ГЛАВА XIII
НАША ПОЕЗДКА ПО ТАНГАНИКЕ
Наш корабль, валкая лодка. — Громадный павиан. — Рыбаки на Танганике. — Река и деревня Засси. — Промеры глубины на озере. — Остров Ниабигма. — Беспокойства, причиненные ужином. — Враждебные действия туземцев. — Война между Мукамба и Варухасхания. — Один Мгвана утверждает, что Русизи вытекает из озера. — Я поражен лихорадкой. — Уход за мной доктора. — Рассказ Мгвана опровергается рассказом Мукамба. — Стая крокодилов. — Известие, сообщенное Рухинга. — Источник озера и устье Рузизи.—Разрешение вопроса о том, впадает ли в озеро или вытекает из него Рузизи. — Доктор продолжает верить в истечение. — Крайний пункт, достигнутый Буртоном и Спиком. — Признаки тревоги в деревне племени Мрута. — Островки «New-York-Herald'а». — Мыс Лувумба. — Готовая завязаться драка. — Умиротворенный султан. — Трагико-комическая сцена. — Возвращение в Уджиджи.
«Я решительно отвергаю, чтобы полученные мною от королевского географического общества инструкции относительно определения положения Белого Нила помешали мне добросовестно отнестись к чрезвычайно важному вопросу об исследовании направления реки Рузизи. Дело в том, что мы сделали все, что от нас зависело, чтобы достичь того, но не имели успеха.» («Занзибар» Буртона)
«Общее свидетельство туземцев, что река Рузизи есть приток озера, есть убедительнейший аргумент за то, что она из него вытекает». (Спик).
«Я до тех пор буду требовать признания озера Танганика самым южным резервуаром Нила, пока это не будет опровергнуто с положительною очевидностью посредством расследования на месте». (Финдлей. К. Г. О.).
Если бы Ливингстон и я сам, после того как мы намеревались посетить северный исток озера Танганики, были вынуждены, вследствие требования и боязни перед толпой Ваджиджи, возвратиться в Унианиембэ, не разрешив вопроса о реке Рузизи, мы, разумеется, заслуживали бы быть встречены дома всеобщим хохотом и шиканьем. Но то, что капитану Буртону не удалось добраться до них вследствие требований Ваджиджи и их смешного дикого вождя Каппины, послужило для нас предостережением относительно противодействия, которое мы должны были встретить у такого народа в деле разрешения географической задачи. У нас были довольно хорошие паруса, которыми вполне могли располагать, и если бы мы могли добыть себе лодку, то могли бы рассчитывать на то, что все будет хорошо.
Вследствие наших домогательств, Сеид-бен-Маджид великодушно позволил нам пользоваться его лодкой, для чего бы она надо ни понадобилась. Наняв двух проводников Ваджиджи за два доти на каждого, мы приготовились выехать из порта Уджиджи, через неделю приблизительно после моего приезда туда.
Я уже рассказал каким образом мы с доктором предприняли расследование северной половины Танганики и реки Рузизи. о которой так много говорилось и писалось.
Прежде чем предпринять эту поездку, доктор Ливингстон не решил еще окончательно вопроса о направлении, которое должны были принять его изыскания, так как положение его было самое плачевное. Его прислуга состояла из Сузи, Шумаха, Хамойдаха, Гарднера и Халимаха, стряпухи и жены Хамойдаха, и, кроме того, Каифа-Халека, того человека, которого я привез с собой из Унианиембэ, чтобы он передал Ливингстону присланные на его имя письма.
Куда мог доктор Ливингстон отправиться с такою горстью людей и с таким незначительным количеством тканей и бисеру, которое осталось у него из запасов, растерянных олухом Шерифом? Это был затруднительный вопрос. Если бы Ливингстон был совершенно здоров, его обычный, смелый и неукротимый дух дал бы на него короткий ответ. Он занял бы тканей у Сеида-бен-Маджида за страшную цену, которых бы ему хватило, чтобы добраться до Унианиембэ и южного берега. Но как долго пришлось бы ему оставаться в Уджиджи в бесконечном ожидании посылки, изо дня в день надеясь на окончание войны! Кто знает как долго выдержало бы его слабое здоровье эти постоянные разочарования, которые беспрестанно на него обрушивались?
В виду таких затруднительных обстоятельств я предложил несколько планов Ливингстону:
1) Возвратиться домой и отдохнуть от всех трудов, как это было им вполне заслужено, и как это для него, казалось, было необходимо.
2) Отправиться в Унианиембэ, захватить свое имущество, завербовать достаточное количество пагасисов, чтобы можно было предпринять путешествие на Маниема или Руа и разрешить проблему Нила, к чему он был, по его словам, на прекрасной дороге.
3) Отправиться в Унианиембэ, получить свой караван, завербовать людей и попытаться соединиться с сэром Самюелем Беккером, направившись для того через Муадза и переправившись на моих лодках через Укереве или Викторию Нианца к дворцу Мтезы Вуганда, миновав таким образом Мирамбо и Сваруру Узуи, которые непременно ограбили бы его, если бы он направился по обыкновенной караванной дороге в Уганду; затем от Мтезы к Камрази, королю Униоро, где он, без сомнения, слышал о великом белом человеке, который, по рассказам, находится с большими силами в Гондокоро.
4) Отправиться в Унианиембэ, получить свой караван, завербовать людей и возвратиться в Уджиджи и оттуда в Маниуэму, дорогою через Уухга.
5) Отправиться по Рузизи, через Руанда и далее к Итара, Униоро и Беккеру.
Какой бы путь он не признал удобнейшим, я и мои люди последуют за ним в качестве эскорта и носильщиков и окажем ему посильную помощь. Если он предпочтет возвратиться домой, я сказал ему, что я с гордостью последую за ним в качестве конвоя и буду считать себя стоящим под его командой, причем буду двигаться по его желания и останавливаться по его приказанию.
6) Последний путь, предложенный мною ему, был — позволить мне конвоировать его до Унианиембе, где он может получить свое имущество и где я ему передам большой запас лучших тканей и бисеру, ружей и амуниции, кухонных принадлежностей, одежды, лодок, палаток и проч., и где он может отдохнуть в комфортабельном доме, пока я сам поспешу пробраться к берегу и организую там новую экспедицию из пятидесяти или шестидесяти верных людей, хорошо вооруженных и с которыми пришлю ему новый запас необходимых принадлежностей комфорта. — После долгих соображений, он решился принять последнее предложение, так как оно ему казалось наиболее удобоисполнимым и наилучшим, хотя это и не помешало ему распространиться в выражениях неудовольствия на неизяснимую апатию его агента в Занзибаре, который причинил ему так много волнений и мучений и заставляет его делать утомительные переходы в сотни миль.
Наше судно хотя и ничто более как валкая лодка, выдолбленная из дерева мвголя в Угома, служило нам африканским Аргосом, посвященным предприятию еще более благородному, чем его знаменитый греческий прототип. Мы не были странствующими торгашами, едущими за золотым руном, хотя, может быть, нам и предстояло открыть новые пути для торговли, по которым корабли могли бы подниматься из Нила до Уджиджи, Узова и далее до Марунгу. Мы не знали, что нам предстояло открыть в нашем путешествии к северным источникам Танганики; мы предполагали, что получим возможность убедиться в том, что Рузизи вытекает из Танганики и течет вниз к озеру Альберта или Виктории Нианца. Мы слышали от туземцев и арабов, что Рузизи вытекает из озера.
Сеид-бен-Маджид уверял нас, что его лодка выдержит 25 человек и 3500 фунтов слоновой кости. Полагаясь на его слова, мы поместили в лодку 25 человек, из которых многие запаслись мешками соли с намерением вступить в торговые сношениа с туземцами; но едва мы отчалили от берега возле Уджиджи, как заметили, что лодка слишком нагружена и сидит по самые края. Возвратившись к берегу, мы высадили шесть человек и выгрузили мешки с солью, после чего у нас осталось 16 гребцов, арабский мальчик Селим, повар Фераджи и два проводника Ваджиджи. Облегчив таким образом лодку, мы снова отчалили и направили ее к острову Бангве, отстоящему в 4-х или 5-ти милях от Уджиджи. Когда мы проезжали мимо этого острова, проводники сообщили нам, что на нем нашли себе убежища арабы и ваджиджи во время одного набега ватута, происходившего несколько лет тому назад, когда они напали на Уджиджи и избили многих из жителей. Те, которые нашли себе убежище на острове, были единственные, которым удалось избежать огня и меча, с которыми ватута посетили Уджиджи.
Проехав остров и следуя вдоль прихотливых изгибов и выступов берега, мы очутились перед великолепным заливом Кигомо, который может служить превосходным убежищем от изменчивых ветров, дующих на Танганике. В течении 10 минут мы дрейфовали против деревни Кигима, так как поднялся восточный ветер и угрожал выгнать нас в озеро. Для тех путешественников, которым не надобно спешить, Кигомо служит первым портом на север от Уджиджи. На следующее утро, на рассвете, мы сняли палатку, уложили багаж, сварили и напились кофе, и снова направились на север. Озеро было совершенно спокойно, и воды его темно-зеленого цвета отражали светлую лазурь неба. Гиппопотамы выходили подышать в не слишком успокоительной близости от нашей лодки и потом снова погружали свои головы, как бы играя с нами в прятки. Приехав насупротив высоких лесистых холмов Бемба и находясь на расстоянии одной мили от берега, мы нашли время удобным, чтобы измерить глубину воды, так как цвет ее обещал глубину довольно значительную. Мы нашли в этом месте 35 сажень. Наш путь в этот день лежал вдоль берега, окаймленного рядом холмов, покрытых великолепными лесами и ковром из зеленой травы, круто спускавшихся в глубины свежей воды озера и возвышавшихся непосредственно над нашими головами. Лесистые холмы с богатыми кустарниками и восхитительными деревьями, из которых многие были в цвету и увенчаны венком из цветов, издающих неописанно приятный аромат и расположенных в самых прихотливых формах: то в виде пирамид, то усеченных конусов; одни совершенно плоские, другие бороздчатые, одни с красивыми вершинами, с гладкими контурами, другие зазубренные и дикие — интересовали нас чрезвычайно; и восхитительно красивые картины в глубине залива не раз вызывали крик восхищения. Совершенно естественно, что я чувствовал глубочайший восторг перед этими последовательными картинами, с их совершенно сценической красотой, но даже доктор мог то же самое сказать о себе, хотя он, как легко понять, должен уже был бы быть пресыщен картинами такого рода, еще более восхитительными, еще более чудесными, и растратить все свои способности восторгаться картинами природы.
От Багамойо до Уджиджи я не видал ничего, чтобы могло сравниться с которым-либо из этих рыбачьих селений, расположенных в тени рощ из пальм и платанов, бананов и мимоз, с маниоковыми садами, окаймляющими справа и слева пальмовые леса и засеянных роскошными хлебами земли, глядящими сверху на тихий залив, которого воды в раннее утро отражают красоты холмов, укрывающих его от суровых и грозных бурь, которые так часто проносятся над ними. Рыбаки, по-видимому, сами находят. свое помещение удобным. Озеро доставляет им столько рыбы, сколько им нужно, более чем требуется для еды, а для трудолюбивых даже и для продажи. Крутые обрывы холмов, обработанные женщинами, способствуют полноте зерна из пород дурры, индийского жита, а также маниоков, орехов и гороха, сладких бататов. Пальмовые деревья доставляют масло, а платаны — в большом количестве восхитительный плод. Ущелья и глубокие овраги доставляют им высокие и прямые деревья, из которых они выдалбливают свои лодки. Природа снабдила их в изобилии всем тем, чего могут только пожелать сердце и желудок. Глядя на все, что может содействовать и увеличивать счастие, как с внешней стороны, так и с внутренней, приходит на мысль, как должны грустить эти люди по своей родине, когда их гонят через суровую, дикую местность, лежащую между озерной страной и морским берегом — эти несчастные, которых арабы, купив за пару доти, уводят в Занзибар возделывать гвоздику или исполнять рабские работы. Когда мы подезжали к Ниазанга, нашему второму привалу, сходство живописных холмов с их пасторальными и сельскими сценими с берегами старого Понта было чрезвычайно.
За несколько минут до того, как мы вытащили на берег нашу лодку, произошли два маленькие происшествия. Я подстрелил громадного павиана, в котором от морды до конца хвоста было четыре фута и 9 дюймов, самая морда его была длиною в 8 1/2 дюймов, и вес его превышал 100 фунтов. У него не было ни гривы, ни пучка волос на конце хвоста, но все тело его было покрыто длинными, прямыми волосами. Мы видели большое количество обезьян этой породы, также как и проворных кошкоголовых и длиннохвостых, которые, впрочем, были меньшего роста. Другой эпизод заключался в том, что мы приметили большую ящерицу, длиною около 2 1/2 фут, которая скрылась прежде, чем мы успели ее хорошо рассмотреть. По мнению доктора это был Monitor terrestris.
XXXIII. Оружие и принадлежности африканцев. 1) Хлебный амбар. 2) Молотьба. 3) Хижина. 4) Трубки. 5) Наргиле. 6) Ручной топор. 7) Нож. 8) Ножные браслеты. 9) Ручные браслеты. 10) Барабан. 11) Проволочные браслеты. 12) Скамейка. 13) Копье племени вамуниэма. 14) Копье племени вуджиджи. 15) Ассагаи или метательное копье. 16) Рожок. 17) Гитара. 18) Музыкальный инструмент.
Мы расположились под одним бананом. Нас окружали теперь светлосерые воды Танганики, расположенный в виде амфитеатра ряд холмов и деревня Ниазанга, поместившаяся при устье ручья Ниазанга, с пальмовыми рощами, платановыми чащами и хлебными маниоковыми полями. Возле нашей палатки находилось с полдюжины лодок? больших и малых, принадлежавших жителям. Из двери палатки открывался вид на красивую поверхность свежей воды, слегка зарябившуюся от ветерка, а также на отдаленные — Угома, Укарамба и остров Музиму, вершины которого казались окрашенными в темно-синий цвет. У наших ног разбросаны были белые чистые голыши, принесенные сюда в виде тонких полос и небольших кучек неотдыхающим буруном. Поиски между ними должны были нам открыть, из какого материала состоят горные хребты, которые находились сзади нас и вокруг нас. Это был сланец, песчаник, твердая белая глина, охряная глина, заключающая в себе много железа, полированного кварца и проч. Выглянув из нашей палатки, мы могли видеть по обе стороны от нас линию высокого толстого тростника, образующего нечто вроде плетня между набережной и обработанными полями вокруг Ниазанги. Между птицами, которых мы здесь видели, наиболее замечательные были веселые трясогузки, на которых туземцы смотрят как на счастливое предзнаменование и вестников мира, и малейшее зло, причиненное им, вызывает отмщение и наказание. И они не представляют никаких поводов к насилию никому, кто не наклонен вообще к злу. Когда мы высаживались, они прибегали к нам навстречу, переваливаясь, и становились перед нами на таком расстоянии, что мы легко могли их достать рукой. другие птицы были вороны, горлицы, водяные ястребы, зимородки, ибисы, стаи гусей, коршунов, орлов.
На этом месте доктор заболел поносом; это есть его единственная болезнь по его словам, и, как я впоследствии убедился, ему часто приходится на нее жаловаться. Малейшее беспокойство или неправильность в еде, и можно быть уверенным, что это окончится поносом. Со мной же было прямо противоположное; пребывание в зараженном воздухе, остановка в зловонном болоте, беспокойства, производили сильный запор, а иногда и припадок лихорадки.
Третий день, проведенный нами на Танганике, привел нас после четырехчасовой работы к реке и деревне Засси. Вдоль нашего пути возвышались над водой озера горы высотою от 2000 до 2500 футов. Я не могу себе вообразить видов более оживленных и живописных, и нахожу, что они несравненно красивее того, что можно видеть на озере Георга или на Гудзоне. Приветливые уголки, расположенные в глубине многих заливов, представляют самые привлекательные картины с их необычайно красивыми вееролистными пальмами и большими зелеными листьями платанов. Все эти уголки заняты рыбаками, и их конические хижины, напоминающие по своей форме пчелиные улья, постоянно выглядывают из-за зелени. Таким образом, берега чрезвычайно населены; каждая терраса, каждая маленькая площадка, каждый кусок ровной земли заняты.
Засси легко узнается но группе конических холмов, которые расположены возле нее и носят название Кираса. Напротив нее, на расстоянии около мили от берега, мы делали промер глубины и получили 35 сажень, как и в предыдущий день. Отойдя на милю далее, я должен был выпустить всю длину моего линя, 115 сажень, и не достал дна; когда я вытаскивал его наверх, он разорвался, и я потерял лот с тремя четвертями самой веревки. Доктор по этому поводу уверял, что он делал промер против возвышенного Кабого, на юг от Уджиджи, и получил громадную глубину в 300 сажень. Он также потерял свой лот и 100 сажень своей веревки, но у него оставалось еще 900 сажень, которые и лежали у нас в лодке. Мы надеялись воспользоваться этим длинным линем при переезде поперек озера с восточного берега на западный.
На четвертый день мы прибыли на Ниабигма, песчаный остров в Урунди; мы переехали через предельную линию между Уджиджи и Урунди за полчаса до прибытия на Ниабигма. Река Мшала считается обоими народами за настоящую раздельную линию, хотя некоторая партия Варунди и перебралась через границу в Уджиджу; например, Мутваре и жители плотно-населенного Кагунга, находящагося на один час севернее от Засси. Есть также много небольших партий Ваджиджи, которые воспользовались хорошими землями в дельтах рек Казокве, Намузинга и Луаба, из которых две первые впадают в Танганику, в тот залив, в глубине которого расположена Ниабигма.
От Ниабигма открывается красивый вид на глубоко вдавшийся ряд гор, который простирается от мыса Казинго до мыса Казофу на расстоянии от 20 до 25 миль. Эта большая изрытая и изборожденная неправильная линия гор представляет вид импонирующий. Глубокие рытвины и ущелья служат исходом для бесчисленных потоков и рек, которые берут свое начало на противоположном склоне этих гор; бледные облака постоянно окутывают их вершины, а у их подошвы распространяется широкая аллювиалъная богатая долина изобилующая пальмами, платанами и тенистыми деревьями. Деревни всюду виднеются группами. По этой наносной долине течет река Лауба или Рауба на север от мыса Китунда и реки Казокве, Намузинга и Мипала на юг от этого мыса. Дельты всех рек, впадающих в Танганику, окаймлены со всех сторон чащами гигантской травы и папируса. В некоторых дельтах, как напр. в дельтах рек Лауба и Казокве, образовались болота, на которых папирус образують непроходимый кустарник. В глубине его попадаются спокойные и глубокие пруды, посещаемые разнообразными водяными птицами, как-то: гусями, нырками, зимородками и ибисами, журавлями, аистами и пеликанами. Добраться до их притонов составляет, однако же, дело большой трудности для охотников за ними. Этот труд соединен часто с большой опасностию, вследствие предательских свойств этих болот, а также страшных припадков лихорадки, которые неизбежны в этих странах, если промочить ноги или одежду.
В Ниабигме мы раздали каждому из наших людей по десяти зарядов и приготовились к стычке с Варунди, в случае если бы они вызвали ее слишком явным выражением своего предубеждения против чужеземцев.
С рассветом пятого дня мы покинули гавань острова Ниабигма и менее чем через час добрались до мыса Китунда. Этот мыс состоит из песчаниковой площадки, выдающейся более чем на 8 миль, от подошвы большой цепи гор, дающих начало реке Лауба и однородным с ней потокам. Проехав глубокий залив, в конце которого находится дельта Луабы, мы подехали к мысу Казофу.
В его окрестностях расположено множество деревень. Отсюда нам открылся вид на целый ряд выступов или мысов: Китонго, Катунго и Бугупука, мимо которых мы и прошли затем, пока добрались до привала в красивом месте Мукунгу.
В Мукунгу, в котором мы остановились на пятый день, с нас потребовали хонгу, или пошлину. Ткани и бисер, которые должны были служить нам для получения продовольствия во время поездки по озеру, принадлежали мне; но доктор, будучи старшим и более опытным из нас двух, и самый старший в партии, взял на себя заботу удовлетворения подобных требований. Много и много раз приходилось мне возиться с этой тягостной и отвратительной процедурой платы хонга, и мне было чрезвычайно любопытно посмотреть, как примется за это дело великий путешественник.
Матеко (подчиненный Мутваре) племени Мукуту требовал 2 1/2 доти; таков был размер требования, которое он нам предявил после небольших запинок. Доктор спросил, не принесли ли и нам чего-нибудь. Ему ответили: нет, теперь уже поздно принести что-либо, но если мы заплатим хонга, то Матеко готов дать нам что-либо, когда мы будем возвращаться назад. Ливингстон, услыхав это, улыбнулся и, обратившись к стоявшему против него Матеко, сказал; «хорошо, если вы ничего не можете принести нам теперь, и намерены дать нам что-нибудь, когда мы вернемся назад, то и мы тоже удержим хонга до тех пор».
Матеко немного смутился от этих слов и заикнулся перед сделанным ему предложением. Видя, что он недоволен, мы предложили ему привести нам маленького барана, так как желудки наши были почти пусты, дожидаясь этого времени более чем полдня. Наше обращение увенчалось успехом, так как старик побежал и принес нам ягненка и трехгалонный горшок сладкой, но крепкой цогги, или пальмового грога, и в вознаграждение доктор дал ему 2 1/2 доти тканей. Ягненка зарезали, и так как наше пищеварение было исправно, то нам понравилось его мясо; но, увы, каковы были последствия от цогги или пальмового грога!
Сюзи, неизменный адютант доктора Ливингстона, и Бомбай, предводитель моего каравана, должны были сторожить нашу водку; но, слишком усердно напившись этого опьяняющего напитка, они преблагополучно заснули, и поутру доктор и я должны были оплакивать потерю многих ценных и необходимых вещей, между которыми надо упомянуть 900 саженный линь Ливингстона, около 500 булавок и боевых патронов для моих ружей и 90 ружейных зарядов, также принадлежащих мне. Кроме этих вещей, которые были необходимы при встрече с враждебными Варунди быки украдены большой мешок с мукой и весь запас сахара доктора. Это было уже третий раз, что моя доверчивость к Бомбаю причиняла мне большие потери и в девяносто девятый раз я оплакивал, что положился на усердное восхваление его Спиком и Грантом. Только естественная трусость неопытных наших воров удержала дикарей от покражи всей лодки со всем ее содержимым, не исключая Бомбая и Сюзи, которых они могли бы продать в рабство. Я легко могу себе вообразить радостное удивление, которое должен был вызвать у дикарей сладкий вкус докторского сахара и изумление, с которым они должны были смотреть на странную аммуницию Вазунгу. Я искренно желаю, чтобы они не причинили себе вреда патронами по незнанию их смертоносного состава, в каковом случае коробка, в которой они лежали, обратилась бы для них в настоящий Пандорин ящик.
Сильно огорченные нашей потерей, мы отправились на шестой день в обычный час в свое водяное путешествие. Мы плыли вдоль берега мимо многочисленных низменных выступов образованных реками Киквена, Кикуку и Кизунве; и если какой-нибудь залив обещал быть интересным, мы направляли лодку по его выступам. Когда путешествуешь по воде, каждый день приносит все те же сцены: направо от нас возвышались горы Урунда, там и сям перерезанные ущельями, через которые многочисленные реки и потоки впадают в большое озеро; около их подошвы раскидывались наносные равнины, на которых цвели масляные пальмы и благодарные платаны с вытянутыми в линию деревьями. От времени до времени мы проезжали мимо песчаного или кремнистого берега, на которых были устроены базары для продажи рыбы и других предметов торговли между соседними общинами. Далее, мы проезжали мимо обширных, топких болот, образованных многочисленными потоками, текущими с гор, на которых цвели матата и папирусы. Там горы подходили к самой воде; их бока круто обрывались над краем воды; потом они отступали назад и у подошвы их снова распространялись наносные равнйны, в 8 миль ширины. Мы постоянно встречали лодки, которые храбро направлялись прямо в бурунам, в бесстрашном пренебрежении к возможности катастрофы — упасть и быть проглоченным прожорливыми крокодилами.
От времени до времени мы замечали лодки, шедшие впереди нас, причем наши люди с пением употребляли все усилия чтобы обогнать их. Заметив их усилия, туземцы сами переставали грести и, стоя совершенно голые, с поднятыми веслами, давали нам удобный случай на досуге заниматься изучением сравнительной анатомии. То мы встречали группу рыбаков, лениво раскинувшихся in puris naturalibus на берегу и смотревших любопытными глазами на наши лодки, когда они проходили вблизи от них; далее мы проезжали мимо флотилии из лодок, обладатели которых спокойно сидели в своих хижинах или закидывали сети, или раскладывали их возле берега для устройства тони; там дети беззаботно плескались в воде, и их матери одобрительно поглядывали из тени деревьев, из чего я заключаю, что в озере не много крокодилов, исключая мест по соседству с большими реками.
Проехав мыс Кизунве, образованный рекой Кизунве, мы очутились в виду мыса Мурембвэ, находившегося от нас в расстоянии 4-5 миль; выступающая земля низка и представляет песчаное и кремнистое набережье. Вблизи берега тянутся линии деревень, а покрытый людьми берег указывает на населенность всего места. На половине дороги между мысом Кизунве и Мурембвэ лежит группа деревень, называемая Бикари, в которой есть свой Мутваре, имеющий обыкновение взымать хонгу. Так как мы не могли бы сопротивляться сколько-нибудь продолжительное время какой бы то ни было враждебно настроенной общине, то мы избегали всякой деревни, пользующейся дурной репутацией у Ваджиджи.
Но даже проводники Ваджиджи часто ошибались, и не один раз приводили нас в опасные места. Проводники, по-видимому, были не прочь остановиться в Бикари, который был вторым местом привала от Мукунгу, они находили бесконечно лучшим находиться под прохладною тенью смоковниц, чем сидеть подобно деревянным куклам в валкой байдаре. Но выражение их желаний было предупреждено, однако, раздавшимися громкими криками жителей Бакари, которые требовали, чтобы мы приехали к берегу, угрожая нам в случае неисполнения их требований местью великого Вами. Мы, однако, не поддались этим сирено-подобным зазываниям, и решительно отказались причалить. Тогда, видя, что угрозы не действуют, они весьма энергично принялись швырять в нас каменьями. В ответ на один из брошенных камней, пролетевший на расстоянии одного фута от моей руки, я схватил пулю и решился было бросить ею в них, но удержался; взглянув на Ливингстона, я заметил по выражению его лица, что это ему было далеко не приятно. Так как эти неприязненные демонстрации были еще довольно слабы, и так как такого рода приветствиями встречали нас почти в каждой встречаемой нами деревне, то мы спокойно продолжали наш путь вплоть до мыса Мурембвэ, который составлял дельту реки одного с ним наименования. Это место было прекрасно защищено широкою полосою, покрытою колючим кустарником, остроконечным камышом и густо поросшим тростником и папирусом; отсюда бежал бы самый отважный из Мрунда, зная, что из-за этого негостеприимного болота выглядывают ружья иностранцев, с которыми рискованно вступать в единоборство. Причалив к берегу нашу байдару, мы расположились на небольшой песчаной площадке, и Фераджи, наш неумелый но проворный повар, развел огонь и приготовил нам восхитительного мокка. Несмотря на окружавшие нас опасности, мы почувствовали себя совершенно счастливыми, и за явствами и кофе предались некоторым философским размышлениям, которые незаметно привели нас к сознанию нашего неизмеримого превосходства над окружавшми нас язычниками, но философия и преимущественно мокка подействовали на нас таким образом, что к нашему равнодушному презрению при воспоминании о них примешивалась некоторая доля чувства сострадания. Доктор припомнил некоторые столкновения, испытанные им с народом подобных же наклонностей; мудрый и опытный путешественник не успел вдаться в подробности, при описании безумного поведения арабов, которое мне не раз пришлось испытать на себе.
Окончив наш кофе и беседы о нравственности, мы отчалили от Мурембвэ, и направились к мысу Сентакаи, лежавшему от этого места на расстоянии восьми или девяти миль; мы надеялись, однако, достигнуть его до сумерек. Вангвана гребли очень усердно, а между тем прошло около десяти часов времени, наступала ночь, а до Сентакаи было еще очень неблизко. Но так как ночь была светлая, лунная, а положение наше было далеко не безопасное, то люди согласились грести еще в продолжение двух или более часов. Около 8-ми часов вечера мы пристали к берегу пустынной местности — песчаной отмели, длиною около тридцати футов; с одной стороны ее возвышался глиняный вал вышиною около десяти или двенадцати футов, другая сторона ее была загромождена неправильной скалой. Мы рассчитывали, что в этом месте, при соблюдении некоторой тишины, мы останемся незамеченными, и, отдохнув в продолжение нескольких часов, в состоянии будем продолжать наше путешествие. Вода в чайнике поставлена была нагреваться для чая, а люди, разведя для себя небольшой костер, поставили на него свои глиняные, наполненные водою, котелки для приготовления себе похлебки. В это время поставленные нами часовые заметили в темноте фигуры, подкрадывающиеся к нашему биваку. Окликнутые, они, наконец, приблизились и приветствовали нас туземным «Вакэ». Наши проводники, объяснив им, что Вангвана остановились здесь лагерем до утра, сказали им, что мы не прочь будем вступить с ними в торг, если у них есть что-либо для продажи. Они сказали, что это им очень приятно слышать, и затем, обменявшись еще несколькими словами, во время которых мы видели, что они зорко осматривали наш лагерь — удалились. Уходя, обещались к утру вернуться с провизией и вступить с нами в дружеские отношения. Во время нашего чаепития, мы были предупреждены нашими часовыми о приближении второй группы людей, которые как и предшествующие оглядели нас и приветствовали теми же словами. За этою скрывшеюся, довольно многочисленною группою, появилась третья, поступившая но примеру прежних двух.
XXXIV. Оружие и принадлежности африканцев. 1, 2, 3, 4, 5, 6) Знаки указывающие путь. 7 и 8) Наргиле. 9) Ящик из коры. 10) Глиняный горшок. 11) Железная часть мотыги. 12) Мотыга. 13) Гитара. 14) Гребенка. 15) Палицы. 16) Опахало оть мух. 17) Скамейка. 18) Сосуды из тыквы.
Из всего этого мы заключили, что известие о нашем пребывании быстро облетело все окрестные деревни; мы заметили снующие взад и вперед две байдары, с поспешностью, которая нам казалась далеко не необходимой. Мы имели основательные причины относиться ко всему этому с немалым подозрением; нам известно было, что у народа (по крайней мере Иджиджи и Занзибара) не было в обыкновении посещать или приветствовать как бы то ни было ни под каким предлогом по наступлении сумерек; ночью никому не дозволяется приближаться к лагерю, не извещая об этом выстрелом; снующие взад и вперед байдары, громкое выражение радости при появлении небольшой партии Вангвана, которые в большей части Урунда считались событием самым обыкновенным, все это вместе было крайне подозрительно. В то время как доктор и я пришли к заключению, что все эти движения не указывали на дружелюбные отношения, нас посетила четвертая толпа людей с очень шумными и громкими заявлениями. Поспешно покончив ужин и проводив толпу людей, необыкновенно странно выражавшую свою радость, мы торопливо направились к байдаре и, усевшись по местам, тихонько отчалили. Отплыли от берега несмотря на окруживший нас мрак, я обратила внимание доктора на многочисленные темные фигуры, скрывавшиеся в скалах; некоторые из них, стараясь занять лучшие места, карабкались на вершины; с левой стороны берег был покрыт группою людей, и наконец раздался оклик с только что покинутой нами отмели. «Теперь мы вне опасности», сказал доктор, когда мы отошли на безопасное расстояние от поджидавших нас, должно полагать, разбойников. Я уже поднял руку и хотел дать два добрых выстрела в предостережение им на будущее время, но снова удержался, заметив и на этот раз полное неодобрение доктора.
Гребя более шести часов, мы обогнули мыс Сентакаи и остановились у небольшой рыбачьей деревни Мугэй, в которой могли совершенно спокойно уснуть. С рассветом мы отправились в путь, и около 8-ми часов пополудни прибыли в дружелюбную магальскую деревню Мутваре. Усиленно гребя в продолжение восемнадцати часов, со скоростью двух с половиною миль в час, мы прошли таким образом сорок пять миль. Отправляясь от нашего лагеря у мыса Магала, от точки наиболее выдающейся к северу от Уджиджи, мы нашли, что большой остров Музиму, который находился в виду у нас при огибании мыса Бангвэ, близ Уджиджи Бундора, лежит но направлению юго-юго-запада, и что западный берег его находится в небольшом расстоянии от восточного берега озера; ширина озера достигала в этом месте от восьми до десяти миль. Отсюда мы ясно различали гористые земли западной стороны, которые, казалось, лежали над уровнем озера на высоте не менее 8,000 футов. Пик Луганга, возвышавшийся несколько к северо-западу от Магала, достигал вышины около 500 фут; а Сумбурици немного севернее Луганга, страна противоположная этой части Урунди, обитаемая Мрутой, султаном Увира лежит на 300 фут выше соседних высот. К северу от мыса Магала озеро проходит между двумя цепями гор, которые от этого места на расстоянии тридцати миль к северу сходятся в одной точке.
Варунди Магала оказались очень цивилизованным и любопытным народом. Столпившись у дверей палатки, они с необыкновенным интересом рассматривали нас, готовые, впрочем, при малейшем поводе бежать. Мутваре явился к нам после полудня одетый с большим великолепием. Я узнал в нем юношу, который в толпе зевак выдавался своими выразительными глазами, прекрасными зубами и беспрерывным неумолкаемым смехом. Это несомненно был он, хотя явился теперь, убранный украшениями из слоновой кости, увешанный ожерельями и украшенный тяжелыми медными браслетами. Мы были взаимно удивлены друг другом; взамен двух наших доти холста и одного фунта сами-сами он преподнес нам прекрасного, жирного, рослого барана и горшок молока. Обращение одной и другой стороны было крайне любезно.
В Магала нас известили о войне, возникшей между Мукамба, к стране которых мы подвигались, и Варумашанайем, султаном, смежной области; не советуя ни в каком случае помогать одному или другому начальнику, туземцы находили самым удобным для нас вернуться обратно. Но так как мы стремились разрешить вопрос о реке Рузизи, то такого рода соображения не были для нас достаточно уважительными.
На восьмое утро по выходе из Уджиджи мы простились с гостеприимным народом Магала, и направились к лежащей в виду стране Мукамба. Едва успели мы миновать границу, разделяющую собственно Урунди от так называемого Узиге, как застигнуты были юго-западным штормом, и вследствие волн, страшно раскачивавших нашу байдару, не могли идти далее; мы направились к деревне Бизука, лежавшей приблизительно около четырех миль к северу в стране Муджеро, при начале Узиге.
В Кисука к нам явился Мгвана, живший с Мукамба, и подробно сообщил нам о причине, по которой возникла война между Мукамба и Варумашануйя; из его рассказа мы заключили, что эти оба начальника находились в состоянии постоянного безумия, которое несколько утихало после взаимной перепалки. Один начальник провел свое стадо по земле соседа, избороздил ее, и убил при этом, хотевших остановить его, двух человек. За тем по истечении нескольких недель, а может и месяцев, другому удалось отмстить совершенно подобным же образом; равновесие нарушилось, а между тем, ни тот, ни другой не остались в выигрыше. Кроме того, они редко дерутся с увлечением и храбростью потому что энергическое нападение или настоящая война, вовсе не согласуется с нравами африканца.
Этот Мгвана сообщил нам, кроме того, факты гораздо более интересные, относящиеся до реки Рузизи. Он рассказывал, что река эта вытекает из озера далее страны Суна (Мтеза); он передавал это с такою уверенностью и знанием, что всякое сомнение со стороны слушателя счел бы величайшею глупостью. «Из какого же иного места могла бы она вытекать?» спрашивал он. Доктор верил, или делал вид, что верит, рассчитывая убедиться в этом своими собственными глазами. Я скорее был склонен сомневаться в этом, и заметил доктору, что во-первых это слишком хорошо, чтобы быть истинным, и во-вторых приятель сообщает уже чересчур энергично о предмете, который его не может особенно интересовать. Его «барикаллакс» и «нншаллакс» были крайне усердны, и ответы слишком уже согласовались с нашими желаниями. Доктор придавал большое значение сообщению одного Мгвана, повстречавшегося с ним южнее, который утверждал, что дед или отец Руманики, нынешнего короля Карагуэ, думал углубить дно реки Китангулы, с тем чтобы байдары его могли проходить с товарами в Уджиджи. Я знал, что оно согласовалось с часто высказываемым его глубоким убеждением в том, что воды Танганики должны где-нибудь иметь выход. Доктор упорно стоял за истину этого сообщения; но, продолжая далее путь, мы, наконец, должны будем убедиться насколько все эти рассказы и предположения окажутся справедливыми.
На девятое утро по выходе из Уджиджи, около двух часов после восхода солнца, мы вошли в широкую дельту Муджеро; название этой реки перешло также и на местность, лежащую на восточном берегу и состоящую под управлением Мукамба. При входе в первое, южное, из трех ее устьев, мы увидели совершенно иную окраску воды. Почти прямая полоса, проходившая от востока к западу устья указывала на существующее различие вод. В южной части вода была чистая, светло-зеленого цвета; в северной части она была мутна, и направление потока к северу было видно ясно. Пройдя первое устье, мы вскоре миновали второе и третье, каждое шириною в несколько ярдов; они, однако, были настолько полноводны, что мы легко могли следовать к северу по означенной полосе потока.
За третьим устьем Муджеро пред нами открылся берег, покрытый группами деревень. Это было владение Мукамбы; в одной из этих деревень жил сам Мукамба, начальник. Туземцы впервые увидели пред собою белого человека, и поэтому тотчас по выходе нашем на берегь окружили нас густою толпою, вооруженною длинными кольями, или вернее толстыми палицами, что составляло, по-видимому их единственное оружие; впрочем, некоторые из них имели секиры или топоры.
Они приходили в палатку смотреть на меня и на доктора. Что было затем в продолжение дня, я только смутно помню: я слег в сильнейшем пароксизме лихорадки, в первый раз по выходе из Унианиембэ. Я силился представить себе вид и возраст Мукамба, и заметил только, что у него был добрый взгляд и ласковое обращение с нами. Во время агонии и бессознательного состояния я видел, или мне казалось что вижу, наклоненную над собою фигуру Ливингстона; я чувствовал, или мне казалось, что я чувствую, как рука Ливингстона нежно сжимала мою горячую голову и виски. От Багамойо до Унианиембэ я перенес несколько лихорадок, и никого не было около меня, кто бы облегчил мне мои страдания и тяжкие головные боли, никто не рассеял печальных и мрачных мыслей, которые неотвязно толпились в уме больного и одинокого путешественника. Хотя на этот раз после лихорадки, которая оказалась сильнее всех предшествовавших, я не мог оправиться в продолжение трех месяцев, но я все-таки чувствовал себя вознагражденным тем, что испытал необыкновенно нежный и отеческий уход доброго человека, для которого был теперь товарищем.
На следующее утро я настолько оправился, что когда явился Мукамба и привел нам в подарок быка, овцу и козла, то я был в состоянии выслушать все его ответы на наши вопросы о реке Рузизи и верховье озера. Присутствующий тут же, постоянно веселый и восторженный, Мгвана нисколько не был сконфужен, когда начальник перевел через него, что Рузизи, соединяясь с Руандой или Луандой у верховья озера, которое находится на расстоянии двухдневного водяного пути и однодневного берегом, впадает в озеро.
Мы заплатили Мукамбе хонга, состоящее из девяти доти и девяти фундо самзама или ожерелий и лунджио (маленькие синие бусы). Разрисованнне платки, в изобилии оставшиеся у меня от Унианиембэ, имели здесь очень хороший сбыт. Получив от нас подарки, начальник подвел к доктору своего сына, высокого юношу лет восемнадцати или более того, и отрекомендовал его за сына доктора; доктор с свойственным ему природным юмором отклонил всякое родство с ним, которое очевидно клонилось к тому, чтобы вытянуть от него болышее количество холста. Мукамба понял это, но не рассердился, и больше не настаивал.
На второй вечер нашего пребивания в Мукамба, Сузи, слуга доктора, страшно напился, угощаясь на обильном пире начальника. На рассвете следующего утра я был разбужен несколькими резкими звуками. Прислушавшись, я понял, что шум происходил у нас в палатке. Ночью доктор почувствовал, что кто-то пришел и лег рядом с ним на постель; подумав, что это я, он любезно подвинулся к краю постели. К утру, сильно прозябнув, он проснулся, и, приподнявшись на ложе, полюбопытствовал узнать, кто был его соседом; к его немалому удивлению, это оказался ни кто иной, как его черный слуга Сузи, который завладел его одеялом и, тщательно укрывшись им, занял почти всю постель. Доктор, по свойственной ему снисходительности, не обратился к палке, а ограничился одними толчками Сузи по спине, приговаривая «Ступай вон Сузи! Ты на моей постели. Как ты осмелился напиться до такой степени, когда я тебе не раз запрещал это? Ступай вон. Ты не сходишь? Так вот тебе еще раз и еще раз». Сузи не просыпался и ворчал; таким образом, удары продолжались до тех пор, пока толстая кожа Сузи не почувствовала их. Наконец, совершенно проснувшись и придя в себя, он увидел все безобразие своего поведения, которое дошло до того, что он занял даже постель своего господина. Сузи был сильно сконфужен особенно еще потому, что свидетелем его слабости был я, «маленький господин», как он меня называл.
На следующий день под вечер Мукамба пришел с нами проститься и просил сейчас же как только мы приедем к его брату Рукинга, страна которого находится у верховья озера, прислать к нему обратно нашу байдару с двумя из наших людей, вооруженных ружьями, которые, в случае нападения Варумашануйя, могли бы защитить его. Вскоре после этого, нагрузившись мы отплыли. К девяти часам вечера мы приплыли к верховью озера, в страну Рукинга, старшего брата Мукамба. Взглянув на пройденный нами путь, мы заметили, что плыли по диагонали, от юго-востока к северо-западу, вместо того чтобы идти по прямому направлению от востока к западу, или другими словами, от Муджеро — которое лежит по крайней мере в десяти милях от северной части берега — мы пришли в Мугигева, расположенное в самой северной части западного берега. Если бы мы, направляясь к северу озера, держались восточного берега, то неминуемо должны были бы пройти мимо Муканиги, страны Варумашануйя, и Усумбура Симвега, страны его союзника и друга. Направившись же но диагонали, мы дошли до самого верховья озера, не встретив никаких препятствий.
Страна Мугигева, к которой мы теперь пристали, расположена у дельты реки Рузизи. Эта чрезвычайно плоская страна, высшие части которой не достигают более десяти футов под уровнем озера, изборождена многочисленными впадинами, поросшими густою травою мататы и высоким папирусом, и ямами, наполненными стоячей водой, распространяющей вредные миазмы. В тех местах, где нет болотных растений, почва покрыта густою, сочною травою. Овцы и козы, преимущественно первые, имеют прекрасный вид; не сравнивая их, конечно, с английскими или американскими овцами, из африканских я нашел их самыми породистыми. С одного конца до другого Мугигева была обнесена колючим молочаем, который служит оградою от нападений. Верховье озера от западного до восточного берега кишело крокодилами. Стоя на берегу, я насчитал до десяти голов крокодилов; рассказывали, что и Рузизи наполнено ими.
Рукинга, явившийся к нам, когда мы устроились в его деревне, оказался самым любезным человеком; он постоянно сообщал что-нибудь такое, что заставляло его смеяться. Будучи старее не более чем на пять иди на шесть лет, он утверждал, что он старше Мукамба на целых сто лет; он далеко не пользовался тем почитанием и любовью своего народа, каким пользовался этот младший брат. Рукинга зато был более Мукомбо знаком с страною, обладал превосходною памятью, и был способен толково передавать свои знания. Когда он, как начальник, пришел к нам, принеся нам в дар быка и овцу, молока и меду — мы по возможности извлекли от него все необходимые для нас сообщения.
Сущность сведений, добытых от Рукинга состоит в следующем:
XXXV. Берег озера Танганики.
Страна, окаймляющая верховья озера, начиная от Урунда на восточном берегу до Увира на западном, делится на следующие области: 1-я, Муджеро, управляемая Мукамбой, орошается двумя небольшими реками Муджеро и Мпанда, впадающими в озеро. 2-я,
Муканиги, управляемая Варумашанайем, занимает пространство всей северной части верховья озера; по ней протекают небольшие реки Бариндва и Муджеро ва Каниги, впадающие в озеро. 3-я, у верховья же озера по соседству с Муканиги находится местность Усумбура, простирающаяся до восточного берега Рузизи, и состоящая под управлением Симвега, друга и союзника Варумашануйя. 4-я, начиная от западного берега Рузизи до северо-западной части верховья озера, лежит Мугигева — страна Рукинга. 5-я, к западу от Увира и к северу от Мугигева, вплоть до холмов Шамати, тянется страна Рувенга, находящаяся также под управлением Мувамба. За Рувенга от холмов Шамати до реки Руанда простирается страна Шамати. К западу от Рувенга находится страна Уаши, в которую входят все горы, занимающие пространство двухдневного пути. Вот подробное подразделение стран, известных под названием Рувенга и Узиге. Рувенга состоит из стран Рувенга и Мугигева; Узиге — из Усумбура, Муканиги и Муджеро. Но все эти страны составляют только часть Урунди, которая заключает в себя все местности восточного берега от реки Мчада до Увира, далее на запад тянется на расстоянии десятидневного пути до северной части верховья озера, и на один месяц пути по северовосточному направлению до Мурукуко, столицы Мвези, султана всего Урунди. Прямо к северу от Урунди находится также очень большая страна Руанда.
Река Рузизи — по сообщению Ругинга — вытекает близ озера Киво, длина которого, по рассказам, равняется расстоянию от Мугигева до Муджеро, а ширина — от Мугигева до страны Варамашануйя, другими словами, в восемнадцать миль длины и около восьми миль ширины. С запада и севера озеро окружено горами; с юго-западной стороны одной из этих гор вытекает Руеизи в виде небольшого быстрого потока; но далее, приближаясь к озеру, она принимает в себя реки Кагунисси, Кабуран, Могира, Ньямагана, Ньязагунда, Рувиро, Родкубу, Кавимвира, Мойовэ, Ругугу, Мукинду, Сангэ, Рубирици, Кириба, и наконец, как кажется, самую большую из них — реку Руанду. Озеро Киво носит название той страны, в которой оно лежит. С одной стороныонаграничит с Мутумби (вероятно Утумби по Спику и Беккеру), с запада Руанда, с востока Урунди. Начальник по имени Кванзибура управляет Кивой.
После таких подробных сообщений о реке Рузизи нам оставалось только взглянуть на нее. На второе утро по прибытии к Мугигева, выбрав десятерых сильных гребцов, мы отправились исследовать верховья озера и устье Рузизи. Мы нашли, что северная часть верховья озера была изрезана семью широкими губами, каждая от полуторы до трех миль шириною, отделенными одна от другой длинными и широкими песчаными полосами, поросшими матата. Первая, лежащая по направлению от запада к востоку, у южной оконечности Мугигева, доходила до трех миль ширины; она служила демаркационной линией владений Мукамба Рувенга и Мугигева — Рувинга; она была глубиною около двух миль. Вторая губа отстояла от южной оконечности Мугигева до деревни Рукинга, которая лежала у верховья губы; на расстоянии мили находилась другая песчаная насыпь, с небольшим островом при конце. Третья губа, длиною приблизительно около мили, ограничивалась длинною полосою, которая также оканчивалась островом, величиною в одну с четвертью мили; эта полоса составляла западный берег четвертой губы, у верховья которой начиналась дельта Рузизи. Глубина этой четвертой губы, уходившей на полмили в глубь материка, доходила до трех миль. Опущенный лот указывал на шести-футовую глубину, которая не изменилась, когда мы, пройдя несколько сот ярдов, вступили в главное устье Рузизи. Река оказалась не быстрой, она протекала не более мили в час. Все время мы не отнимали зрительной трубы от глаз и могли усмотреть реку, только когда приблизились к ней на расстояние 200 ярдов. Пригласив одну из байдар указать нам путь, мы обратили на себя живейшее внимание всей маленькой флотилии. Пройдя несколько минут, мы вошли в очень быстрый поток, шириною не более десяти ярдов, а глубиною около двух футов. Сделав около полумили по реке, которая протекала от шести до восьми миль в час, мы нашли, что этого совершенно достаточно для наблюдения.
Мы видели, как этот поток, разбиваясь на мириады русл, протекал по уеднненным местам, поросшим травою мататы и другими болотными растениями. Мы поднялись по центральному или главному руслу. Западное русло было около восьми ярдов шириною. Спускаясь к губе, мы заметили, что восточное русло, очень медленное, было шириною около шести ярдов и глубиною около десяти. Исследовав таким образом каждое из трех устьев, не осталось никакого сомнения относительно того, истекала ли или втекала Рузизи в озеро. Дальнейшее плавание по реке было совершенно бесполезно, так как мы не задавались целью исследовать ее.
Вопрос «была ли Рузизи притоком или истоком?» был решен навсегда. Не оставалось более никаких сомнений в этом отношении. По величине она не могла быть сравниваема с рекою Малагарази, кроме того, она была судоходною только для самых небольших байдар. Единственно, что в ней было замечательно, это — обилие крокодилов и полное отсутствие гиппопотамов. Заливы, лежащие на востоке от Рузизи, по строению своему похожи на лежащие к западу. Тщательно измеряя ширину различных заливов и ширину лопастей земли, разделяющих их, ширину озера можно принять в 12 или 14 миль. Если бы мы обращали внимание на строение его и пересечение восточного и западного хребтов, то должны были бы сказать, что озеро оканчивается точкой, как и изображает его капитан Спик на своей карте. Но исследования озера разрушают это мнение. Холм Чамати, составляющий самую северную оконечность западного хребта, как будто примыкает, если судить по поверхностному взгляду, к горам Рамата, составляющим часть восточного хребта и лежащим насупротив Чамати; на самом же деле долина шириною в одну милю отделяет обе горные цепи, и по ней-то течет Рузизи к озеру. В то время как Чамати составляет окончание западного хребта, восточный хребет продолжается на много миль к северо-западу. Выйдя из этого широкого ущелья, Рузизи протекает широкими и мощными потоками по обширной, ею самою образованной, наносной равнине, разбиваясь на сотни рукавов, пока наконец, приблизившись к озеру, не соединяется всего в три канала, которыми и впадает в него, как описано выше.
Я не могу не упомянуть здесь, что, хотя мы с Ливингстоном спорили относительно быстрого течения реки Рузизи, как она впадает в Танганику, однако он соглашался, что какова бы ни была Рузизи, озеро Танганика необходимо должно где-нибудь выпускать из себя реку, так как все пресноводные озера дают начало каким-нибудь рекам. Ливингстон гораздо лучше меня сумеет выразить свое мнение и основания его, поэтому я оставляю этот вопрос, из опасения неверно передать его, до тех пор, пока он сам не будет иметь случая высказаться об этом предмете, что при его обширных сведениях об Африке он может сделать с большими преимуществами передо мною.
Одно только в настоящее время несомненно для меня и, полагаю, также для Ливингстона, это — что Самуил Беккер должен уменьшить широту озера Альберт Ньянца на 1 или 2 градуса. Этот известный путешественник поместил свое озеро далеко в области Варунди, тогда как Руанда была показана им по восточной стороне его; на самом же деле значительная часть ее, если не вся, должна была бы лежать на севере от местности названной на его карте Узиге. Сведения, сообщенные таким разумным человеком как Рукинга, не могут быть оставлены без внимания, потому что если бы озеро Альберта лежало в ста милях от Танганики, то он наверно слыхал бы о его существовании если бы даже не видел его сам. С самого начала он прибыл в Мутумби и прошел из этой страны в область Мугигева, которою он теперь управляет. Он видел Мвези, великого короля Урунди, и сообщает, что это человек лет сорока, очень хороший.
Наше дело было исполнено; ничто не задерживало нас в Мугигеве. Рукинга был чрезвычайно любезен и подарил нам для нашего стола двух быков, одного за другим. Мукамба, сделал то же самое. Жены их снабдили нас большим количеством молока и масла, так что у нас было в изобилии и того и другого.
Доктор сделал ряд астрономических наблюдений для определения широты и долготы и нашел, что Мугигева лежит под 3° 19' ю. ш.
7 декабря рано утром мы покинули Мутигеву, и, плывя мимо островов Катангара, достигли горной страны Уаши, лежащей неподалеку от границы, между областью Мукамба и Увира. За пограничную черту принимают широкий овраг, дно которого покрыто рощею высоких, красивых и стройных деревьев, употребляемых туземцами для выдалбливания своих лодок.
Пройдя р. Куниамабенгу, впадающую в озеро близ Кирабула, составляющего крайний пункт, до которого простирались исследования Буртона и Спика, мы поплыли к югу вдоль западного берега озера и полчаса спустя достигли Кавимбы, где остановились, чтобы позавтракать.
Деревня, составлявшая резиденцию Мрути, короля Увиры, была видна из нашего лагеря, и так как мы заметили группы людей, поднимавшиеся и спускавшиеся с гор так часто, что это не могло нам предвещать ничего хорошего, то и решились плыть далее к югу. Сверх того здесь мы встретили партию унылых ваджиджи, ограбленных всего за несколько дней до нашего прибытия за то, что, как подозревали вавирцы, хотели избегнуть уплаты дани. Подобные факты а также и сознание общей небезопасности в этой стране, происходящей от многочисленных войн, свирепствовавших в областях по Танганике, принудили нас не останавливаться в Кавимбе.
Мы быстро сели в свой бот, прежде чем вавирцы успели собраться, и поплыли к югу против сильного ветра, дувшего на нас с юго-запада. После сильной двухчасовой качки, произведенной быстро возраставшей бурею, мы направили свой бот в тихую бухту, почти совершенно закрытую высокими деревьями и высадились на берег для ночлега. Зная, какие опасности окружали нас, зная, что дикий и неумолимый человек был злейшим из наших врагов, мы употребили все наши силы на постройку хорошей ограды из терновых кустов и затем, по исполнении свой работы, сели ужинать, и поужинавши, легли спать; но предварительно мы поставили часовых у наших лодок, чтобы дерзкие воры Увары не могли увести их, что поставило бы нас в крайне беспомощное положение и грозило бы почти неизбежным пленом.
С рассветом, покинувши стоянку у Кукумбы, после скромного завтрака из кофе, сыра и лепешек дурры, мы снова поплыли к югу. Огни наши привлекли внимание дальнозорких кукумбских рыболовов, но принятые нами предосторожности и бдительность часовых, расстановленных прежде, чем идти спать, вполне защитили нас от вивирских воров.
Западный берег озера, по мере того как мы подвигались вперед, мало-помалу поднимался и становился величественнее поросших лесом возвышенностей Урунди и холмов Уджиджи. Задний хребет — авангард гор, поднимавшихся далее — открывался позади зубчатых вершин прибрежной горной цепи, поднимавшейся от 2,500 до 3,000 ф. над поверхностью озера. Между складами этой горной цепи поднимались отдельные, довольно высокие, крутые и обрывистые холмы, представлявшие весьма живописный вид. Большая часть этих холмов имеет закругленную и гладкую или же усеченную вершину. Цепь, обнимающая эти холмы, образует местами похожие на мыс выступы, имеющие весьма покатые бока и названные мною на карте мысами. Огибая эти мысы, мы вынимали свои компасы для определения направлений на все выдающиеся предметы, заслуживающие внимания. Часто эти мысы образуются аллювиальными равнинами, на которых можно наверное встретить реку. Эти прелестные наносные равнины, окаймленные с юга, с запада и с севера огромной дугой горы, представляют в высшей степени роскошные и очаровательные виды. Растительность, кажется, появившуюся как бы внезапно. Группы пальм Elaeis Guinensis, окружающие какую-нибудь темно-коричневую деревню; ряд величественных роскошных мвул; многочисленные стволы, покрытые живою зеленью сорго; зонтикообразные верхушки мимозы; полосы белого песку с лодками туземцев, вытащенными далеко от прибоя волн; рыболовы, лениво отдыхающие под тенью деревьев — вот картины, открывавшиеся нашим взорам, когда мы плыли вдоль берегов Танганики. Когда же глаза наши утомлялись дикой поэзией тропических картин, то нам стоило только обратить свои взоры на высокие горные вершины, в мрачном величии поднимавшиеся против нас, на сияние перистых облаков, золотивших их вершины и гонимых к северу легким ветерком, наблюдать постепенное изменение облаков от тонких струй перистых до более густых и черных масс, предвещавших бурю и дождь и вскоре собиравшихся в огромные кучи— альпы над альпами — и мы знаем, что уже страшная гроза приближается и что необходимо искать убежища.
Пройдя Мукамбу, мы увидели несколько рощ высоких мвул. До самой Бембы вабембцы занимают вершины гор, тогда как вавирцы возделывают наносные равнины, тянущиеся у подошвы и вдоль нижних скатов гор. В Бембе мы остановились, чтобы взять несколько вещей из трубочной глины в угоду суевериям вадхжиджи, полагающих, что мы благополучно совершим свой путь, если будем исполнять старые обычаи.
Пройдя Нгови, мы разбили лагерь у глубокой излучины, загибающей к мысу Кабоги на расстоянии 10 миль. На двух третях пути мы встретили группу из трех островков, чрезвычайно крутых и скалистых; самый больший из них имеет в основании своем 300 ф. в длину и около 200 в ширину. Здесь мы стали готовиться к ночлегу. Жители острова состояли из старого хохлатого петуха, которого мы оставили как умилостивительную жертву духу острова, из болезненного желтоватого дрозда, из аиста, с похожею на молоток головою, и двух ястребов рыболовов, которые, увидевши, что мы завладели тем, что составляло их священную собственность, улетели в самую западную конечность острова, откуда продолжали важно смотреть на нас, качаясь на ветвях.
Так как мы с трудом могли произносить название острова, Кавуньвег, то доктор, видя, что острова эти составят наше единственное открытие, назвал их островами «Нью-Йоркского Вестника» и в знак освящения нового названия, мы ударили с ним по рукам. По самому тщательному определению было найдено, что они лежат под 3° 41' ю. ш.
Вершина наибольшого из островов представляла чрезвычайно удобный пункт для определения различных направлений, так как с нее открывались самые обширные виды на широкое и длинное озеро и на ряды окрестных гор. Раматские холмы были ясно видны и лежали по направлению к северо-северо-востоку от острова; мыс Катанга — к юго-востоко-югу, Сентакаи к востоко-юго-востоку; Магала к северо-востоку; юго-западная оконечность Музиму лежала к югу; северная оконечность Музиму к юго-юго-востоку.
С рассветом 9-го декабря мы приготовились продолжать свой путь. Раз или два в течение ночи мы были посещены рыболовами, но наши бдительные стражи помешали грабежу с их стороны. Однако мне показалось, что жители противоположного берега, посетившие нас, нетерпеливо ждали случая увезти наши лодки или же забрать нас самих в плен; люди мои были также сильно проникнуты этими мыслями, если судить по тому усердию с каким они гребли, когда мы покидали нашу стоянку.
Достигнув мыса Кабоги, мы вступили в землю Васанзиев. Мы догадались, что находимся среди другого племени по приветствию «Моголо», которым нас встретила группа рыболовов, так как вавирцы кричали «Вакке!» подобно жителям Урунди, Узиги и Угги.
Вскоре мы увидели мыс Лувумбу — отлогий выступ горной цепи, врезывавшийся далеко в озеро. Так как приближалась буря, то мы направились в жалкую маленькую бухту, видневшуюся перед деревней, и, вытащивши свои лодки на берег, начали разбивать палатки и приготовляться к ночлегу.
Так как туземцы казались смирными и довольно вежливыми, то мы не имели никаких причин подозревать их во враждебных замыслах против арабов и вангванцев. Поэтому мы спокойно приготовили свой завтрак и, позавтракавши, легли отдыхать. Я вскоре заснул и видел сладкие сны, в счастливом неведении о волнениях и беспорядках, возникших после моего ухода, как вдруг я услыхал громкий крик: «господин, господин, вставайте скорее, начинается битва»! Я вскочил, и, схвативши свой револьвер, вышел из палатки. Действительно, поднялись сильные неурядицы между различными партиями — между шумной и озлобленной толпой туземцев с одной стороны и караваном с другой. Семь или восемь из моих людей спрятались за лодки и, зарядивши свои ружья готовы были стрелять в раздраженную толпу, ежеминутно возраставшую; я нигде не мог заметить доктора.
XXXVI. Рыбы озера Танганики.
— Где доктор? — спросил я.
— Он ушел за этот холм, сэр, с своим компасом, — отвечал Селим.
— С ним кто-нибудь есть?
— Сузи и Чумах.
— Бомбай, пошлите двух человек предупредить доктора и сказать ему, чтобы он как можно скорее шел сюда.
Но в эту самую минуту доктор с двумя своими спутниками показался на вершине холма, наблюдая с самым спокойным видом трагикомическую сцену, разыгравшуюся у маленькой бухты, близ которой мы стояли. Действительно, во всей этой сцене, несмотря на ее серьезность, было чрезвычайно много комичного; так, например, один молодой человек, совершенно голый и до такой степени пьяный, что едва мог стоять на ногах, бил по земле своей поясничной повязкой, составлявшей его единственное платье, кричал и бесновался как сумасшедший и клялся то тем, то другим на своем собственном языке, что ни один мгванец или араб ни одной минуты не осквернит собою священной почвы Усанзи. Султан, отец его, был также пьян как и он, но не был до такой степени буйным.
В это время доктор подошел к нам и Селим принес мне мою винчестерскую винтовку с полным магазином патронов. Доктор спокойно спросил в чем дело и получил в ответ от вожатых Уджиджи что туземцы желают, чтобы мы покинули их страну, так как они находятся во вражде с арабами, потому что старший сын султана большого соседнего о-ва Музуми был убит в Уджиджи балучем, по имени Хамис, за то, что молодой человек осмелился заглянуть в его гарем, после чего мир между арабами и вашензи был нарушен.
Посоветовавшись с вожатыми, мы с доктором пришли к заключению, что гораздо благоразумнее попытаться умиротворить султана подарком, чем обижаться поступками пьяного молодого человека. В своем безумии он пытался ударить одного из моих людей маленьким топором, который держал в руках. Это было принято за объявление враждебных действий, и солдаты готовы уже были начать битву; однако не было никакой надобности вступать в бой с пьяною толпою, которую мы могли в минуту рассеять одними револьверами, если бы пожелали того.
Доктор, положивши свое оружие, сказал им, что он не мгванец и не араб, а белый; что ни арабы, ни вингванцы не бывают такого цвета; что мы белые, совершенно отличные от всех племен, каких им приходилось видеть; что ни один черный никогда не потерпел обиды от белого. Эти слова произвели, по-видимому, сильное впечатление, так как, после небольших отговорок, пьяный молодой человек и его не менее пьяный батюшка согласились усесться и поговорить спокойно. В своей беседе с нами они весьма часто упоминали о Момбо, сыне Кизесы, султана Музиму, который был бесчеловечно убит. «Да, бесчеловечно убит!» восклицали они много раз на своем родном языке, сопровождая свои слова мимическим изображением смерти несчастного юноши.
Ливингстон продолжал говорить с ним кротким, отеческим тоном, и их громкие восклицания против жестокости арабов готовы были умолкнуть, когда старый султан вскочил и в волнения стал ходить взад и вперед; при одном из своих поворотов он умышленно ударил себя в ногу острым концом своего копья и затем закричал, что вангванец ранил его.
При этом крике половина толпы быстро бросилась бежать, но одна из женщин, несшая в руках большую палку с ящерицею, вырезанною на конце, начала бранить султана с таким усердием, какое только позволял ее проворный язык, и обвиняла его в том, что он желал, чтоб их всех перебили; другая из женщин присоединилась к ней, советуя ему быть смирным и принять подарок, предлагаемый нами.
Но очевидно, немногого не доставало, чтобы все люди, присутствующие в этой маленькой долине, вступили в кровавый бой. Терпеливое и кроткое обращение более чем что-либо другое заставляло людей забывать о кровопролитии даже в ту минуту, когда было всего менее надежды на дружественное примирение; наконец, нам удалось приобрести перевес, и султан с своим сыном весело отправились назад.
Пока доктор разговоривал с ними и старался утишать их свирепость, я успел снять палатки, стащить на воду лодки и перенести на них груз, и когда переговоры окончились мирно, я попросил доктора прыгнуть в бот, так как видимое примирение было лишь затишьем перед бурею; кроме того, говорил я, на боте есть два или три труса, которые в случае нового нападения не постыдятся покинуть нас.
Часа в четыре с половиной пополудни мы начали переправляться через озеро от мысы Лувумбы: в 8 часов пополудни мы завидели мыс Панца, составляющий северную оконечность острова Музиму, в 6 часов утра мы были на юг от Бикари, плывя к Мукунгу в Урунди, куда и прибыли в 10 часов утра. Мы употребили 17 1/2 часов, для переправы через озеро, которое, принимая 2 мили хода в час, может быть принято 35 миль в ширину по прямому направлению и немного более 43-х миль от мыса Лувумбы.
11-го декабря, после семичасового плаванья, мы снова прибыли в живописную Засси; 12-го достигли прелестной Ниазангской бухты, а в 11 часов утра обогнули Бангве и увидели пред собою Уджиджи.
Мы вошли в гавань весьма тихо, без обычной стрельбы, так как у нас ощущался недостаток в порохе и пулях.
Когда мы высадились на берег, то арабские вельможи и наши солдаты вышли к берегу, чтобы приветствовать нас.
Мабруки имел весьма многое рассказать нам о том, что случилось во время нашего отсутствия. Этот верный человек, попечению которого мы оставили дом Ливингстона, исполнил свою обязанность в высшей степени добросовестно. Калулу ошпарился и имел еще на спине страшный ряд язв. Мабруки заковал Марору в цепи за то, что тот ранил одного из ослов. Билали, трусливый заика и хвастун, произвел беспорядки на площади, за что Мабруки сильно побил его палкой. Но всего радостнее было письмо, помеченное 11-м июня, полученное мною от американского консула в Занзибаре и содержавшее в себе телеграммы из Парижа от 22-го апреля того же года! Бедный Ливингстон воскликнул: «А ко мне нет ничего! Как приятно иметь истинного и верного друга!»
Наше путешествие по Танганике продолжалось 28 дней, в течение которых мы проплыли более 300 миль водою.