(по поводу двух законов от 15 ноября)
Было время, когда наше рабочее движение находилось на начальных ступенях. Тогда пролетариат был раздроблен на отдельные группы и не думал об общей борьбе. Железнодорожные рабочие, горнорабочие, фабрично-заводские рабочие, ремесленники, приказчики, конторские служащие — вот на какие группы был раздроблён российский пролетариат. Кроме того, каждая группа в свою очередь распадалась на рабочих различных городов и местечек, между которыми не существовало никакой связи, ни партийной, ни профессиональной. Таким образом, не видно было пролетариата как единого и нераздельного класса. Следовательно, не видно было и пролетарской борьбы как общеклассового наступления. Вот почему царское правительство могло преспокойно продолжать свою “дедовскую” политику. Вот почему, когда в 1893 году в Государственный совет был представлен “проект страхования рабочих”, вдохновитель реакции Победоносцев встретил авторов проекта насмешками и с апломбом заявил: “Господа, напрасно утруждали себя, можете быть спокойны: у нас не существует рабочего вопроса… ”
Но время шло, экономический кризис приближался, стачки учащались, и разрозненный пролетариат постепенно организовывался в единый класс. Уже стачки 1903 года показали, что “у нас” давно “существует рабочий вопрос. Стачки в январе-феврале 1905 года впервые возвестили миру, что в России зреет и мужает пролетариат как единый класс. Наконец, всеобщие стачки в октябре — декабре 1905 года и “очередные” стачки в июне — июле 1906 года на деле сблизили пролетариев различных городов, на деле спаяли в единый класс приказчиков, конторщиков, ремесленников, промышленных рабочих и, тем самым, громко возвестили миру, что силы некогда разрозненного пролетариата ныне уже стали на путь объединения и организуются в единый класс. Здесь сказалась также сила всеобщей политической стачки как метода общепролетарской борьбы против нынешних порядков… Теперь уже невозможно было отрицать наличие “рабочего вопроса”, здесь уже царское правительство было вынуждено считаться с движением. И вот, в кабинетах реакционеров началось составление различных комиссий, проектов “фабричных законов”: комиссия Шидловского,[177] комиссия Коковцева,[178] закон о союзах[179] (см. “Манифест” 17 октября), циркуляры Витте-Дурново,[180] разные проекты и планы и, наконец, два закона от 15 ноября относительно ремесленников и торговых служащих.
Пока движение было беспомощно, пока оно не приняло массового характера, реакция знала против пролетариата только одно средство, это средство — тюрьма, Сибирь, нагайка и виселица. Реакция везде и всегда преследует одну цель: расколоть пролетариат на мелкие группы, сломить его передовой отряд, запугать и привлечь на свою сторону нейтральную массу и, таким образом, вызвать разброд в лагере пролетариата. Мы видели, что этой цели она отлично достигала с помощью нагаек и тюрем.
Но дело повернулось совершенно иначе, когда движение приняло массовый характер. Теперь реакция имела дело уже не только с “зачинщиками”, — перед ней стояла неисчислимая масса во всем своем революционном величии. И она должна была считаться именно с этой массой. А массу не перевешаешь, не сошлешь в Сибирь, не вместишь в тюрьмы. Сечь же ее нагайками не всегда на руку реакции, почва под которой давно уже заколебалась. Ясно, что наряду со старыми средствами необходимо было новое, “более культурное” средство, которое, по мнению реакции, могло бы углубить разногласия в лагере пролетариата, возбудить ложные надежды у отсталой части рабочих, заставить их отказаться от борьбы и объединить их вокруг правительства.
Именно таким новым средством и является “фабричное законодательство”.
Таким образом, царское правительство, не выпуская из рук старого средства, в то же время хочет использовать и “фабричное законодательство” и, следовательно, с помощью нагайки и закона разрешить “злободневный рабочий вопрос”. Оно хочет путем разных обещаний насчет сокращения рабочего дня, охраны детского и женского труда, улучшения гигиенических условий, страхования рабочих, отмены штрафов и других подобных благ завоевать доверие отсталой части рабочих и тем самым вырыть могилу классовому единству пролетариата. Царское правительство хорошо знает, что подобная “деятельность” для него никогда не была так необходима, как теперь, в данный момент, когда всеобщая стачка в октябре объединила пролетариев различных отраслей и подорвала корни реакции, когда будущая всеобщая стачка может превратиться в вооруженную борьбу и свергнуть старые порядки, когда, следовательно, реакции необходим, как воздух, разброд в рабочем лагере, завоевание доверия отсталых рабочих и привлечение их на свою сторону.
В этом отношении весьма интересен тот факт, что законами от 15 ноября реакция обратила свой милостивый взор только на приказчиков и ремесленников ) и это в то время, когда лучших сынов промышленного пролетариата она отправляет в тюрьмы и на виселицу. Если вдуматься в дело, это и не удивительно. Во-первых, приказчики, ремесленники и служащие торговых заведений не сосредоточены, подобно промышленным рабочим, на крупных фабриках и заводах, они разбросаны по разным мелким предприятиям, они сравнительно более отсталые в смысле сознательности и, следовательно, их легче обмануть, чем других. Во-вторых, приказчики, конторщики и ремесленники составляют значительную часть пролетариата современной России, и, следовательно, отход их от борющихся пролетариев заметно ослабил бы силу пролетариата как в нынешних выборах, так и во время будущего выступления. Наконец, всем известно, что в нынешней революции городская мелкая буржуазия имеет большое значение, всем известно, что для социал-демократии необходимо ее революционизирование под гегемонией пролетариата, известно также то, что никто так не сумеет привлечь мелкую буржуазию на свою сторону, как ремесленники, приказчики и конторские служащие, которые стоят к ней ближе, чем остальные пролетарии. Ясно, что отход приказчиков и ремесленников от пролетариата отдалит от него также и мелкую буржуазию и обречет его на одиночество в городе, чего так желает царское правительство. После этого само собой понятно, для чего реакция состряпала законы от 15 ноября, затрагивающие только ремесленников, приказчиков и конторщиков. Что касается промышленного пролетариата, то он все равно не доверяет правительству, “фабричное законодательство” для него ни к чему, и разве только пули могут его образумить. Чего не сделает закон, то должна восполнить пуля!.. Так думает царское правительство. И таким образом думает не только наше правительство, но и всякое другое антипролетарское правительство — все равно, будет ли это правительство феодально-самодержавное, буржуазно-монархическое или буржуазно-республиканское. С пролетариатом всюду борются с помощью пуль и закона, и так будет до тех пор, пока не грянет социалистическая революция, пока не будет установлен социализм. Вспомните 1824-25 годы в конституционной Англии, когда разрабатывался закон о свободе стачек и в то же время тюрьмы заполнялись бастующими рабочими. Вспомните республиканскую Францию сороковых годов прошлого столетия, когда велись разговоры о “фабричном законодательстве” и в то же время улицы Парижа заливались кровью рабочих. Вспомните все это и множество других подобных фактов, и вы увидите, что это именно так и есть.
Это, однако, вовсе не значит, что пролетариат не может использовать подобные законы. Правда, реакция, издавая “фабричные законы”, имеет свои планы, — она хочет обуздать пролетариат, но жизнь шаг за шагом разрушает ее планы, и в таких случаях в закон всегда вкрадываются полезные пролетариату статьи. И это происходит потому, что ни один “фабричный закон” не появляется в свет без причин, без борьбы, ни один “фабричный закон” не издается правительством до тех пор, пока рабочие не выйдут на борьбу, пока правительство не станет перед необходимостью удовлетворить их требования. История показывает, что каждому “фабричному закону” предшествует частичная или всеобщая стачка. Июньскому закону 1882 года (о найме детей, рабочем времени для них и учреждении фабричной инспекции) предшествовали стачки в Нарве, Перми, Петербурге и Жирардове в том же году. Июньско-октябрьские законы 1886 года (о штрафах, расчетных книжках и т. д.) были прямым результатом стачек 1885-86 годов в центральном районе. Июньскому закону 1897 года (о сокращении рабочего дня) предшествовали стачки 1895-96 годов в Петербурге. Законы 1903 года (об “ответственности предпринимателей” и “фабричных старостах”) были прямым результатом “южных стачек” в том же году. Наконец, законы от 15 ноября 1906 года (о сокращении рабочего дня и воскресном отдыхе приказчиков, конторщиков и ремесленников) являются прямым результатом июньско-июльских стачек текущего года по всей России.
Как видите, каждому “фабричному закону” предшествовало движение масс, которые так или иначе добивались удовлетворения своих требований, если не полностью, то хотя бы частично. Отсюда само собой ясно, что в “фабричном законе”, каким бы плохим он ни был, все же оказывается несколько статей, которыми пролетариат воспользуется для усиления своей борьбы. Нечего и доказывать, что он должен ухватиться за такие статьи и использовать их в качестве орудия для того, чтобы еще больше укрепить свои организации и пуще прежнего разжечь пролетарскую борьбу, борьбу за социалистическую революцию. Недаром Бебель говорил: “Рубить голову чёрту надо его же мечом”…
В этом отношении весьма интересны оба закона от 15 ноября. Там, конечно, имеется много плохих статей, но есть и такие статьи, которые реакция внесла бессознательно и которые сознательно должен использовать пролетариат.
Так, например, несмотря на то, что оба закона называются законами “об охране труда”, туда внесены такие безобразные статьи, которые в корне отрицают всякую “охрану труда” и которыми кое-где даже хозяева побрезгают воспользоваться. Оба закона устанавливают в торговых и ремесленных заведениях 12-часовой рабочий день, несмотря на то, что во многих местах 12-часовой рабочий день уже упразднен и введен 10- или 8-часовой. Оба закона признают допустимой сверхурочную работу по 2 часа в день (8-часовой рабочий день) в течение 6 дней в торговых предприятиях и 60 дней в мастерских, несмотря на то, что почти везде отменена всякая сверхурочная работа. Вместе с тем, хозяева имеют право по “соглашению с рабочими”, т. е. путем принуждения рабочих, продлить сверхурочную работу, доведя рабочий день до 17 часов, и т. д. и т. п.
Конечно, пролетариат не уступит хозяевам ни единого золотника из раз завоеванных прав, и побасенки упомянутых законов так и останутся смешными побасенками.
С другой стороны, есть и такие статьи, которые пролетариат прекрасно использует для укрепления своих позиций. Оба закона говорят, что там, где работа продолжается не менее 8 часов в день, работнику предоставляется 2 часа на обед, причем, как известно, ныне ремесленники, приказчики и конторщики не везде пользуются двухчасовым отдыхом. Оба закона говорят также, что лицам моложе семнадцати лет предоставляется право, кроме этих 2 часов, отлучаться из магазина или мастерской еще на 3 часа ежедневно для посещения школы, что, разумеется, будет большим облегчением для наших молодых товарищей…
Не может быть сомнения, что пролетариат достойным образом использует такие статьи законов от 15 ноября, достойным образом усилит свою пролетарскую борьбу и еще раз докажет миру, что рубить голову чёрту надо его же мечом.
Газета “Ахали Дроеба” (“Новое Время”) № 4, 4 декабря 1906 г.
Подпись: Ко…
Перевод с грузинского