Когда они проснулись поутру, было пасмурно. Небо было покрыто сплошной свинцовой тучей. Воздух был неподвижен, и птицы дико метались по сторонам, как если бы их вспугнул незримый враг.
Пока Дик разводил костер для завтрака. Эммелина ходила взад и вперед, прижав ребенка к груди. На душе у нее было неспокойно.
С течением времени темнота усиливалась. Поднялся ветерок, и листья хлебных деревьев застучали друг о друга, как дождевые капли по стеклу. Надвигалась буря, но в наступлении ее было что-то непохожее на виданные ими раньше бури.
По мере того как ветер усиливался, воздух наполнялся звуком, надвигавшимся из-за далёкого горизонта. Он походил на голос огромной толпы, но был так смутен, что порывы ветра совершенно заглушали его. Вдруг он прекратился, и ничего более не стало слышно, кроме скрипа и шелеста ветвей под усиливающимся ветром, который теперь дул непрерывно и свирепо прямо с запада, взрывая лагуну и перебрасывая тучи пены через риф. Небо, до сих пор свинцовое и неподвижное, как непоколебимая крыша, теперь волновалось и спешило на восток, подобно бурной реке.
Снова стал слышен отдаленный шум, — гром повелителей бури, — но такой смутный, неопределенный и неземной, что он казался звуком во сне.
Эммелина сидела с малюткой на полу, притихшая и безмолвная. Дик стоял у порога. Он был озабочен, хотя и не показывал вида.
Весь прекрасный остров окрасился теперь в цвет свинца и пепла. Красота рассеялась бесследно, осталась одна лишь печаль и тревога.
Ветер не дул более непрерывной струей, а налетал бешеными порывами, придавая пальмам самые разнообразные позы отчаяния, а кто видел кокосовые пальмы в бурю, тот знает, как они выразительны под бичом вихря.
К счастью, дом был защищен от бури всей глубиной рощи; к счастью также, он прикрывался сверху густой листвой хлебных дерев; ибо внезапно, с таким ударом грома, как если бы Тор швырнул свой топор на землю тучи рассеялись, и сверху, большой косой волной, ринулся ливень. Он с ревом обрушился на листву, сплотив ее в одну отлогую крышу, с которой вода хлынула непрерывным водопадом.
Дик вскочил в дом и сел рядом с Эммелиной, которая вся дрожала и прижимала к себе разбуженного громом ребенка.
Они просидели около часа, в то время как дождь то затихал, то ушивался, гром потрясал небо и землю, а над головой проносился ветер с пронзительным, однообразным криком.
И вдруг ветер спал, дождь прекратился, и за порогом упал бледный призрачный свет, подобный свету зари.
— Кончено! — сказал Дик, порываясь встать.
— О, послушай! — сказала Эммелина, прижимаясь к нему и прижимая к нему ребенка, как будто одно прикосновение его было для малютки защитой. Она угадала, что готовится нечто похуже грозы.
Они молча прислушались. Издали, с того конца острова, шел шум, похожий на гудение большого волчка.
Это надвигался центр циклона,
Циклон не что иное, как кругообразная буря, — буря в форме кольца. Это кольцо вихря подвигается поперек океана с невыразимой быстротой и яростью, а между тем в центре его царит безмятежная тишина.
В то время, как они слушали, звук усиливался, обострялся и превратился, наконец, в пронизывающий уши звон: он сотрясался от собственной скорости, неся с собой треск деревьев, и разразился под конец воплем, ударившим по мозгу, как дубила. В одно мгновение дом смело прочь, и они лежали, вцепившись в корни хлебного дерева, ослепленные, оглушенные, еле живые.
Ужас и потрясение превратили их в испуганных животных, с единственным инстинктивным чувством самосохранения.
Как долго продолжался ад, они не знали, но вдруг, как буйный сумасшедший внезапно прекращает беснование и замирает без движения, ветер стих и воцарился мир. Над островом проходи центр циклона.
Вверху виднелось необычайное зрелище. Воздух был полон птиц, бабочек, насекомых, — все они висели в центре бури и путешествовали с нею вместе и под ее покровительством.
Хотя воздух был тих, как в летний полдень, однако, отовсюду: с севера, юга-востока и запада слышался вой вихря.
В этом было нечто потрясающее.
В буре человека так треплет ветер, что ему некогда думать. Но в мертвом центре циклона находишься в безусловной тишине; можно на досуге рассмотреть бедствие, как тигра в клетке, ужасаясь со стороны его свирепости.
Эммелина приподнялась, задыхаясь. Ребенок был невредим, вначале он заплакал от страха, но теперь казался безучастным, даже ошеломленным. Дик выступил из-под дерева и осмотрелся.
Циклон подобрал на пути морских и земных птиц: белых чаек, черных альбатросов, бабочек, и все они казались замкнутым в передвижном стеклянном куполе. Когда они проплыли мимо, как безвольные, погруженные в сон существа, юго-восточная четверть круга циклона с ревом налетела на остров, и весь ужас начался сызнова.
Он продолжался долгие часы. Наконец, к полночи ветер стих, а утром солнце встало на безоблачном небе. Оно осветило выкорчеванные деревья и трупы птиц, три жердочки на месте того, что когда-то было домом, бледно-сапфировую лагуну и вспененное море цвета зеленого стекла, с громом налетавшее на риф.