Я получил предписание сделать полет из Москвы в Смоленск и обратно с целью рекогносцировки местности перед предстоящим ночным полетом по этому же маршруту. Мы должны были лететь вдвоем с хорошим моим приятелем Федором. Рассчитывали: позавтракав, вылетим на рассвете, в Смоленске будем к обеду, пообедаем, отдохнем, в этот же день вылетим обратно и к ужину будем в Москве.
На рассвете я посмотрел в окно и изумился. Накануне стояла хорошая погода, а сейчас моросил мелкий осенний дождичек, облака ползли над самыми крышами домов. Тем не менее, я все же поехал на аэродром. Нас долго не выпускали. Мы от скуки успели позавтракать дважды, а погоды все не было.
Наконец, метеорологическая станция дала более или менее утешительные сведения, и мы уговорили начальство выпустить нас. Поднялись. Шли низко над землей. Лететь было приятно и спокойно, хотя временами облака почти стлались по земле. Самолет идет плавно, не шелохнется. Мы с удовлетворением следили за скоростью, наблюдая быстро мелькавший лес, поляны, деревни. С хорошим настроением мы подходили все ближе и ближе к Смоленску.
У самого Смоленска самолет попал в ливень. И в какой! Нас трепало, швыряло, но мы, благополучно выбравшись из этой переделки, подошли к городу. Впереди - аэродром. Мы удивились, когда увидели на середине аэродрома огромный знак, запрещающий посадку. Позднее выяснилось, что от дождей аэродром раскис и садиться было нельзя. Делаем круг. Знак не убирают. [76]
Делаем два, три круга. Нам снизу машут руками, сигналят, что садиться нельзя. Мы упорно требуем посадки. Сделали пять-шесть кругов и жестами поясняем, что нам необходимо сесть во что бы то ни стало. Наконец, увидели бегущих людей, которые выложили посадочный знак.
Когда- то через аэродром проходило шоссе. Сейчас оно поросло травой, но грунт в этом месте был хороший. На это шоссе мы и сели.
В Смоленске, как и в Москве, непрерывно лил дождь, Было свежо. Дождь был мелкий, нудный, напоминающий глубокую осень, временами стихал, временами переходил в ливень. Мы пообедали, высушили промокшую одежду и готовы были пуститься в обратный путь.
Я зашел на метеорологическую станцию. Молодой метеоролог вежливо сообщил, что по всему пути от Смоленска до Москвы во вторую половину дня будут грозы.
- Откуда это следует? - спросил я его.
Он обратился к синоптической карте и начал обосновывать свои прогнозы. Я не соглашался. Теоретически грозы при такой обстановке возможны, но я почему-то не верил, что и без того дьявольскую погоду осложнят еще грозы.
- Я все-таки лечу, - заявил я.
- По-моему, лететь нельзя, - спокойно ответил метеоролог.
Не сказав больше ни слова, я молча вышел, из метеорологической станции и направился к самолету. Мотор запущен. Подбежал дежурный по аэродрому и заявил, что он самолет не выпустит. На балконе здания комендантского управления, где помещался дежурный, с бумагами в руке стоял ликующий метеоролог.
В то время я вел большую исследовательскую работу по дальним перелетам. Мне начальник воздушных сил разрешил вылетать в любую погоду по моему усмотрению. В моем кармане была соответствующая бумага. Я никогда не прибегал к ней, но на этот раз тон дежурного и сияющая физиономия метеоролога меня задели. Недолго думая, я вынул документ и предъявил дежурному.
Он пожал плечами и отошел в сторону.
Мы вылетели. [77]
Опять высота 100 метров, несколько лучшая видимость, чем утром. Дождь совсем маленький. Я уже ликовал и посмеивался над предсказателем погоды. Я не раскаивался, что «применил» документ. И ничуть не сомневался, что такая же благоприятная погода будет до самой Москвы. Уже продумываю, какую телеграмму пошлю в Смоленск из Москвы в порядке подтверждения прогноза. Надо ее составить острей и поучительней, чтобы не морочили в другой раз нашему брату голову…
Так летели до Вязьмы. Подходя к Вязьме, я, к изумлению своему, увидел довольно большую черную тучу. Это была гроза. Откуда? Подходим вплотную к туче - гроза! Огибать ее далеко. Я решил, что грозовой фронт не глубок и мы сумеем проткнуть его, не ломая пути.
Наш самолет погружается в черную бездну. Сильный бросок. Сразу наступили сумерки. Самолет швыряет из стороны в сторону. Дождь, как из ведра. Нас бросает вверх, вниз. Яркие ослепительные взблески. Грозное и величественное зрелище. Гром не слышен, зато ощутителен. При каждом ударе нас встряхивает. Броски так сильны, что, кажется, вот-вот отлетит крыло. Крепко держимся за рулевое управление и напрягаем все силы, чтобы удержать самолет ровно, не дать грозе опрокинуть, перевернуть машину.
А дождь неимоверный. Крупный град с шумом ударяет по крыльям, больно бьет в лицо, кругом все темнее я темнее. Влипли! - мелькнуло в голове. Выберемся ли мы из этой бурлящей черной громады? Внезапно ослепительный блеск. Молния вспыхнула совсем рядом с самолетом. Впечатление такое, что вот-вот загорится наша машина. Пауза и вслед за ней исступленный бросок вниз, боком на крыло. Казалось, все кончено. Я различил в проливном дожде под самым крылом самолета макушки деревьев. Мы едва успели выравнять самолет и привести его в нормальное положение. Как мы не задели за деревья - непостижимо.
Впереди мелькнуло небольшое «окошко». Скорей, скорей вон из этого кипящего котла! Мы облегченно вздохнули, когда огромная туча осталась позади.
Пошли в обход. Вслед за этой грозой повстречалась еще одна, маленькая, но мы, напуганные предыдущей, далеко обошли вторую. Едва обошли вторую - появились третья, четвертая, пятая. Их было целое семействе. [78]
Я никогда не видел такого скопища гроз. Они заполнили огромнейший район. Мы лавировали между ними, тщательно обходя каждую, не решаясь сунуться даже в очень маленькую. Наш путь вместо прямой линии теперь представлял сплошные зигзаги.
Я уже беспокоился, хватит ли бензина до Москвы. К тому же встречный ветер убавил скорость. Мы утомились и промокли до последней нитки. Но, к счастью, грозы тоже слабели. Прошли Можайск, грозы кончились и, даже на мгновение показалось солнце. Я уже предвкушал стакан горячего чаю… Но солнце быстро заволокло облаками, и вновь пошел мелкий дождик. Все-таки на душе было как-то радостно, что все осталось позади, что выбрались из этого омута гроз, что теперь уже совсем скоро будет Москва.
Действительно, впереди показались мачты радиостанции, что у самого аэродрома. Ну, наконец-то мы дома. Но мечты об отдыхе быстро исчезли. Подходя ближе к Москве, все более настойчиво бросалась в глаза какая-то мутная чернота. Мощная грозовая туча простиралась перед нами огромным полукольцом. Она шла слева от нас, захватывала северную и северо-восточную часть Москвы и уходила на юг, куда-то к Серпухову. Мы прибавили скорость и быстро пошли на посадку к аэродрому, чтобы скорее сесть, пока нас не захватила гроза. Но сильный встречный ветер задерживал нас, гроза шла быстрей, неумолимо приближаясь к аэродрому.
Бешеная гонка - кто вперед! Выжимаем все из самолета - скорее, скорее к аэродрому. Вот остается всего полтора-два километра. А гроза с другой стороны уже захватила границу аэродрома. Вот на поле поднялся огромный вихрь, который, будто шутя, опрокинул уже на земле тоже торопившийся на посадку, огромный пассажирский самолет. Я обомлел. Уж если такой самолет опрокинуло, то нам и соваться нечего…
Гроза шла прямо на нас. Мы повернули и полетели прочь с аэродрома. По ветру нас несло быстро. Но надо что-то предпринимать, так как бензина осталось едва на полчаса. Обойти грозу слева или справа невозможно. Снизу нельзя - она стлалась по самой земле. Пробиться вверх - значит надо набрать тысяч шесть-семь метров высоты, чего мы сделать не можем. [79]
Справа, в районе Царицына, я заметил небольшое светлое окошко. Мы устремились туда. Скорей, скорей, пока не исчезла и эта возможность. Вот уже подошли совсем близко. Но перед самым носом и это окошко захлопнули грозовые облака. Несколько секунд, идем вперед, и вот уже подошли вплотную к грозе. Надо удирать. Решительно развернулись, пошли обратно. Но оказалось, что передняя часть грозового фронта - отроги грозового облака - захватила самолет. Мы оказались в полукольце. Выход один: скорей уходить в единственный перед нами просвет, прочь от этой беснующейся громады.
Бешеный вихрь снова бросал нас из стороны в сторону, вверх, вниз. Порой казалось, что привязные ремни не выдержат и при резком толчке нас выбросит из самолета. Полный газ! От мотора взято все, что он может дать. Но мы от грозы не отдаляемся. Она с такой же скоростью идет вместе с нами. По сторонам и сзади сверкает молния. По броскам самолета чувствуем удары грома.
Но теперь гроза, хоть и медленно, но уходит назад. Еще немного, - и мы вырвались из грозового кольца. Теперь куда? Где можно сесть? Вблизи - ни одного аэродрома. Мы несколько минут бесцельно идем по ветру. Гроза преследует. Внизу я замечаю ровную, покрытую густой травой полянку. Вот аэродром - лучшего желать нельзя! Действительно, поле ровное, как стол, покрытое яркой зеленой скатертью - травой.
Раздумывать некогда. Делаем круг я заходим на посадку. Все ближе и ближе земля. Вот высота 40, 30, 10 метров. Мы были увлечены посадкой. Я не сомневался, что она пройдет хорошо, но перед самой землей - резкий бросок. Это вихрь настигшей нас грозы. Ослепительная молния, самолет подбросило, еще рывок, машину с невероятной быстротой опрокинуло и крепко ударило о землю.
Все это произошло мгновенно. Мы не успели даже сообразить, что именно случилось. Я висел вниз головой на привязаных ремнях. Мотор не был выключен. Не загорелся бы! - мелькнуло в голове. Я отстегиваю ремни и, выставив сначала одну, затем другую руку, опускаюсь вниз головой с намерением выбраться из кабины. Рука уходит в мягкую землю. Уходит все глубже [80] и глубже. Опираюсь второй рукой, она тоже уходит. Оказывается, под нами торфяное болото. Я уже начинаю задыхаться, а ноги еще в кабине. Извиваясь всем корпусом, я, наконец, вытаскиваю ноги из кабины, освобождаю одну руку, хватаюсь за какую-то деталь самолета и подтягиваюсь. Отдышался. Тина залепила глаза, уши, нос, набилась за рубашку. Руки, лицо, куртка, шлем - все в какой-то слизистой жиже. Я протираю глаза, подтягиваюсь еще больше, встаю на ноги и тотчас замечало, что ноги быстро вязнут. Торфяное болото засасывает.
Я бросаюсь в сторону от самолета. Бегу быстро по трясине, чтобы не дать ногам увязнуть. Напрягая остатки сил, борюсь с этой топкой грязью и, наконец, чувствую под собой более твердую почву. Выбегаю на какую-то тропку. Несколько минут стою, ничего не соображая, едва переводя дыхание. А где же Федор?
- Федор! - кричу я.
Ни звука.
В самолете? Убит? Ранен? Потерял сознание? Не может выбраться? Бросаюсь к самолету. Бегу, стараясь попадать в свои же следы. Тина быстро затягивает их, и они еле различимы. Наконец добежал до самолета. Заглядываю в кабину - никого нет. Осматриваюсь кругом: может быть, засосало Федора в болото? Никаких признаков. Передняя часть самолета вся в масле. Течет бензин. Федора нет. Весь самолет и я вместе с ним постепенно погружаемся в предательскую тину. Я бегу опять к тропке.
На дорожке, которая, извиваясь, уходила к маленькому холмику, я заметил бегущего Федора. Я бросился за ним. Он, видимо, изнемогал от бега, да и дорожка шла в гору. Я быстро его нагонял. Когда оставалось метров сто, я почувствовал, что бежать дальше не могу. Громко крикнул:
- Федор, стой!
Он остановился.
- Куда ты бежишь?!
Он смотрел блуждающими глазами куда-то мимо меня.
- Разве я бегу? - тихо произнес он.
Мы пошли к самолету. Он лежал на спине с изуродованными крыльями. А сверху лил проливной дождь, сыпался [81] град, сверкала молния и рокотал гром. Это бесновалась та самая гроза, от которой мы только что удирали.
Спустя четверть часа юна прошла. Дождь стих, появилось солнце. Какая злая ирония, - тепло, светло, а мы стоим около болота на некотором расстоянии от своего разбитого самолета, мокрые, растерянные, виноватые…
Через несколько минут из соседних деревень к нам уже бежал народ. Впереди, как всегда, неслись мальчишки. Огромная толпа окружила нас и болото с нашим бывшим самолетом. Нас ни о чем не спрашивали… Мы стояли рядом. Вид у нас, повидимому, был очень жалкий. Говорить ни о чем не хотелось. Да и о чем говорить? Все ясно. [82]