РУССКАЯ ТЕОКРАТИЯ
Московия превратилась в подлинную теократию. Правда, царь не отправлял церковную службу, но он объединял в своем лице все свойства абсолютного монарха и главы государства, столь же безответственного, как татарский хан, и столь же непогрешимого, как римский папа. Только всесильная власть духовенства могла привести к удивительному превращению главарей ci-devant condottieri [прежних кондотьеров (фр. и ит.).], какими некогда были предки императорской фамилии, в земных государей с небесными атрибутами.
Правление последних царей династии Рюриковичей было эпохой пылкой юности самодержавия, которое только что родилось из неистовства и разгула страстей, сопутствовавших образованию государства. В последующую эру - эру дома Романовых - самодержавие, теперь уже вполне созревшее, достигло последней ступени своего развития. Самонадеянный и уверенный в будущем, деспотизм отбросил грубость и жестокость, характеризовавшие первый период его существования. Он перестал бояться и подозревать и стал столь же неизменным, абсолютным и неизбежным, как закон природы.
Но теократия означает косность и застой. Русский народ, надо помнить, перенял христианство греческой образности - православие, в то время как другие европейские народы собирались вокруг римского знамени. По народным представлениям и главным образом по понятиям церковников, никогда и нигде не отличавшихся терпимостью, это означало, что русские - единственный народ, исповедующий истинную веру Христову. Он был уверен в своем неизмеримом превосходстве над всеми без исключения соседними народами - раскольниками, еретиками и неверующими. А когда с течением времени Россия стала могучей, блестящей державой, не только освободившись от ярма неверных, но уже грозно выступая против своих прежних угнетателей и покоряя одно за другим татарские племена, патриотическая гордость еще увеличила религиозный восторг. Русский народ был несомненным избранником божьим, и, испытав его в геенне огненной рабства, господь теперь поднял его выше всех народов. Чтобы сохранить милость господа и заслужить его благословение, что еще могли сделать русские люди, как не следовать примеру своих предков и хранить как зеницу ока святую веру, принесшую им столько благ и сделавшую их избранным народом?
Сильнее фанатизма духовенства было только его невежество; оно не удовлетворялось одним отправлением церковной службы и исполнением своих прямых обязанностей. Как запах прогорклого масла, попы проникали всюду, пачкали все, к чему прикасались, умерщвляли все живое, что притворно благословляли. Было объявлено смертным грехом отменять или изменять какой-нибудь обычай или уклад жизни, унаследованный от прошлого. Самый ничтожный пустяк не ускользал от внимания церкви, она пыталась подчинить своему надзору все обыкновения и привычки людей. Покрой одежды, стрижка волос, приготовление пищи - всякие мелочи жизни с важным видом обсуждались преподобными отцами и канонизировались Вселенскими соборами. Эти Вселенские соборы, в которых участвовал цвет русского духовенства под председательством митрополита, оставили потомству документ, содержащий сотню глав, - нерушимый памятник человеческому безумию и собственной глупости.
Священникам и пастве, облаченным с головы до ног в столь надежные доспехи, разумеется, нечего было учиться у еретических "немцев" (немых), как называли всех без различия иностранцев. Они могли бы только осквернить национальную чистоту русских людей.
Так клерикальный фанатизм воздвигал барьер между Россией и остальной частью христианской Европы, который труднее было преодолеть, чем Великую китайскую стену. Католики и протестанты считались не многим лучше, чем язычники и магометане. Связь с ними была грехом. Когда эти неверующие приезжали в Москву по делам, им приходилось жить в особых кварталах, как евреям в средневековых городах. Встречи иностранцев с местным населением допускались лишь в случае крайней необходимости, и они не могли продлевать свое пребывание в стране сверх предписанного заранее ограниченного срока. Послы чужеземных правительств, прибывавшие время от времени с дипломатическими поручениями, находились под постоянным надзором. Доступ к ним непричастных лиц преграждался стражей, день и ночь караулившей их дома. Когда послы шли по улице, люди шарахались от них, как от чумных, и разбегались во все стороны, подчиняясь, конечно, приказу. А сановники и те, кто посещали "чужеземных дьяволов" в качестве официальных лиц, подвергали себя серьезнейшему риску быть обвиненными в страшных грехах ереси и колдовства.
Поистине Московия впадала в состояние китайской оцепенелости. Чем больше она предавалась самовосхищению, чем больше старалась оберегаться от связей с Западом, тем глубже погружалась в варварство. Все путешественники, посещавшие Россию в XVII веке, были поражены низким уровнем ее культуры и отсталостью цивилизации. В пору, когда Западная Европа была покрыта университетами, а печатные станки можно было найти в любом городе, в Московском государстве единственным способом размножения книг была переписка гусиным пером. В 1563 году первая книгопечатня, созданная в стране, была разгромлена по приказу духовенства как порождение дьявола, а первопечатники Иван Федоров и Петр Мстиславец избежали суда по обвинению в колдовстве только потому, что спаслись бегством. Арабские цифры, известные в Европе в XII веке, в России ввели только в XVII веке.
Все отрасли производства были столь же отсталыми. Через два столетия после того, как повсеместно вошел в употребление порох, царские солдаты все еще воевали с луком и стрелами, даже тогда, когда территория страны настолько расширилась, что армия, стоявшая на страже ее границ, и расходы на ее содержание за сто лет увеличились втрое, ибо войны, происходившие на большом расстоянии от столицы, были сопряжены с гораздо большими трудностями и с огромными издержками. Вплоть до начала XVII столетия Россия продвигала свои границы на восток. Теперь она начала наступать в противоположном направлении, войдя в соприкосновение с цивилизованными и сильными державами Запада, против которых ее войска и военное снаряжение, победоносные в борьбе против азиатских кочевых племен, были мало пригодны.
Чтобы удовлетворить новые требования, естественные ресурсы страны были недостаточны, и на народ налагались непосильные тяготы. В правление царя Алексея Михайловича, в пору самых блистательных завоеваний, страна в то же время и по той же причине стала ареной беспримерного по своей жестокости социального и экономического кризиса.
Никогда еще народ не был так тяжело обременен податями. Массы горожан и крестьян, будучи не в силах нести это ярмо, оставляли свои дома и поля и убегали куда глаза глядят. Это делало участь тех, кто оставался, еще безнадежнее. Им приходилось платить подати не только за себя, но и за беглецов соседей. Множество несчастных умерло под палками податных, сотни деревень были заброшены, а жители рассеяны по всей стране. Правительство пыталось бороться с побегами при помощи свирепых указов против бродяжничества. Но единственным результатом этих мер было увеличение числа "бродяг" и превращение их в разбойников. Беглецы прятались в лесах и глухих местностях, целыми толпами переходили границы, находя убежище у воинственных казаков на Днепре и Дону.
Непокорные поселенцы, занимавшие степи, когда-то принадлежавшие татарам, получив теперь новые подкрепления, отказались от своей пассивной роли беглецов и взялись за оружие, чтобы отомстить тем, кто их изгнал. Неистовый казачий атаман и народный герой Стенька Разин возглавил грозное восстание, поднял против царского правительства всю юго-западную часть страны; он захватил ряд городов, предал мечу всех богатых и знатных, попавших ему в руки, и потряс Московское государство до основания. Но в самый критический момент, когда, казалось, решалась судьба России, казачье войско было разбито наголову солдатами, вооруженными современным оружием и обученными немецкими офицерами.
Народные волнения, вызванные невыносимым бременем податей и бесчеловечностью, с какой их взимали, происходили также в Новгороде, Пскове и других городах. Даже в столице народ восстал, и царю удалось умиротворить его только тем, что он пожертвовал несколькими любимцами, предав казни самых верных своих советников, которых простой народ, как обычно, считал виновниками всех бед.
Было очевидно, что положение в стране достигло большего напряжения, чем она в состоянии вынести. Чтобы удовлетворить новые потребности государства и справиться со все возрастающими трудностями, необходимо было влить новую жизнь в государственный организм. Эту цель можно было осуществить лишь одним способом: перейти на путь европейской цивилизации и с помощью науки и промыслов увеличивать производительность труда и развивать природные силы страны. Необходимость в этом была столь явной и безотлагательной, что даже жестокий и суеверный обскурантизм московского правительства не мог более противиться прогрессу. В царствование Алексея Михайловича европейская цивилизация приобрела первую опору в стране. В Москву стали приглашать иностранцев, в столице обосновалась целая колония иноземных ремесленников, и часть армии была вымуштрована немецкими офицерами и снаряжена немецким оружием. Это было только начало. Теперь уже нельзя было больше преграждать доступ цивилизации. С другой стороны, в стране, где малейшее изменение в покрое платья рассматривалось как необычайное новшество, прогресс мог быть лишь несмелым и очень замедленным, а история не ждет.
Россия так сильно отстала от других стран, что, если бы она еще на несколько поколений погрязла в своей суеверной косности, ей никогда уже не удалось бы восстановить утраченные позиции. У ее границ быстро усиливались германские государства. Пруссия прочно обосновалась бы на Балтийском море и - кто знает, на какой срок! - преградила бы России единственный путь к международной торговле и европейской культуре. Опасность можно было предотвратить только быстрыми, действенными мерами и не обычными методами реформ, а решительным путем революции. Это было сделано Петром Первым, которого справедливо прозвали Великим, и никогда еще революция не совершалась более своевременно.