего не вышло, - разбойнику дали еще денег, и помогли эмигрировать в Аргентину.
С тогo дня каждый вечер Астольф приходил к королеве Ортруде, и они проводили вдвоем долгие часы, радостные для Ортруды, и проникнутые жутким ужасом.
С образом Астольфа соединялось для Ортруды всегда представчение о Смерти.
Ах, прекрасный образ Смерти для королевы Opтруды,- влюбленный в нее страстно и пламенно паж королевы Астольф! Лицо у него прекрасное и темное, лицо веселого мальчишки, загоревшего под солнцем; глаза у него черные и пламенные, глаза того, кто убивает; - одежда у него белая и короткая, одежда пажа, который приходит услужить прекрасной даме; ноги у него обнаженные и стройные, ноги, чтобы легко и бесшумно под облаком дымным страшный пройти путь, из которого принесет верный капли крови королеве Ортруде,- кровь королевы Ортруды.
И ласкала Астольфа королева Ортруда, и лаская обнажала его тело, стройное, тонкое тело милого убийцы. Вся отдавалась ему, все одежды свои отбросив, нагая приникала к страстной теплоте его тела, - тело и душу предавая умерщвляющему нежно.
Астольф переживал тогда минуты сладчайших восторгов. Ярки и многоцветны были его мечтания,- о бесконечности счастия с Ортрудою, для Ортруды. Сосуд многоценной крови, обнаженное тело королевы Ортруды радовало взоры Астольфа. О, это тело, которое так наслаж-дается, и так страдаетт и так услаждает, и так мучит! и этот трепет дыхания в груди и в горле под яркими поцелуями жадных губ! И эта кровь, которую так страшно пролить, и которой так жаждет душа умерщвляющего! И этот жуткий страх, и этот зыбкий стыд!
Смотрела на Астольфа королева Ортруда, любуясь,- и вдруг стыдно становилось Астольфу того, что они обнажены. Он прятался за тяжелыми завесами. Но был радостен и легок этот внезапный стыд.
Смеялась его стыду Ортруда, смеялся и он. Легким, зыбким смехом разрешался легкий, зыбкий стыд. И они играли и резвились, как шаловливые дети.
Иногда утром уходили они на берег моря, и там, как дети, у воды смеялись и радовались, и чего-то искали в воде, и находили что-то. И плескуч был шумный смех волн, вечный смех стихии, и широк был ясный простор поднебесный.
Для королевы Ортруды готов был Астольф совершить всякое безумное и опасное дело, и без конца умножать преступления. Не раз спрашивал он королеву Ортруду:
- Хочешь, Ортруда, для тебя я убью принца Танкреда?
Улыбалась королева Ортруда, и говорила:
- Не надо, мой милый. Принц Танкред не уйдет от своей судьбы.
Однажды королева Ортруда привела Астольфа в огороженный высокою стеною участок королевского сада около ее мастерской. И сказала Ортруда Астольфу:
- Здесь, среди этих деревьев, под этим высоким небом, я напишу картину, и ты будешь для нее моделью. Красота твоя будет жить в веках.
Астольф радостно покраснел. Королева Ортруда сказала:
- Разденься, Астольф.
Астольф радостно и поспешно повиновался. Королева Ортруда рассказала, как ему надо стоять. Нагой отрок с флейтою в опущенной руке прислонился к пальме и задумался. Тело его было прекрасно,- тело, созданное для игры, пляски и бега.
Охваченная волнением работы, Ортруда быстро зарисовала его фигуру, торопясь взяться за кисть. Застенчивый, тихий, стоял Астольф,- и застенчивая, тихая мечта мерцала в черной тьме его широких глаз. Выражение застенчивости перенесла Ортруда и на картину. Нагой и смуглый, как живой возникал он под ее уверенною, неторопливою кистью.
Было тихо. Ничей нескромный, враждебный взор не мешал творчеству любви и красоты, и никто не говорил темных, тусклых слов.
Дракон небесный смеялся в багряно-голубой вышине, словно он знал, что будет. Но он не знал. Только творческая мечта поэта прозревает неясно дали незаконченного творения.
Вероника Нерита скоро узнала,- конечно, позже посторонних,- о связи ее сына с короле-вою Ортрудою. Тщеславная женщина радовалась этому чрезмерно. Она думала, что связь с королевою принесет их семье большие милости и выгоды. Уже она распустила яркие павлиньи перья высокомерия, и думала, что все матери в Пальме завидуют ей.
Но старый гофмаршал Теобальд Нерита не радовался. Он думал, что королева Ортруда огорчена oткрытием любовных похождений ее мужа, и потому ищет забвения и развлечения в мимолетных связях то с одним, то с другим,что она будет влюбляться еще во многих, постоянно томимая разожженною в ней страстностью, но никого надолго не полюбит,- что ее увлечение Астольфом будет так же кратковременно, как и ее связь с Карлом Реймерсом,- и что конец этого нового ее увлечения будет так же печален.
Старый гофмаршал позвал к себе сына, и говорил ему строго:
- Берегись, Астольф, ты стоишь на опасной дороге.
Астольф угрюмо смотрел вниз, багряно краснел, и упорно молчал. Теобальд Нерита продолжал:
- Говорю тебе, Астольф, послушайся меня, избегай королевы Ортруды. Смотри, чтобы и с тобою не было того же, что с Карлом Реймерсом. Королева Ортруда любит красивых. Найдется человек красивее тебя, и более подходящий к ней по возрасту.
Астольф молчал упрямо, и уныло склоненное лицо его не выражало ничего, кроме скуки.
Теобальд Нерита досадчиво говорил ему:
- Что же ты молчишь? Скажи что-нибудь. Или сказать тебе нечего, и ты сам сознаешь, как нелепо твое увлечение?
Тогда Астольф поднимал на отца упорный взгляд широких глаз, и говорил коротко:
- Ортруда меня любит, и я люблю Ортруду. Я не могу жить без Ортруды. Для Ортруды я готов на всё.
Гофмаршал, покачивая головою, говорил:
- Глупый! Только и знаешь твердить: Ортруда, Ортруда, люблю, люблю. Скоро бросит тебя твоя Ортруда.
Астольф улыбался и отвечал отцу:
- Не знаю. Пусть бросит, если захочет. Пусть будет, что будет. Теперь я счастлив. А потом хоть умереть, мне всё равно.
Отец горько упрекал Астольфа.
- Не жалеешь ты старого отца,- говорил он.- Ты еще так молод. Тебе надо учиться.
Астольф отвечал угрюмо:
- Я учусь
- Как ты учишься! - говорил Теобальд Нерита.- Голова у тебя набита глупыми мечтами, только Ортруда у тебя на уме. Не до книг тебе теперь. Хоть и тяжело мне будет на старости расставаться с тобою, но я все-таки отправлю тебя на днях доучиваться в Италию или во Францию.
Астольф отвечал решительно и резко:
- Ни за что не уеду отсюда. Лучше в море брошусь.
По мрачному блеску его глаз видел отец, что Астольф не задумается сделать, как говорит.
Такие разговоры повторялись часто, и нередко заканчивались бурными сценами.
И другие невзгоды скоро стали омрачать счастие Астольфа.