Дверь в комнату Настасьи Филипповны и Фимы была распахнута настежь. Дмитрий вбежал в нее и сразу не мог ничего разглядеть в полутьме. Он слышал только отчаянные вопли, среди которых узнавал голос Фимы. Он видел в двух шагах от себя темную массу борющихся, но еще шаг – и он понял, в чем дело. Какой-то рослый человек, одной рукой обхватив Фиму, крепко держал ее, а другою отбивался от Настасьи Филипповны и Пафнутьевны.
Они старались загородить ему выход из горницы, старались вырвать у него Фиму.
Но он, очевидно, был очень силен, и долгая борьба с ним для них оказывалась невозможной. Они могли только кричать и звать к себе на помощь.
Вдруг разбойник, заслышав шаги вбежавшего Дмитрия, обернулся в его сторону, и Дмитрий разглядел знакомое лицо – лицо Осины. Он знал историю сватовства его, и теперь все ему стало ясно. Ужас и злоба охватили его, рука с топором поднялась на мгновение, и он раскроил бы голову княжескому приказчику, но тот заметил его движение и отбежал, не выпуская, однако, Фиму, которая, в длинной белой сорочке, с распущенными волосами, уже не кричала, а только истерично рыдала и слабо билась в крепких руках приказчика.
«Убить! убить злодея! положить его тут на месте!» – мелькнуло в голове Дмитрия.
Но он содрогнулся перед этой мыслью об убийстве.
Собрав все свои силы, он кинулся на Осину и в одно мгновение вырвал из рук его Фиму.
Как ни крепок и силен был приказчик, но он не ожидал нападения. Он был уже утомлен борьбою. Он на мгновение опустил руки, собираясь ловчее сбить с ног нежданного противника, но в то же самое время Дмитрий ударил его кулаком в грудь, налег на него всем телом и повалил на пол.
– Давайте ширинки, скорее! Скрутим ему руки! – закричал он.
Фима сидела на полу, дрожа всем телом и заливаясь слезами. Но Настасья Филипповна и Пафнутьевна еще не совсем обезумели от ужаса.
Они кинулись за ширинками и через несколько мгновений подбежали с ними к Дмитрию.
Как ни выбивался, как ни кричал приказчик, а скоро Дмитрий, с помощью женщин, скрутил ему руки и ноги, сунул в рот кусок полотна. Он не мог пошевельнуться, он был теперь безвреден.
«Но ведь вот, может быть, сейчас вбегут другие, и сколько их, разбойников, кто их там знает? да и что делается на другой половине дома? что с Андреем, Рафом Родионовичем? Нужно поднять крестьян, нужно позвать кого-нибудь на помощь!»
Все эти мысли зараз, одна перегоняя другую, мелькнули в голове Дмитрия. Что ж ему делать? бежать, узнавать, помогать там… а здесь оставить Фиму – разве это возможно?
Однако нужно на что-нибудь решиться. Он только выйдет в сени и сейчас вернется. Он направился к двери, но Настасья Филипповна и Пафнутьевна удержали его за полы кафтана.
– Митенька, голубчик, не оставляй нас, ради Христа! всех нас разбойники прирежут! – вопили они…
И он остался.
А там– то что же? Там, очевидно, было неладно! Слышно было, как кричат, ругаются, хлопают дверью… Что-то тяжело падает на пол, так что даже трясутся стены.
Старая Пафнутьевна пришла в себя и заикаясь, дрожащим от страха голосом проговорила:
– Пойду-ка я взгляну, а то на двор выбегу, людей кликну. А встретят, убьют, ну туда мне, старой, и дорога!
Она, спотыкаясь и шатаясь, вышла в сени. Прошло несколько тревожных минут.
Фима все сидела на полу, очевидно не понимая, что кругом нее творится.
Настасья Филипповна, стуча зубами и захлебываясь от рыданий, стояла над нею, безумно глядя на дверь.
Она крепко прижала Фиму к себе, охватила ее руками. Ее материнские руки так и сжались, как железные, – трудно будет вырвать из них Фиму.
Осина бьется в углу горницы. Он напрягает все силы, чтобы разорвать свои путы, – но это невозможно. Толстое полотно крепко всего его стянуло, да и сам он привязан к тяжелой кровати. Трещит эта кровать от его усилий, трещат его кости, но ничего не может сделать он и только слабеет от борьбы напрасной.
Дмитрий стоит у двери с топором наготове. Будь что будет, хоть кровь пролить придется, а первого, кто попробует ворваться в горницу, он уложит на месте.
Но вот в сенях слышны шаги Пафнутьевны.
– Ахти нам! – кричит она. – Разбойников много. Наши с ними на дворе дерутся. Что-то будет?!
– Голубчик Митенька, – прошептала Настасья Филипповна. – Если всем нам смерть пришла, так уж, значит, такова воля Божия! А спаси ты хоть Фиму, выведи ты ее отсюда, укрой хоть на деревне, хоть где хочешь…
Дмитрий вздрогнул.
Как это до сих пор не пришла ему такая мысль в голову?! Сколько времени даром потерял! Конечно, из дому бежать нужно! Но на дворе дерутся, на дворе много разбойников, а он один.
Настасья Филипповна будто угадала, о чем он думал.
– Тут из сеней калиточка на задворки, может, там нет никого, – шепнула она. – Держи дверь-то! Я Фимушку сейчас одену.
И она, с помощью Пафнутьевны, стала кое-как снаряжать Фиму, которая сама ничего не понимала и машинально подчинялась всему, что с ней делали.
Вот на ногах ее теплые сапожки, вот она сама закутана в меховую шубку.
– Веди ее, Митя, – говорит Настасья Филипповна, – а с нами пусть будет что Господу угодно!
Она бросается к дочери и порывисто крестит ее.
– Дитятко мое ненаглядное, свижусь ли с тобою?
Фима очнулась от этих последних слов матери.
– А ты, матушка? – крикнула она. – А ты, мамка? Без вас я не пойду отсюда!
И старая мамка, и Настасья Филипповна не одеты; а минута идет за минутой…
Кое– как похватали они одежу, первое, что попалось под руку.
– Господи помилуй, авось и удастся!
Они уже в сенях. Дмитрий запер дверь в опочивальню.
– Кто тут еще? – раздался над ними громкий голос.
Чья– то тяжелая рука схватила за плечо Настасью Филипповну. Но Дмитрий уж рядом. Он замахнулся топором, неведомый человек крикнул и повалился.
Отперта спасительная дверка. В душные сени клубами врывается морозный воздух; из-за тесового навеса глянул свет луны. Они на свободе. А за ними в сенях уже раздаются крики.
Дмитрий схватил на руки Фиму, шепнул Настасье Филипповне и мамке: «Не отставайте, ради Бога!» – и побежал, спотыкаясь о снежные сугробы, увязая в хрустевшем снегу и снова выкарабкиваясь со своей дорогой ношей.
Следом за ним, забывши усталость, спешили Всеволодская и мамка.
Тут направо, еще несколько шагов, – и начинаются крестьянские избы. Но большой шум и крики слышны из деревни; не на одну усадьбу Рафа Родионовича напали разбойники. Видно, их много. Забрались они в крестьянские избы.
Но что это такое?
У частокола привязана лошадь с санями.
Вот оно – спасенье!
Дмитрий едва не крикнул от радости.
В один миг был он около санок, бережно положил в них Фиму, махнул рукою двум женщинам и отвязал лошадь.
Настасья Филипповна и Пафнутьевна кое-как дотащились до саней и почти без чувств упали в них.
Дмитрий хлестнул вожжами, выхватил кол из загородки и, нещадно колотя им по бокам лошади, пустился через снежные поля к своей усадьбе.
«Теперь не догонят! – радостно думал он. – Теперь она спасена! Приеду – всех подниму на ноги, и пускай приходят разбойники, пусть хоть сотня их, со всеми управлюсь!»
И он продолжал колотить несчастную лошадь, не замечая, что она и так летит как стрела и пар от нее идет во все стороны.