- Как стемнеет, тебя и отвезут. Ребята надежные! А мне уже надо трогать.
Костя молча сжимает протянутую ручищу. Дегтев порывисто обнимает его и быстро, не оборачиваясь, уходит за хату. Слышится резкий окрик, фыркают кони, глухо бьют копыта.
Костя с щемящей сердце тоской вслушивается в замирающий топот. Потом идет через рыбацкий поселок, ныряя под растопыренные на кольях и веслах тяжелые мокрые сети.
Под невысоким обрывчиком шорохтят мутные желтые волны Азовского моря. Метрах в ста от берега чернеют, болтаясь, бочковатые поплавки высыпанных рыбацких снастей. На отмелях начинающейся от хутора косы Чушки вывертываются, играючись, черные тупорылые дельфины. Пылающий и словно звенящий диск солнца, тускнея, снижается в сизо-молочную слитную мглу неба и моря. Костя подсаживается к дружному ряду красноармейцев на обрывчике, вслушивается. Верхняя губа его, крупная, изогнутая, как татарский лук, смешно вздергивается кверху.
На плечи его наброшен порыжелый английский френч с хвостатыми львами на крупных пуговицах. Под френчем - гимнастерка с дырочками и петлями на плечах из-под погонов.
Красноармейцы оглядываются и продолжают разговор.
- Понятно, денег при коммунизме не будет! — уверенно говорит седой боец с большим, через все лицо, багровым сабельным рубцом, от которого, как ноги гусеницы, отходят белые следы лазаретных швов.
- А как же будет? — испуганно спрашивают его.
- Да так и будет! Поработаем мы - тут тебе в книжку записывают. Потом идешь на склад. «Чего тебе, Иван Иваныч? Выбирай!» говорят...
- Скильки по хатам грошив пропадэ в глэчиках! — вздыхает молодой. — Богато понаховано бамажек!
«Да! Когда-нибудь ни денег, ни торговли не будет! Одни продукты!» думает Костя, улыбнувшись.
- Ох, и много лодырей будет! — опасливо вздыхает безусый рослый красноармеец, и все смеются.
Посмеявшись со всеми, седой строго говорит:
- Мы на них управу найдем! В Царицыне мы были, там на заборах было написано, что делать. Ленин везде велел написать: «Мир хижинам - война дворцам». А еще: «Кто не работает, тот не ест».
Снова вздрагивает Костина верхняя губа.
- Зараз мабуть и буде мир усим хижинам, тильки ни в одной хатыне на хутори чоловика немае! Их, каже, бильшовикив, куркули зарубали! — вполголоса говорит молодой.
- И нам всем наша власть не даром досталась.
- Не упустим теперь!
Все умолкают, каждый упорно смотрит вдаль - на пролив, ржавую муть заката, на зажегшийся на Восточном мысу створчатый подвижной маяк.
- Вечерять, хлопцы! — зовет выскочивший из хаты озабоченный старшина роты.
Бойцы шумно встают, отряхивают песок и глину с рваных, заношенных штанов и гимнастерок. Косте очень жаль, что так скоро оборвалась беседа, что приближаются страшные минуты.
Следом за бойцами он входит в хату. В печке, треща и ежась, горят пучки золотистой соломы. Жарко. Пахнет дымом, соленой рыбой.
- Я вас ищу. Идем скорей! — Ворвавшись в хату, командир роты тащит Костю за рукав. Сердце Кости туго сжимается.
На берегу уже темно. Ветра нет. Гулко бьется море. Костя со спутником молча спускаются к чернеющим на воде лодкам.
- Валяйте! — без нужды таинственно шепчет Косте командир.
- До луны часа два. Поспеете...
Костя шагает через борт в качающуюся лодку. Молчаливые гребцы разом отпихиваются от берега, тоненько скрипят весла. Держась за борта, Костя смотрит на берег, исчезающий в сизой, смутной мгле.
Чем дальше от берега, тем длиннее и выше становится гладкая зыбь, мертво и маслянно поблескивает вода, круче вздымается лодка.
«Кто они, что за люди?» думает Костя про старательных и молчаливых гребцов, с силой наваливающихся грудью на весла.
Под носом лодки журчит струя, с неосторожного весла падают дробно капли, набравшаяся в лодку вода плещется под настилом на дне.
Гребцы часто оглядываются на кубанскую сторону.
- Что там такое? — недоумевающе спрашивает Костя.
- Скоро луна взойдет! — падает хриплый шопот.
«От берега отошли далеко. Белые заметят лодку в лунных бликах, выскочит катер!»
Костя жмурится, стараясь преодолеть страх, сжимает зубы.
Так же стискивал он зубы, когда его ранило: внезапно замолчал из-за перекоса ленты его пулемет, ударило в плечо, лишь только он приподнялся над щитом, потом - все усиливающаяся боль, мокро в рукаве...
Он лежал на спине, вверху было густое - хоть ножом режь - небо; повернувшись, он увидел крупные, в целую вишню, алые капли крови, часто-часто капающие из дырки в френче на землю, и над скворчащим кожухом пулемета бьющий из отверстия легкий парок. Но рядом была своя братва. Его помощник, рискуя, кинулся перевязывать индивидуальным пакетом.
«Ей-богу, в бою легче!» думает Костя, вслушиваясь в грозный гул, идущий из мрака.
Над водой стремится легкий туман. Сквозь пелену все явственнее проступают высокие мрачные очертания гор.
Вдруг почти рядом с лодкой шумно всплескивает вода. Вцепившись в руку гребца, Костя ясно слышит хрюкающий вздох. По волне фосфорически мерцает лиловая струя, уходя в глубину.
- Что это? Что это? — шепчет Костя.
- Чушка! Дельфин! — сдержанно хихикнув, отвечает тот.
- Тут их много! Свадьбы ихние скоро! — говорит другой. — И коса ихняя - Чушка!
«Дельфин! — вспыхивает Костя. — Вот расскажу братве!»
Близко гремит прибой. Громады гор мрачно нависают над морем. Волны швыряют лодку. Сердце Кости бьется так сильно, так сильно! Оно стучит и в пальцах, замерших на борту.
«Что, если едем прямо на заставу?»
- Приготовьсь! — толкает Костю гребец.
Лодка ребром поворачивается на вспененном гребне.
- Крой!
Костя прыгает в воду, его окачивает по пояс.
Взмахивая руками, выбегает он на берег, бросается по балочке в гору.
Оглянувшись, он видит, как мелькнула и пропала во мгле лодка. Вновь бросается вперед, спотыкаясь, хватаясь за камни и траву окровавленными пальцами.
Подъем все круче. Костя со свистом глотает воздух и карабкается, лезет, лезет.
Начинается пологое пространство. Густая росистая трава мешает итти. Влево, на дальней горе, крутится огонь маяка, отбрасывая желтые полосы света.
«Тут кругом дозоры!» думает Костя, отдохнув и шагая дальше по пашне. Ноги тяжело вязнут в жирной земле, по лицу струится пот. Отлогим откосом Костя взбирается на вершину горы. Далеко влево переливается щедрая россыпь городских огней. Над мутным кубанским берегом выкатывается огромная кровавая луна, и по воде лимана, за косой Чушкой, сыплется багровая зыбь.
Костя спускается по мокрой, росистой траве, выходит на середину шоссе. Из-за поворота слышен топот. Костя скачет в сторону, падает за груду камней.
Все ближе бряцают удила с мундштуками, шашки. Видны силуэты всадников.
- Участников ледяных походов спрашивали! — слышит Костя глухой равнодушный голос.
- А зачем? — с опаской спрашивает жидкий тенорок.
- Значит, надо! Дело какое будет!
Костя напряженно вслушивается в удаляющийся топот, бренчанье, стихающий говор.
«Это и разведка началась? — вдруг удивляется он, улыбается и, устыдившись, хмурится. — Надо выяснить, куда собирают этих участников...»
Становится светлее. Всходит луна. Долины наливаются трепетным белесым светом. Костя пробирается по склонам в тени. Неясно видны белые стены мазанок, громко брешут собаки.
«Аул Аджимушкай, наверное!» соображает Костя. Обходит его подальше, спускаясь в глубокие, сырые и прохладные балки и вновь поднимаясь по росистым, скользким склонам. Давно уже не видно моря, ближе и ближе сверкающие городские огни. Белая луна катится по необъятному серебряно-голубому небосводу.
Еле волоча ноги, Костя взбирается на курганчик и плюхается на камень.
«Надо же отдохнуть!» решает он. Ложится, свертывается комочком. Засыпая, с удивлением раздумывает, что в сущности не так все уж страшно. Ругает себя за испуг в лодке.
Много раз он просыпается от холода. Уже светает, когда его будит назойливое стрекотание. Прямо над ним, на бледной синеве неба, парит ястребок. Костя видит его согнутую вбок голову, желтые крупные глаза, слышит тугое посвистывание трепещущих крыльев.
«Вот еще новости!» Он вскакивает, ястребка стремительно уносит в сторону.
На востоке, за стальной синевой пролива, показывается солнце. Рядом вспыхивают розовые вершины гор и белые косяки парусов на проливе. В бухте, стиснутой сверкающими домами и зеленью деревьев, грозно дымится серый огромный крейсер.
«В город итти сразу нельзя!» вздыхает Костя, глядя на бескрайную цепь убегающих на запад холмов.
Пускается рубежом, потом дорогой, зевая и ежась от утреннего холода. В солнечной долине буйно гонит колос пшеница, шуршат острые листья кукурузы, вслед за солнцем поворачиваются золотистые головки подсолнуха. Вспархивают жаворонки, спиралью идут в голубую высь, и трели их неумолчным звоном рассыпаются над степью.
«Придется подальше забраться, — обратно пойду, везде побываю, все разведаю!» раздумывает Костя. Оборачивается на глухой стук позади. Вздымая клубы синеющей пыли, его нагоняет бричка.
Костя несмело сворачивает с дороги, чтобы уйти от встречи. Куда же уйти? Ведь на десятки верст видно, и солнце заливает все нестерпимо ярким сиянием.
«Мало же я сделал!» думает он. Останавливается, повернувшись к грохочущей подводе.
Пожилой чернобородый крестьянин пристально оглядывает его.
Костя машет рукой.
- Тппру!
Сытые гнедые лошади, всхрапывая, послушно останавливаются.
- Дяденька, нет ли огонька?
- На! — тот протягивает коробок.
Костя вздрагивающими пальцами крутит папироску из рыжего волокнистого табака - греческой контрабанды.
- Куда идешь? — спрашивает чернобородый.
- В Феодосию.
- Чего же не по чугунке? — подозрительно изумляется тот.
- Денег нет!
- А ты не с Брянского завода? — щурится бородач.
Костя безотчетно, сам не зная почему, отвечает:
- Да.
- Он же стоит! — торжествующе бросает тот.
- Я ходил туда работы просить! — без запинки отвечает Костя, чувствуя, как стремительно схлынула с лица кровь.
- Садись, отвезу! — бородач подвигается к передку.
«Отвезти да выдать хочет... Но отказаться сейчас уже нельзя!..»
Костя впрыгивает в бричку, подсовывает под сиденье сено. И тут только чувствует, как устало тело, ноют ноги.
- Позавчера обратно каменоломни, взрывали, все партизан красных выбивают! — не оборачиваясь, говорит бородач.
- Слыхал! — отважно врет Костя, разглядывая коричневую, как кирпич, складчатую шею бородача.
- Только не выбить их. Крепко засели!..
Косте слышится в его голосе сочувствие партизанам, так и вздымает желание поговорить начистоту, как там, за проливом, говорит он в станицах с казаками.
«А кто его знает, что у него на уме? — думает Костя. — Пусть даже сочувствует он, лучше смолчать. У меня свое дело».
- Скоро ли это кончится? — обернувшись, кричит бородач. — У меня казаки всю пшеницу стравили. Чем будем жить? Н-но! Родные! — он мягко шевелит вожжами.
Крепкие кони, играя, толкают друг друга в плечо, подхватывают сильной рысью бричку.
- Давно потравили? — спрашивает Костя, придвигаясь к бородачу.
- Неделю назад. Целая армия прошла! — безнадежно отвечает тот. — Еле успел коней спрятать!
«Там участники ледяных походов, тут казаки!» отмечает Костя.
На перекрестке бородач, не трогая вожжей, голосом останавливает лошадей.
- Мне направо!
- Спасибо, дядя! — от сердца, растроганно благодарит Костя.
- Не на чем!
Бричка трогается. Бородач, схватившись за вожжи, кричит:
- По экономиям коменданты скрозь стоят! Смотри! А на Маме дроздовцы, батарея...
- Спасибо!
- А там у меня сын! — тычет пальцем бородач нето в сторону каменоломни, нето на Кубань.
За бричкой клубится сивая пыль.
«Нет, уж нет! Ну его совсем с этим Брянским заводом! Так-то вот и влетишь! — облегченно вздыхает Костя. — Он меня, видно, за дезертира принял... А ведь это здорово! В случае чего, я могу себя за дезика выдать, а?»
Костя вдруг с сильнейшим любопытством думает, кто же был на самом деле перебежчик Илья Любимов, с документом которого он путешествует...
Он садится в ложбине, вынимает из кармана смятый, пожелтевший воинский билет.
Билет с обеих сторон замазан фиолетовыми отметками этапных комендантов.
«Это хорошо! —отмечает Костя. — И я буду так же много шататься - родичей, что ли, искать!.. А чего шатался Любимов, казак станицы Казанской, Верхнедонского округа? Ему только двадцать три года - 1893 года рождения, а он уже уволен был по 60-й статье - порок сердца. Значит, парень успел хлебнуть горя, раз казачье сердце не выдержало...»
Костя представляет себе русого чубатого казака с мутными дряблыми мешками под усталыми серыми глазами, с вялыми губами, тронутыми мертвенной синевой, оборванного, обовшивевшего.
Костя всматривается в числа отметок на билете - Любимов настойчиво пробирался из Балаклавы на восток, к проливу, на Кубань.
Он неделями сидел и в Симферополе, и в Феодосии, и в каких-то камышах, но пробрался.
«Большая заноза заскочила, видно!» улыбается Костя, как-то разом и целиком понимая казака Любимова, изверившегося в вековечных, всосанных с молоком матери устоях и верованиях, возненавидевшего начальников своих, осторожно, чтобы самому не пропасть, проклинавшего их на этапах и на вокзалах - всюду, где были казаки, солдаты...
«А я-то ведь знаю, чего хочу! — с чувством радостного, ослепительного превосходства думает Костя. — Я не перебежчик, а комсомолец! Мы за всех за них думаем! И я сейчас тут - один за всех!»