На пути к о. Гершеля мы остановились возле мыса Батэрст, чтобы узнать, нет ли там известий об Уилкинсе и «Полярной Звезде». Когда оказалось, что известий нет, я оставил на всякий случай письмо, адресованное Уилкинсу, с приказанием идти на «Полярной Звезде» к мысу Келлетт и оттуда возможно дальше на север вдоль побережья Земли Бэнкса.
Наше прибытие на о. Гершеля, состоявшееся 16 августа, произвело большую сенсацию. Кроме шхуны «Рубин», доставившей для нас припасы и уже начавшей их выгружать, в гавани стояли наша «Аляска» и еще четыре небольших судна; на одном из них прибыл, в качестве ледового штурмана, Джек Хэдлей, от которого я теперь смог, наконец, узнать полностью историю «Карлука». В общей сложности здесь находилось свыше пятидесяти белых людей и около двухсот эскимосов. Почти все были со мной более или менее близко знакомы и в течение последнего года считали меня погибшим, о чем многие, насколько мне известно, глубоко сожалели. Мое прибытие явилось особенным триумфом для капитана Андреасена, который постоянно утверждал, что мы живы, и еще накануне имел на эту тему горячий спор с другим капитаном, закончившийся заключением пари. Когда я высадился на берег, оппонент Андреасена пробрался ко мне сквозь толпу и, пожав мне руку, объявил, что проиграл пари, но рад этому. Тем временем капитан Андреасен суетился среди толпы и все повторял: «Видите, ведь я был прав!» С 1889 г. у о. Гершеля ежегодно зимовала китобойная флотилия в количестве не менее двенадцати судов. До 1906 г. цена фунта китового уса равнялась 4–5 долларам, и один крупный кит, дававший 2 000 фунтов уса, приносил сразу сумму в 8 000–10 000 долларов, так что китобойный промысел был источником крупных состояний. Самая большая добыча, о которой я слышал, составляла 63 кита, убитых одним судном за 2 года. Многие другие суда тоже имели большую добычу, так что одно время рынок был насыщен китовым усом, и цена на него упала наполовину; но даже и тогда прибыли оставались баснословными. Когда же в 1906 г. был изобретен и появился в продаже суррогат китового уса, цена фунта натурального уса упала до 30–40 центов, и большой кит приносил лишь 400–800 долларов; в результате за один год китобойная флотилия исчезла из Арктики.
По-видимому, если китобойный промысел в Арктике возобновится, то лишь с целью использования китов на удобрение или на мясо. Надеюсь, что у человечества хватит здравого смысла, чтобы использовать китов только как пищу. В настоящее время в некоторых странах мясо кита считается годным для еды. Если мы сами не желаем приучаться есть китовое мясо, то следовало бы заключить международное соглашение, чтобы те народы, которые уже привыкли к китовому мясу, могли получать его, оставляя соответственно больше говядины и свинины для других. Конечно, превращая «китовые бифштексы» в удобрения, можно зашибить деньгу, но это не резон для такой растраты пищи в то время, когда человечество терпит мясной кризис. Химики уже научились добывать из воздуха удобрение, но добывать таким путем бифштексы они все еще не умеют.
Нам пришлось прождать несколько дней, чтобы получить припасы, привезенные нам шхуной «Рубин», так как они лежали в ней на дне трюма, а потому сначала выгружались припасы, адресованные другим получателям. Тем временем я нанял для участия в нашей экспедиции несколько эскимосских семейств. Эскимосы нам были нужны лишь постольку, поскольку нам не хватало опытных белых людей; но эскимоски-швеи были для нас незаменимы. Наша одежда для путешествий почти сплошь состояла из тюленьих и оленьих шкур, обработка которых является весьма скучным делом для всех, кроме эскимосок, привыкших считать ее своим призванием; что касается искусства, с которым они владеют иглой, то подобные навыки приобретаются лишь многолетней практикой и передаются из поколения в поколение. Все шитье эскимосок превосходно и, по-видимому, является единственным в мире действительно водонепроницаемым шитьем. Наши сапожники не знают, что шов может быть непромокаемым сам по себе, и, чтобы сделать его непромокаемым, втирают в проколотые иглой отверстия какую-нибудь смазку или вводят ее туда путем пропитывания. Но у эскимосов признаются годными лишь такие швы, которые непромокаемы без смазки. Если хорошая швея-эскимоска видит, что белый человек втирает жир в сшитую ею обувь, то обижается: для нее оскорбительно предположение, что сшитый ею шов может нуждаться в смазке, применяемой, чтобы скрыть дефекты работы. Когда такая швея заканчивает последний шов непромокаемого сапога, она надувает его воздухом, как воздушный шар, скручивает верх голенища (как ребенок края надутого воздухом бумажного мешка, которым он собирается «хлопнуть») и выжидает несколько минут, чтобы убедиться, что воздух не выходит. Для еще более основательного испытания она сжимает сапог, вследствие чего давление воздуха увеличивается в нем в несколько раз. Затем она подносит шов либо к щеке, чтобы почувствовать, не выходит ли воздух, или же к спокойно горящему пламени лампы или свечи, чтобы заметить малейшее колебание этого пламени.
Такие швеи нам настолько нужны, что мы охотно нанимали вместе с ними их сравнительно бесполезных мужей, а также семьи с несколькими детьми. При этом мы старались убедить эскимосов и в особенности детей одеваться в лучшую фланель и шелк (привезенные нами на случай, если мы не достанем эскимосской одежды), чтобы матери оставались свободными и могли шить на нас, вместо того чтобы шить на свои семьи.
На о. Гершеля наем эскимосов — отнюдь не простое дело. Здесь недостаточно условиться о размере платы за год. Сверх того, мне приходилось устроить, чтобы с товарного склада форта Макферсон выдали десять пакетов чая какому-нибудь дальнему родственнику моих эскимосов и чтобы казенная почта доставила посылку другому их родственнику. Чтобы нанять одну семью, я был вынужден снабдить мукой двоюродного брата, послать собачью упряжку дяде и выполнить в общей сложности дюжины две подобных же «особых поручений». Вся эта возня, вместе с выгрузкой припасов и закупкой собак, отнимала у меня столько времени, что я не успевал даже вести дневник.
Наше пребывание на о. Гершеля сильно затянулось, и я убедился, что к тому Бремени, когда припасы будут погружены на «Белого Медведя» и доставлены на Землю Бэнкса, мне придется уплатить фрахтовую сумму, превышающую стоимость самого судна. Тогда я решил купить его и договорился об этом с капитаном Лэйном. Было решено, что те люди из числа команды, которые не захотят или не смогут участвовать в нашей экспедиции, перейдут с Лэйном на небольшую шхуну «Гладиатор», которую я ему здесь же купил в счет платы за «Белого Медведя».
Мы отплыли 25 августа в сопровождении «Гладиатора», на котором находился и Хэдлей, вновь поступивший ко мне на службу. Прибыв к мысу Батэрст, я узнал, что сюда через 2 дня после нашего ухода прибыл Уилкинс на «Полярной Звезде». В ответ на мое письмо он оставил записку, в которой сообщал, что, согласно моему приказанию, отправляется к мысу Келлетт, а оттуда на север, вдоль побережья Земли Бэнкса.
К 2 сентября мы прибыли к мысу Келлетт, где нам сообщили, что Уилкинс уже побывал здесь и отплыл дальше. До сих пор здесь господствовали восточные ветры, так что возле побережья море было свободно ото льда. Но в море Бофора направление течений таково, что тяжелый пак никогда не уносится ветром особенно далеко от берега. Мы знали, что, как только ветер перейдет в норд-вест, все западные береговые воды Земли Бэнкса через сутки-другие будут загромождены непроходимыми льдами.
Из числа прежней команды «Белого Медведя» на нем остались старший помощник капитана Гонзалес и младший помощник Сеймур; первого я теперь назначил капитаном, а второго — старшим помощником. Должность младшего помощника я поручил Хэдлею. Кроме того, остались механики Герман Килиан и Джонс, матросы Мартин Килиан, Нойс, Джемс Асасела (он же «Джим Фиджи»[25] ) и молодой эскимос Эмиу (который за свою быструю езду на собаках получил прозвище «Обгони ветер»). Остальные перешли на «Гладиатор» и отплыли с капитаном Лэйном.
Леви я перевел на «Белого Медведя» в качестве буфетчика, а Найта, служившего до тех пор на «Белом Медведе», перевел на мыс Келлетт, в помощь капитану Бернарду. Эскимосов — мужчин, женщин и детей — у нас было 13 человек.
Стуркерсон, которого я со всей его семьей взял на корабль с мыса Келлетт, не занимал на корабле официального положения, но пользовался большим авторитетом. Уле не пожелал дольше оставаться с нами, так как у него к тому времени накопилось достаточно денег, чтобы купить небольшую шхуну и самостоятельно плавать на ней. Поэтому Уле расстался с нами и отправился с капитаном Лэйном на «Гладиаторе», которого, как я слышал, он впоследствии, купил у Лэйна. Таким образом я лишился человека, которого считал лучшим из всех известных мне ледовых путешественников, за исключением Стуркерсона.
В базе на мысе Келлетт с капитаном Бернардом теперь оставались, кроме Найта, Чарльз Томсен с семьей и пять эскимосов — двое мужчин, две женщины и одна десятилетняя девочка.