Картина первая
Прошло два с половиной года. Зима. Вечер. Обстановка первого действия. Столовая освещена, в гостиной темно. В столовой Калганов и два приживальщика пьют вино и беседуют. Калганов наливает себе часто, приживальщикам пореже.
Калганов. Ну, что, старички, жалко вам покойников?
Первый приживальщик. Царство им небесное, почтеннейшие были люди.
Второй. Почтеннейшие и добрейшие.
Калганов. У них был дом, как монастырь, а я люблю веселое житье.
Первый приживальщик. Николай Степаныч — великого ума был человек.
Второй (с уважением). Вольтерианец.
Калганов. А наливки хороши.
Второй приживальщик. Покойница Надежда Сергеевна хозяйка была отменная.
Первый. Как пошло и пошло: сперва бабушка Лизанькина скончалась, почтеннейшая Елизавета Павловна, потом осенью Николай Степаныч простудился на охоте и умер, а после него поболела немного Надежда Сергеевна и за супругом возлюбленным отправилась.
Второй. Одна осталась Лизанька наша. Двадцатый год идет, а замуж еще не вышла.
Калганов. И хорошо сделала. Муж какой еще попался бы, имение разорить бы мог. Лучше пусть мне, дяде и опекуну, передаст малость.
Первый приживальщик. А много женихов сваталось, все хорошие, подходящие по-своему.
Второй. Да Лизанька первого жениха забыть не могла. Николай Степаныч говаривал ей не однажды: «Смотри, невеста разборчивая, засидишься в девках, придется тогда идти за первого, кто посватается, за какого-нибудь колченого капитан-исправника».
Первый. Два раза по зимам в Москву возили, но и московские женихи блестящие не снискали ее расположения.
Калганов. Здесь я видел много пригожих дворовых и сенных девок и уже предвкушаю блаженство. В моей деревне я согнал изрядное количество пригожих девок в дворню, но здесь их больше. Люблю веселое житье! Порою летом поедешь по реке на лодке, возьмешь с собою голых девок. Иная с непривычки стыдится, лицо воротит от идущих по берегу, ослушаться, однако же, не смеет, знает, спуску не дам.
Приживальщики смеются.
Первый. Здесь к этому не привыкли. Николай Степаныч на девок и смотреть не изволили.
Калганов. И здесь привыкнут. Как опекун Лизеты, я здесь владыка и хозяин.
Входит Лиза в трауре, печальная, заплаканная.
Калганов. А вот и сама Лизеточка пришла — легка на помине. Садись, Лизета, к нам за стол, покушай да выпей наливки.
Лиза (садясь за стол). Я, дядюшка, не пью.
Калганов. Ты слушайся старших, Лизета. Не хочешь пить, так хотя пригубь. (Наливает ей вино.) Все тоскуешь о родителях да о своей покойной бабушке? Выпей за упокой их душ, печаль-то и пройдет.
Лиза плачет.
Калганов. Здесь все напоминает тебе, Лизета, о твоих покойных родителях, а девушке в твоем возрасте не следует предаваться меланхолии. Я придумал, как нам быть: ты для рассеяния скорби поезжай в другую деревню. Я провожу тебя, друг мой, в Ремницы и устрою там, а сам опять буду сюда, твое добро стеречь и прибытки тебе делать.
Лиза (почтительно, но твердо). Простите меня, дяденька, но этого дома, где скончались мои дорогие родители, и того места, где почивают их священные для меня останки, я не оставлю.
Калганов (стукнув по столу стаканом и сердито глядя на перепуганную Лизу). Ты еще молода, сударыня, чтобы со старшими спорить. Я твой дядя и попечитель, и ты будешь делать все то, что я тебе прикажу, без всяких разговоров.
Лиза (быстро оправясь от внезапного испуга, с усмешкой). Я, дяденька, буду оказывать вам должное повиновение, но только я и при покойнике папеньке делала то, что мне самой хотелось. Прикажите мне услужить вам чем-нибудь, я это сделаю охотно, а из этого моего дому выехать ни за что не хочу.
Калганов (грозно, побагровев от гнева). Больно ты бойка, Лизавета Николаевна, да мы и не таких норовистых объезжали. Иди-ка, сударыня, спать, да свечу не жечь понапрасну. У вас тут, сказывали мне, Вольтерами пахнет, а я Вольтерова духа недолюбливаю.
Лиза послушно встает из-за стола.
Лиза. Я повинуюсь вам, дядюшка, в пределах должного и потому не стану жечь свечи. Когда Лушка меня разденет, я тотчас погашу свечу. Спокойной ночи, дядя. Постель для вас приготовлена в папенькином кабинете. (Уходит.)
Калганов. Строптивая девица!
Первый приживальщик. С характером.
Второй. Покойники избаловали. Души в ней не чаяли.
Первый. Чуть что не по ней, нахмурит брови, всю родню сведет, как говорят здесь в деревне, — добра не жди. Такая своевольница!
Калганов. Я усмирю ее. Я принужу ее к повиновению. Завтра же, добром или неволей, я увезу ее, да и не в Ремницы, а в свою деревню, — там за ней лучше присмотрят. Что, старички, не пора ли вам спать?
Приживальщики кланяются и уходят. Калганов пьет. Проходя по неосвещенной гостиной, приживальщики ворчат.
Первый. Кутила, пьяница!
Второй. Картежник, мот!
Первый. Как это дворянская опека назначила его Лизиным попечителем!
Второй. Вздорный человек. Своя деревушка запущена, крестьян утеснил.
Первый. Что-то я его здесь не видел.
Второй. Покойный Николай Степаныч не хотел с ним близко знаться по причине непорядочного образа жизни сего бравого вояки. Покойник, дай Бог ему царство небесное, непотребству с дворовыми девками даже и в молодые свои годы не предавался.
Первый. Может быть, Лизы постеснится.
Второй. Слышал, увезти отсюда хочет!
Первый. Как-то капитан с Лизой справится, если она упрется, не захочет ехать?
Второй. Да, будут стычки с ней. Она отсюда ни за что не поедет.
Первый. Заговорил с Лизой, как с капралом своей роты. Того и жди, прибьет.
Второй. Ну, Лиза не уступит, а ему не удастся здесь водвориться.
Первый. Будет он калиф на час.
Смеются и уходят. Меж тем Калганов поспешно осушает оставшиеся бутылки.
Калганов (бормочет). Все выпито. Старички тоже не дураки выпить. Пора на боковую. Уж поздно. (Зовет вполголоса.) Эй, девушки, которая свободна? (Бормочет.) На первый раз некстати выбирать да раздирать. (Берет свечу, идет, пошатываясь, по столовой, по гостиной, в девичью. Свеча в его руках дрожит и оплывает, порой едва не гаснет.) Ну, девки, где же вы? Кричать — прибежит Лизета. Сам поищу.
Входит в каморку под лестницей, оставив свечу на стуле. Слышна возня. Выходит, таща Лушку, которая изо всех сил отбивается.
Калганов (тихо). Иди, иди, красотка! Пойдем ко мне — не обижу.
Тащит Лушку к двери во внутренние комнаты. Лушка визжит.
Лушка. Спасите, помогите!
Вырывается, укусив руку Калганова, и бежит по комнатам, испуская громкий визг. Калганов хватает ее за сорочку. Пытается зажать рот.
Калганов. Молчи, молчи! Отправлю на конюшню!
Со всех сторон сбегаются полуодетые люди, держащие свечи и фонари. В недоумении жмутся по стенам, переговариваясь вполголоса. Калганов продолжает нападать, Лушка отбивается с громкими криками. Сверху быстро сбегает Лиза, в утреннем капоте, босая, испуганная.
Лиза. Что здесь случилось? Уж не пожар ли, Боже упаси?
Калганов останавливается, смущенный, пьяный. Еле держится на ногах. От возни и вина его совсем развезло. Лушка бросается к Лизиным ногам, целует их, плачет.
Лушка. Ой, барышня, спасите, защитите!
Лиза. Что это значит, дяденька? От какого насилия ищет Лушка защиты у моих ног? Разве одно пребывание мое в этом доме не служит для всех достаточной защитой?
Калганов (приосанясь и покручивая усы, хотя и с немалым трудом держась на ногах, говорит запинаясь). Эта тварь, того, покушалась, да, покушалась на мою жизнь, а я ее, того, за косы.
Лушка (с отчаянием). Напраслина, матушка барышня, звездочка наша ясная, напраслина. Я спала себе смирнехонько, ничего не знала, а барин пришли ко мне в каморку и стали охальничать.
Девки смеются, зажимая рты и унимая друг дружку.
Лиза. Этого не могло быть, — Лушка у меня девка смирная и покушаться на вас ей не за что. Вы, люди, идите спать. Лушка, дай барину свечку, видишь, его-то погасла. А сама спать иди.
Все дворовые уходят.
Лиза. Такого поведения в моем доме я не потерплю. В попечителе я нимало не нуждаюсь и управлю своим имением сама. А вас прошу уехать сегодня же.
Калганов (принимая грозный вид). Одумайся, Лизета! Я — твой законный опекун и имею права и над тобой, и над имением твоим.
Лиза. Жалуйтесь на меня кому хотите, я своего решения переменить не могу, да и не хочу. Я и сама имею основание к жалобам. Только что вчера утром вы приехали, а уже вечером вы приказывали мне ехать прочь из моего дома, ночью хотели обидеть мою крепостную, — обижайте меня, если хотите, а моих подданных я никому в обиду не дам.
Калганов. Лизета, не сердись на меня, вышла ошибка. Я выпил на новоселье много вина и ошибся дверью. Я думал, что попал к себе, и хотел удалить с моей постели дерзкую девку.
Лиза (настойчиво). Я, дядюшка, решила, что в моем доме вы не останетесь. Прошу вас собираться. Лошади готовы будут для вас тотчас после обеда, я строго прикажу это людям.
Уходит. Калганов крутит усы и ворчит.
Калганов. Строптивая девка! Придется уехать. Заспоришь — она разболтает, будут смеяться.
Картина вторая
Прошло еще два с половиной года. Середина лета. Гостиная, рядом с ней девичья. В девичьей девки сидят за пяльцами, тихо разговаривают. Один станок не занят, — там вышиваемое Лизой покрывало. У окна сидит нянька, вяжет чулок. Из окон девичьей видна часть сада и речка. В гостиной Лиза и предводитель дворянства, почтенный старик, отставной полковник, служивший в войсках под командованием Суворова и Кутузова. Около порога смиренно торчит приживальщик. Лиза сильно изменилась; она уже не та легкомысленная, веселая шалунья и своевольница, как в первых трех действиях; она — стройная, печальная девушка; ее лицо, сильно загорелое, неизъяснимо трогательно и прекрасно.
Предводитель. Обед отменно хорош был, еще приятнее любезная беседа ваша и гостеприимное радушие.
Лиза. Я очень рада, что вам умела угодить.
Предводитель. Но должен я просить извинения вашего, Елизавета Николаевна, так как имею необходимость поговорить с вами серьезно. Надеюсь, лишние угли не слушают.
Лиза взглядывает на дверь, приживальщик испаряется и за дверьми хлопочет, чтобы никого близ не было, а сам располагается подслушивать с удобством.
Лиза. Я готова выслушать вас, Сергей Ильич.
Предводитель. Смущение производите, сударыня. Являетесь противницей своей братии, дворян. Опекуна вы удалили, никого не спросясь. Крестьяне всячески поощряются вами к самовольству, а соседние дворяне ропщут, поговаривают, что надобно учредить над вами опеку.
Лиза. Я управляю моим имением, как умею, с Божией помощью и по силе, принадлежащей мне, как наследственной помещице, власти.
Предводитель. Нехорошо, сударыня, то, что вы балуете ваших девок, сами работаете вместе с ними и даже в поле жнете. Поете с ними песни, водите хороводы. Вы с хамами обращаетесь запанибрата, как говорится.
Лиза. Эти хамы даны мне Богом. Я за них пред Богом в ответе. Хочу знать, как они живут, что чувствуют. Непрестанно думаю о том, что надлежит делать и знать помещице, чтобы стать госпожой милостивой. Поверьте, что крестьяне разоренные и дворовые, непосильным трудом угнетенные, помещику прибытка не дают.
Предводитель (строго нахмурив брови). Да в низость-то зачем вам, благорожденной госпоже, опускаться, милостивая государыня моя?
Лиза (смиренно). Помещику надобно в точности знать свое хозяйство. Я не хочу, чтобы меня бурмистр да приказчик обманывали, — хочу все в хозяйстве знать, во все сама вникаю. Какой же кому от этого вред? Разве я обязана разоряться, доверившись людям и ни во что не вникая?
Предводитель. Я вас предупредил, теперь сами смотрите. Ежели это дойдет до высшей власти, тогда возможно, что вашу вотчину возьмут в опеку.
Лиза. Но вы за меня заступитесь, конечно? Вы видели, в каком порядке все мое хозяйство.
Предводитель прощается с Лизой. Лиза идет в девичью, садится за пяльцы. Около дверей, появившись, семенит приживальщик.
Предводитель (приживальщику). Вот оно, нынешнее-то воспитание! Возил папенька ее в Москву, — то-то много хорошего набралась там девица. И не сговоришь с ней, — я ей слово, она мне десять.
Приживальщик. Да, непорядок, непорядок! Бурмистр Степан Титыч в глаза ей говорит: «Непорядок, барышня! Девка, говорит, должна знать свое место, а господа — свое».
Предводитель. Умный мужик!
Приживальщик. А она только посмеялась и продолжала свои чудачества. И в округе нашей все говорят, что дурит наша Лиза. А она ни на кого не обращает внимания, показала свое своеволие. И одеваться стала, как крепостная, и с девками сидит за вышиванием. С раннего утра на ногах. Девки рады, старые мужики ворчат: непорядок. Какое-то большое покрывало затеяла сама зачем-то вышить. Видел я краешком глаза, — розы по белому шелку цветными шелками, очень сложный и красивый узор.
Предводитель. Хотя бы взять ее поступок с опекуном, — Калганов, правда, мот, кутила, развратник, но все же она поступила предерзко, приказав ему, своему попечителю, покинуть дом. Ну, можно ли взять так много воли! Так это мне правду говорили, что она в поле работает с серпом?
Приживальщик. Да, в сарафане и босая, совсем как простая девка. Мне даже, право, не понять, как ей не стыдно. И своих дворовых девок заставляет жать — барщинным бабам, говорит, легче будет.
Предводитель. Непорядок!
Приживальщик. Дворовые девки к полевой работе непривычны, толку от их работы мало, да с Елизаветой Николаевной не заспоришь, — характерная барышня.
Предводитель. Хоть бы замуж вышла поскорее.
Приживальщик. Сватались многие. Всем отказала. Подумает, поплачет да и откажет. А именьице-то завидное, — самые первые женихи приезжали.
Предводитель. Надо еще немного подождать. Оставим ее пока в покое. Там видно будет, одумается ли она, угодно ли ей будет внять моим советам.
Уходят.
Лиза. Ну, девушки, идите, сегодня вы довольно работали.
Девки. А на качелях можно покачаться? А погадать на речке?
Лиза. Качайтесь, милые, играйте, гадайте. Делайте что хотите. А я еще останусь поработать.
Девки уходят.
Нянька. Что ты, Лизанька, все за работой! Отдохнула бы, погуляла бы.
Лиза. Скоро кончу, няня. Сижу, вышиваю, сама думаю. Ах, незабвенные встречи! Год за годом проходит, а мне Алексисовых речей не забыть никогда!
Нянька. Сидишь ночи напролет, спину гнешь, глазки тратишь. Глазки-то покраснели. Спишь совсем мало.
Лиза. Когда не работаю, нянечка, мне хуже. Томлюсь, жду, ищу чего-то. Хожу по полям, по рощицам, вспоминаю незабвенные встречи и беседы. Жду чего-то, — уж не новой ли радостной встречи?
Нянька. Сказывали, собирался Алексей Павлович нонче к Троице приехать. Говорили, недолго пробудет, опять в чужие края, на теплые воды собирается. Ждали, да не дождались.
Лиза. Ведь я теперь совсем не такая, как тогда, не та пустая и капризная девушка, какой знал меня Алексис.
Нянька. Как была своевольница, так и осталась. Только к людям стала больно жалостлива. Степанидку давно бы надо выстегать, а ты побранишь да и простишь. А они разве слова понимают! С ними говорить, — воду в ступе толочь.
Лиза. Живу, как во сне. Неужели Алексис не вернется? Неужели он так и не увидит плодов моего великого усердия?
Нянька. Пять лет ждала, еще подожди малость. Бог твое терпение видит, он тебя не оставит, вернет тебе твоего милого.
Лиза. Я его не достойна.
Лакей (входит и докладывает). Андрей Петрович Приклонский.
Лиза (радостно оживившись). Проси.
Лакей уходит. В саду слышна песня девок. Лиза, чрезвычайно взволнованная, встает от пялец и торопливо, но тщательно закрывает вышивание.
Лиза. Он служит в столице, нянечка. Он мог видеть Алексиса. Няня, няня, он мог разговаривать с Алексисом! Нянечка, как сердце бьется!
Нянька подходит к Лизе, ласкает ее.
Нянька. Бог с тобой, голубушка моя! Иди, ничего не бойся, хорошие вести услышишь.
Лиза идет в гостиную навстречу гостю. Входит полковник Приклонский, человек еще молодой, красивый и ловкий. Взаимные приветы. Тихий разговор, заглушаемый пением в саду. Пение удаляется, затихает.
Приклонский. Давно я отсюда уехал. Я помню вас резвым ребенком. Ваших покойных родителей я вспоминаю с великим уважением, — я часто был обласкан ими. У меня уже пробивались усы, и уже пробуждались во мне чувства, а вы были еще малюткой и ходили в обшитых кружевами длинных панталончиках. Среди удовольствий и приятностей светской жизни я не раз мечтал о деревне. Я бы охотно женился вторично на здешней барышне.
Лиза. Не встречали ли вы где-нибудь Алексея Львицына?
Приклонский (с выражением приятных воспоминаний). Как же! Приводилось встречать прошлую зиму не однажды и вести беседы о всяких материях с немалой пользой для ума и для сердца.
Лиза (тщетно стараясь скрыть волнение). А он женат? На ком?
Приклонский (учтиво). Нет, Елизавета Николаевна, еще Алексей Павлович не женат, да, кажется, вряд ли и собирается жениться. Барышни на него засматриваются; многие девицы и дамы нашего круга восторгаются его умом и всей его особой и говорят, что ему равного не встречали во всю свою жизнь. Но он всегда погружен в меланхолию, как бы тая в душе неясную страсть к неведомой никому деве или мечтая о сказочной Царь-девице.
Лиза (смутившись и опустив глаза, дрожащим голосом). А вы, Андрей Петрович, скоро ли едете в Петербург?
Приклонский (с неопределенным выражением не то удовольствия, не то сожаления). Уже на будущей неделе. Хотя я и привык к своему полку, к своим товарищам, к светским отношениям и к утехам военного честолюбия, но я нахожу большую приятность и в деревне, на родине моей. Я был бы не прочь остаться, когда бы одна любезная девица отвечала желаниям моим. Но, кажется, она…
Лиза. Отчего же так скоро вы от нас уезжаете?
Приклонский. Призывает служба царская. А по мне, я бы с превеликим удовольствием остался долго в этих местах, где протекало мое мирное детство, где безмятежно играл я с братьями и сверстниками моими.
Лиза (нежным голосом). Можете ли вы, Андрей Петрович, исполнить то, о чем я буду вас просить?
Приклонский. Все, что в моих силах, исполню с превеликим удовольствием.
Лиза (помолчав немного). Передайте, пожалуйста, как-нибудь при встрече господину Львицыну, что я вышиваю покрывало разноцветными шелками и что я надеюсь нынче окончить его.
Приклонский слушает молча и внимательно.
Пожалуйста, не забудьте передать это ему от меня, — мне чрезвычайно надобно, чтобы он знал об этом. Очень красивый и трудный узор, — я сама его выбирала и сама вышиваю. Этот рисунок доставил мне много забот и требовал большого внимания, ни на минуту не ослабевающего. Чтобы соблюсти точность в частях и гармонию в целом, надобно было тщательно подбирать тончайшие оттенки шелков. (Смотрит на Приклонского с нежно-молящим выражением.)
Приклонский (не показывая удивления). Будьте уверены, Елизавета Николаевна, что передам я это непременно, точно и с отменным моим удовольствием. Но слышал я, что он сам хочет приехать сюда ненадолго.
Встает и откланивается. Лиза провожает его до двери. Песня девок. Лиза возвращается в девичью. Подходит к окну, где стоят ее пяльцы, усердно работает, по временам взглядывает в окно.
Лиза. Няня, слышишь, как птички в синеве заливаются?
Нянька. Всякая пташка хвалит Господа по-своему.
Лиза. Тонкий крик жаворонка в безмятежной лазури зовет меня далеко, куда-то в высь, к ненаглядному умчаться. Но ах, где же вы, крылья, на которых мчаться бы высоко над землей?
Нянька. Человеку, Лизанька, летать не положено.
Лиза. Да и где мне! Надо кончать покрывало. Год за годом, три года я вышивала его. Вот еще один только лепесточек, и окончу работу.
Нянька. Ну и слава Богу! Хоть отдохнет моя Лизанька, глазки свои ясные трудить не станет.
Лиза. Вот когда я поняла, чего стоит подневольная работа вышивальщиц и кружевниц, как ноет спина, как в натруженных глазах тает мир! Как в глазах потемнело! Фиолетовые, желтые, зеленые плывут пятна и все заслоняют.
Кончила работу. Плачет. Входят с песней девки, окружают Лизу.
Девки. Барышня кончила! Закрепила последнюю шелковинку! Барышня пальчик уколола! Кровинка на пальчике выступила! Нянюшка, няня! Барышня иголкой пальчик уколола.
Нянька (озабоченно подходя к Лизе). Экие вы девки! Опять недоглядели! (Перевязывает Лизин палец.)
Лиза. Игла заторопилась, — знает, что давно пора кончать. Как потемнело в глазах! Как темно на сердце! Кончила мое покрывало, но все мне быть одной, — милый мой далеко. Перед глазами плывут лиловые пятна. В глазах багряно и туманно, голова кружится. Напрасно ты торопилась, милая игла! (Плачет.)
Степанида. Не плачьте, барышня, — приедет милый. Хотите погадать на свечке?
Лиза. Какое же теперь гаданье? Ведь не зима!
Степанида. Мы возьмем жестяной коробок, поставим в него восковую свечку, на речку спустим, пускай плывет, покуда видно. Коли свеча не погаснет, вернется милый скоро.
Лиза. А где же коробок?
Степанида. У нас уже все готово, — вот Дашка коробок держит.
Лиза и девки идут в сад к речке. Слышна их песня. На берегу Лиза своими руками затепливает свечку, становится на колени на песок и спускает в речку коробок с зажженной свечой.
Девки (кричат тревожно и взволнованно). Плывет, плывет! Мелькает огонек! Ветерком его качает! А вдруг задует? Погас? Нет, нет, горит! Горит, горит! Вот уж он за поворотом. Не погас!
Смех, громкие крики. Девки возвращаются с веселой песней. Потом входит Лиза с только что срезанными ей в саду цветами. Разбирает их и ставит в две вазы.
Лиза. А где же Лушка?
Степанида. Да в Заозерье, видно, побежала. Там садовник молодой уж больно красив, — все к нему Лушка бегает полюбоваться, помиловаться, поцеловаться.
Нянька. Ты знай себя! Что о других болтаешь? Ты расскажи-ка лучше барышне, зачем ты к Дмитрию ходила.
Степанида. Тебе-то что за дело?
Лиза. Ты, Степанида, не груби. Молчи.
Вбегает Лушка, запыхавшись.
Лушка. Барышня, барышня!
Лиза. Что ты, Лушка?
Лушка. Барышня, молодой барин Львицын, сказывают, сейчас приехал. Да как постарел! Да как подурнел!
Лиза (растерянно глядя на Лушку). Молчи, глупая, молчи! (Чувствуя себя внезапно ослабевшей, садится на стул.)
Нянька (ворчит). Ну что ты, оглашенная, прибежала, испугала барышню. Разве так можно?
Лиза (быстро подходя к покрывалу). Девушки, разверните мое покрывало во всю длину. Посмотрю его еще раз и отправлю соседу в подарок на память. Скажи-ка, Лушка, пусть Дмитрий собирается ехать на телеге в Заозерье.
Лушка уходит. Степанида смотрит на нее сердито. Девки развертывают покрывало во всю длину и подносят его Лизе.
Девки (толпясь вокруг Лизы). Да и хорошо же вышивание-то! Ну уж и искусница барышня-то наша! Вот-то уж золотые ручки у барышни нашей! Ручки золотые, глазки ясные!
Лиза. Узор отменно красив, но я плохо различаю краски. Все оттенки смешались в моих глазах в одно пестрое пятно. Ну, девушки, сложим покрывало, — сначала вдвое, так, в длину, да осторожнее. Теперь свернемте его в несколько оборотов вокруг этой досточки, чтобы оно лежало гладко, не терлось и не гнулось. Теперь заверните его в полотно. Дайте шелковый шнурок, я сама завяжу узел. Надо в сохранном виде послать его соседу в подарок. Пока Дмитрий запрягает, я напишу письмо.
Так говоря, Лиза при помощи девок свертывает покрывало и завертывает его в полотно. Девки тихо расходятся. Лиза идет в гостиную и садится писать письмо за маменькиным столом красного дерева с бронзовыми полосками. Пишет и перечитывает. На нее падают лучи клонящегося к закату солнца. Нянька идет в гостиную, садится у окна.
Нянька (ворчит). Сколько времени сидела, спину гнула, а теперь соседу отдать. Послала бы ему медку нашего, да и будет с него.
Лиза. Правда, нянечка. Надо и меду ему послать.
Звонит. Входит Степанида.
Лиза. Степанида, сходи к Пахомовне, возьми меду, выбери кадушку покрасивее да мед самый чистый, пусть Дмитрий отвезет его в Заозерье вместе с покрывалом. Потом сюда приди, заверни цветы, что я сейчас срезала, да чтоб они не мялись, не сохнули.
Степанида. Слушаю, барышня.
Уходит. Лиза продолжает писать. Часто вытирает слезы.
Нянька. Да ты бы, Лизанька, завтра ему написала. Вишь, ручки-то у тебя как дрожат. Встревожилась очень, а за ночь и прошло бы. Недаром говорится: утро вечера мудренее.
Лиза. Ах, няня, не мешай! Хочу излить мои чувства, боюсь показаться смешной или навязчивой.
Нянька. Пишешь, а сама плачешь. Да не плачь ты, Лизанька!
Лиза. Нянечка, не мешай! И так слезы свет застят, буквы прыгают, строки мешаются.
Нянька (помолчав). Что пишешь-то больно много, Лизанька?
Лиза. Погоди, нянечка. Ну, слушай, я прочту тебе мое письмо. (Читает): «Милый Алексис! Я услышала, что Вы приехали в Заозерье, и минувшие дни предстали вдруг предо мной, как смутный, но сладостный сон. Не сердитесь на то, что я пишу к Вам. В память былой дружбы нашей примите от меня этот непышный дар, покрывало, над которым блуждали мои бедные руки, мои усталые глаза, мои печальные мечты. Примите и вспомните ту, которую Вас никогда не могла забыть. Также взгляните благосклонно на цветы, срезанные мной, и да будет Вам сладок мед, произведение скромного хозяйства моего. Я буду очень рада, если вы приедете пообедать со мной и взглянуть на то, как живу я, горестно осиротевшая, так внезапно потерявшая любимых родителей. О том, как мне это было больно, нечего и говорить. Впрочем, если неприятны Вам воспоминания о днях, для меня незабвенных, то прошу Вас не стеснять себя просьбой моей. Я же воспоминания о Вас навсегда замкну в сердце моем, не имеющем иных радостей, кроме воспоминаний. От всего сердца желающая Вам счастья, Лиза Ворожбинина».
Нянька слушает и плачет.
Лиза. Хорошо, нянечка?
Нянька. Уж так жалостно, и сказать нельзя.
Степанида приносит связанные и завернутые цветы. Лиза их внимательно рассматривает, поправляет.
Лиза. Спасибо, Степанида.
Звонит. Подходит Лушка.
Лиза. Готов ли Дмитрий?
Лушка. Он здесь.
Входит Дмитрий, молодой, красивый, черноусый, кланяется.
Лиза. Что, Дмитрий, дала тебе Пахомовна мед?
Дмитрий. Да уж Степанида его в тележку уложила.
Лиза (передавая Дмитрию письмо, покрывало, цветы). Смотри, Дмитрий, я знаю, ты у меня расторопный и толковый. Поезжай в Заозерье. Возьми письмо, передашь его Алексею Павловичу в собственные руки. Здесь покрывало, его особенно сохранно вези, никому не отдавай, прямо в руки господину Львицыну. И мед, и цветы. Проси, чтобы тебя допустили к самому барину. Скажи, Елизавета Николаевна Ворожбинина поздравляет соседа с благополучным прибытием и посылает ему в подарок цветы, мед и свое рукоделие. Вези все бережно, цветы чтобы не мялись, мед не пролился бы, покрывало бы не терлось. Довези все в сохранности да письма не потеряй.
Дмитрий. Не беспокойтесь, барышня, все будет цело.
Кланяется и уходит. Лиза бежит к окну, смотрит. Слышен стук по камням тележки и топот копыт; эти звуки удаляются и затихают. Лиза ходит из комнаты в комнату и плачет. Нянька идет за ней, утешает.
Нянька. О чем слезы ронишь, Лизанька? Холост, неженат вернулся, — видно, тебя не забыл.
Лиза (ломая руки). Ах, забыл! Вон из глаз, вон из памяти.
Действие пятое
Раннее утро. Роща у ручья, отделяющего Ворожбинино от Заозерья. Через ручей мост. Близ моста — большой обомшалый камень. Лиза подходит к ручью, в сарафане, с письмом Львицына в руках. За ней идет нянька.
Нянька. Ну, что ты, Лизанька, встала так рано? Оделась легонечко, идешь по траве сырой. Куда мы забрели с тобой? Тут уж твоя земля кончается, — вон та роща за мостиком — это уж земля заозерская.
Лиза. Быть может, здесь встречу я Алексиса и скажу ему, хотя бы в последний раз, про мою любовь. Ах, нянечка, тяжело мне! Утро прохладное, росистое, многоцветное, а я мало что различаю. Словно очертания и цвета предметов скрадываются от моего взора падением великого дождя. Мне кажется, что мир зыблется в моих глазах.
Нянька. Поспала бы еще, Лизанька, — глазки-то у тебя как покраснели!
Лиза. От чего это, няня? От ветра, веющего мне навстречу? От пролитых в изобилии слез? От усталости?
Нянька. Вышивала усердно, Лизанька, ночей недосыпала.
Лиза. Ослепну я, как бедная Марфушка.
Нянька. Что ты, что ты, Лизанька, Бог с тобой! Не надо так говорить, — в какой час скажется. Господь тебя помилует, голубушка, пошлет тебе радость великую.
Лиза. Да я не боюсь, няня. Ослепну я. Ну, что ж! Разве мы не видим лучше глазами души, чем глазами тела? Вот и мостик. Сколько раз таким же ранним и росистым утром мы с Алексисом встречались здесь! Мы опирались на эти тонкие перила и прислушивались к мелодичному журчанию струй. Здесь все попрежнему: так же лепечут струи, перебегая по камешкам, ручей, как прежде, вьется, теснимый живописными холмами, и убегает в тень прохладной рощи. А для меня на свете все переменилось, — неужели навсегда? (Быстро перебегает по мостику.)
Нянька. Куда ты, Лизанька?
Лиза. Я на земле моего милого. Неизъяснимое волнение объемлет меня. Не смею идти вперед, и жаль к себе вернуться.
Слышен незнакомый мужской голос, выкрикивающий что-то; слов не разобрать. Лиза, испуганная, бежит обратно.
Лиза. Здесь я у себя, — но и там, глупая, чего же мне бояться! (Садится на большой обомшелый камень, лежащий недалеко от входа на мост.) Неужели Алексис не придет в этот ранний час, в который некогда мы с ним на этом месте встречались? Ах, нянечка, ты еще не знаешь, что он мне ответил.
Нянька. Да уж, видно, нехорошее письмо привез тебе Дмитрий.
Лиза. Слушай, няня, я прочту тебе. (Читает): «Милостивая государыня, Елизавета Николаевна! Я глубоко признателен Вам за подарок Ваш, верное свидетельство отменного умения Вашего управлять вещами и людьми. Располагая уехать отсюда вскоре, не знаю, буду ли иметь возможность воспользоваться любезным приглашением Вашим, за которое приношу Вам мою нижайшую благодарность. Впрочем, имею честь быть с истинным почтением, покорнейший слуга Ваш А. Львицын».
Нянька. Все еще сердится, забыть не может. Недобрый он, Лексис твой.
Лиза. Нет, няня, он — добрый, я — злая. Не брани его, няня, не надо.
Нянька. Молчу, молчу, мне-то что!
Лиза (помолчав). Уж, видно, Алексис не придет. (Вздохнув печально, Лиза окинула окрестность и уже оперлась о камень рукой, чтобы встать, но вдруг слышит шорох в кустах и шаги на дорожке по ту сторону ручья.) Это — он! Няня, он идет! Няня, голубушка, иди, иди домой, я одна здесь останусь.
Нянька торопливо и взволнованно крестит Лизу и уходит, спеша изо всех своих старческих сил. Между кустами за речкой показывается Львицын.
Лиза (тихо). Это — Алексис. Я узнала его, — ах! глазами души больше, чем глазами тела. Разве не различила бы я в глубокой ночи его походку?
Львицын тихо идет мимо моста, погруженный в глубокую задумчивость. Невнимательно взглянув на Лизу, кланяется ей и проходит мимо.
Лиза. Алексис!
Львицын останавливается, всматривается в Лизу. Смотрит на нее с изумлением и невольной нежностью. Лиза встает и поспешно идет к нему. Львицын переходит через мост. Они принужденно стоят друг против друга.
Лиза. Сюда, к ручью, где мы встречались, я поспешила нынче утром. Вы не забыли это место?
Львицын. Елизавета Николаевна, извините. Я принял вас за дочь отца Сергея. Ваше простое одеяние невольно ввело меня в заблуждение. Я не такой вас воображал.
Лиза. Поверьте, я совсем переменилась. Хорошо ли вы доехали, Алексис?
Львицын. Довольно быстро, и не без приятности.
Лиза. Лето нынче такое же очаровательное, как и в тот памятный год.
Львицын. Я вышел из дому рано. Что-то влекло меня в ту сторону, где пережил я столько разнообразных чувствований, радостных и печальных.
Лиза. Вы шли мимо. Вы не захотели посетить меня.
Львицын (печально). Благодарю вас очень за приглашение и за вашу вчерашнюю присылку. Вышивание превосходно, и весьма лестен, но не утешен мне сей ваш, Елизавета Николаевна, насмешливый подарок.
Лиза (с трудом удерживая слезы). Но неужели думаете вы, Алексис, что я в насмешку послала вам эту работу?
Львицын. Вышивали его, бессомненно, отменно искусные мастерицы, лучшие из тех, коими вотчина ваша на всю округу издавна славится.
Лиза (улыбнувшись сквозь слезы, отчего становится вдвое милее). Вышивала одна, изрядно усердная, да уж не знаю, сколь искусная.
Львицын (внезапно вспыхнув). И все так же несчастные девушки слепнут над работой?
Лиза (горестно восклицает). Я сама вышивала! Все покрывало своими руками вышила. (Плачет.)
Львицын (с удивлением). Не может быть! Сколько же лет надобно было над ним сидеть! Лиза, что вы говорите!
Лиза. Я работала над ним три года. Как только умерли мои родители, я нашла в старой Библии, усердно украшенной миниатюрами, мотив тонкого узора. Сплелися розы с розами, шарлаховые, алые, пунцовые и белые. Как раз к вашему приезду я кончила вышивание. (Со слезами.) Взгляните, Алексис, на мои пальцы, они исколоты иглой. (Глядя прямо в глаза Львицына, голосом ангельской кротости.) Взгляните на мои глаза, они красны от работы и еще более от многих слез, от бессонных ночей, в труде и в печали проведенных мной.
Львицын (осыпая Лизины руки поцелуями). Ангел Лиза! Ты страдаешь! Ты, мое бесценное сокровище!
Лиза (прижимаясь головой к его груди). Меня тревожила только мысль — быть вами окончательно позабытой.
Львицын. Поверьте, Лиза, во все эти годы, где бы ни был я, в Германии или в России, образ ваш владычествовал над моей душой. Порой доходили кое-какие вести о вас. Я знал, что вы отказываете всем искателям вашей руки. Много раз я порывался поехать в мою деревню, чтобы иметь возможность еще раз взглянуть на милое лицо, но что-то удерживало меня. Вчера, когда я читал письмо ваше, почудилась мне в нем злая насмешка над мной. Казалось мне, вы хотите показать, что словам моим не придаете значения и что по-прежнему ваши крепостные девушки тратят зрение над вышиванием.
Лиза. Я вам писала, что вышила покрывало собственными руками.
Львицын. Я вспомнил, что и сам я иногда заставал вас за пяльцами, причем вышиваемый вами узор мало подвигался к окончанию, и я объяснил ваши слова тем, что вы для рассеяния скуки приходили иногда в девичью и делали несколько небрежных стежков, едва ли к украшению общего способствующих. Я долго предавался грустным размышлениям, и почувствовал в душе моей ожесточение, и голоса души я не услышал, и не целовал милых строк.
Лиза. С трудом, при свечах, прочитала я ваш холодный ответ и долго плакала. Сон не приходил ко мне, и я бы так и не ложилась в постель, если бы Лушка и Степанида, по приказу няньки, не отвели меня в спальню. Почти бесчувственную от жестокой печали, они раздели и уложили меня. Но весь мой ночной отдых состоял лишь в том, что я в тягостном полузабытьи то одной, то другой стороной вверх переворачивала подушку, беспрестанно увлажняемую слезами.
Львицын. О Лиза милая, мой ангел нежный!
Лиза. Я все слова, все речи ваши сложила в моем сердце и жила единственно только для того, чтобы стать достойной вас. Ныне я уж не та, что была прежде; тогда я глядела на вас, как на вещи, созданные для того, чтобы угождать мне. Ныне свет меркнет в моих глазах, и я умереть готова, но глаза души моей открыты для невечернего света правды, и душа моя радостна, потому что я знаю, — вы простите мне мою детскую злость и все мое бедное неразумие. От радости и от печали моя душа трепещет и растворяется в слезах, и я, как некогда Гризельда, достигла счастья после многих испытаний.
Львицын. Мой милый друг, пленительная Лиза, прости мое неверие. Отныне мы вместе навеки.
Сбегаются девки, любопытные и веселые. Спеша из всех своих старческих сил, идет нянька. Девки запевают славу Львицыну и Лизе.
Конец.