Бездушное крещение
Подойдя к окну, Жизель прежде всего взглянула на ворота госпиталя Вивьен — не стоят ли там американцы. Как от этого удержаться? Особенно в солнечное утро. А вдруг она уедет в Америку?.. Почем знать? Почем знать, не найдется ли среди этих военных тот, кто вытащит ее из болота серенькой, скучной жизни, увезет далеко-далеко, и ее безвольное тело, безвольное сердце загорятся страстью, она узнает блестящую жизнь, полную любовных приключений, о которых так интересно читать?
Под воротами стоял высокий, пожалуй, даже слишком высокий парень, хорошо сложенный, с приятным лицом; портил его только скошенный набок рот — как и все американцы, он, не переставая, тупо жевал резинку. А какая на нем щегольская военная форма! Жизель никогда не смотрела на французских солдат. Что на них смотреть? Одеты плохо, бедно. Никакого вида! Разве может быть у военного молодцеватая осанка при такой форме! А американцы все одеты, как офицеры. Кстати, этот, кажется, на самом деле офицер.
Жизель показалось, что американец поглядывает на ее окно. Может быть, она нечаянно пошевелила занавеску. Сегодня у нее от каждого пустяка колотится сердце. Вот и сейчас!.. Успокаивая, сдерживая рукой биение сердца, она откинула занавеску — хотелось посмотреть, какое впечатление произведет ее лицо на молодого янки. Жизель украдкой следила за ним, разыгрывая полное безразличие.
Он сразу же заметил хорошенькую француженку, как будто ждал ее появления. До сих пор он стоял в довольно непринужденной позе, а тут вдруг подтянулся и, поиграв плечами, выпятил грудь. Все они такие! И когда Жизель посмотрела на него, он, смеясь, поманил ее рукой. Она притворилась удивленной, сделала вид, что колеблется, и отошла от окна; однако оставила занавеску откинутой — в знак того, что знакомство продолжится. Ее жгло любопытство: сейчас может что-то произойти, случится что-то новое, неизвестное. Как же ей надо вести себя? В ее любопытстве было больше страха, чем радости, и все же она торопливо одевалась.
В этот ранний час улица была пустынна… Как только Жизель вышла из дому, американец пересек мостовую и пошел по тротуару следом за ней. Жизель знала, что он заговорит с ней, и только обернулась посмотреть, не стоит ли отец у дверей лавки. Его не так уж возмутило бы, что дочка куда-то отправилась с американцем, но ведь надо выдать ее замуж, а такими похождениями она могла расстроить его планы… Жизель увидела, что американец совсем близко. Он решил: девица обернулась, значит подзывает его; ухмыльнувшись, засунул в рот новую жевательную резинку и догнал Жизель. Она ожидала услышать исковерканные, ломаные слова, неизбежное: «Прогуляемся, мамзель» — и была приятно удивлена: американец хорошо говорил по-французски. Впрочем, он все же предложил прогуляться. Она не отвергла предложение и, пожав плечами, рассмеялась. Раз он знает французский язык, нечего беспокоиться. Приличный молодой человек.
Они направились к площади. На улице появлялось все больше и больше людей. Прохожие пристально смотрели на странную парочку — девушка, без всякого сомнения француженка, шляется с американцем! Жизель стало не по себе от этих взглядов, и она шла, потупив глаза. Чего доброго, попадутся знакомые… Хотя плевать ей на всех!.. Пусть позлятся! Даже приятно ошарашить их. Чего они суют свой нос? Неужели она должна всегда краснеть и давать им отчет в своих поступках? Что хочу, то и делаю! И вдруг Жизель вспомнила, как однажды, давно, она прогуливалась с Жижи по улице Гро Орлож. Это было в субботу, часов в пять, а в такое время там всегда полно народу, особенно молодежи. Неожиданно она увидела, что по мостовой едет на своем дрянном велосипеде Жерар; он был в потрепанной и испачканной глиной рабочей спецовке. Боясь, как бы он не заметил ее, Жизель резко отвернулась к витрине. Жижи, ничего не понимая, даже спросил, что с нею стряслось. Было почти невероятно, что Жерар с нею заговорит, но вдруг он возьмет да помашет ей рукой или взглядом напомнит о старом знакомстве. Уже одна мысль об этом приводила ее в ужас… Немного погодя она обернулась и увидела спину удалявшегося Жерара; он по-прежнему ехал, привстав с седла и стоя на педалях. Жизель чуть не заплакала. Что сказал бы Жижи! Она с трудом сдержала слезы.
Американец занимал ее разговором: «Я был во Франции в сорок четвертом и сорок пятом, но ни разу не бывал в этих краях. — Он хотел что-то добавить, но удержался. — Нет, моя нога здесь не ступала — так, кажется, французы говорят?» — спросил он и расхохотался, словно сказал что-то остроумное. Жизель не видела в его словах ничего смешного. Но, может быть, по мнению американцев, это звучит потешно?
На площади и на набережной рыбачьей гавани прохожие все чаще на них оглядывались. У гостиницы «Модерн» американец остановился перед витриной, на которой белой краской было написано: «Воздушное крещение». Он спросил Жизель: «Вы уже?.. Ну, как это?» — и, не найдя слова, помахал руками, изображая летящую птицу. «Нет», — ответила Жизель. Ее удивило, что и зимой происходят «воздушные крещения», она думала, что это бывает только весной, во время ярмарки, как в прошлом году. В общем она была не прочь полетать. «Хотите»? — спросил он и взял билеты. Десятиминутный полет назначен был во второй половине дня. Жизель не посмотрела, сколько стоил билет, — это уж дело кавалера. «Я был летчиком», — с гордостью сказал американец. Жизель и не знала, что во Францию прислали американских летчиков. Правда, он сказал: «был»… А почему он теперь не летает? Возможно, он просто неправильно выразился по-французски.
* * *
На аэродроме ожидали полета человек двадцать. Их больше интересовала француженка, приехавшая с двумя американцами, чем самолет, на котором они собирались впервые в жизни подняться в воздух. Так же мало их занимали разъяснения летчика и механика: экипаж двухмоторного «Гоэланда», принадлежавшего крупной авиационной компании, свободен по четвергам и подрабатывает на «воздушных крещениях». Кавалер Жизели привез с собой второго американца. По-видимому, люди на них смотрели так сердито, предвидя, что произойдет: самолет не может всех забрать в один прием, некоторым придется дожидаться второй очереди. А эти янки, можно поспорить, полезут первыми, хотя они пришли после всех. Вот увидите… Так и есть. Янки, с которым, судя по всему, путается эта девка, подошел к летчику и стал что-то нашептывать ему на ухо. Но, к счастью, тот оказался из порядочных и не позволил нарушить очередь. Люди во все глаза смотрели на Жизель и на американцев, но теперь уже с усмешкой. Однако Жизель, при ее характере, нравилось быть в центре внимания публики.
Сделав вид, что ей надо поправить пояс, она распахнула широкое светло-серое пальто: пусть все увидят ее новенький черный костюм — она надевала его всего второй раз, а костюм этот прекрасно сидел на ней, особенно жакет. Одно время она потолстела, но потом сбавила в весе и сейчас была очень довольна своей фигурой. Жизель уперлась рукой в бок: смотрите, какое красивое сочетание серого с черным, да еще при моих каштановых волосах!
Итак, пришлось минут десять дожидаться очереди. Они топтались на лётном поле под тусклым зимним солнцем, пытаясь согреться; пропеллеры обдали всех ледяным ветром, когда самолет, взяв первую партию пассажиров, покатил по полю и затем поднялся в воздух. Прибывали все новые люди, и все они присоединялись к группе французов. Американцы и Жизель стояли в стороне. У Жизели вдруг от страха засосало под ложечкой. Не хватало еще, чтобы ее стошнило при американцах… да и при всех этих людях. Самолет взял только восемь пассажиров. Они поднялись по сходням, преувеличенно громко болтая, и все время оборачивались, как будто навеки прощались с землей. Право, они и так стоят уже довольно высоко — что же будет там, в воздухе!
Самолет был оборудован для аэросъемок, и вместо кресел в нем стояли боковые скамейки. Посредине — вокруг люка, где, должно быть, обычно находился фотоаппарат, — оставалось пустое пространство. Жизель и ее молодчики оказались лицом к лицу с теми самыми людьми, которых они пытались опередить в очереди. Сперва, правда, все сидели на скамейках боком и глядели в окошки на быстро убегавшую землю. И все говорили одновременно. Каждый утверждал, что хорошо видит порт, пляж, «Башню четырех стражей», свой дом, еле движущиеся крошечные машины… Жизель тоже отыскивала кино, отцовскую мясную лавку, дансинг «Метрополь», дом Алекса — а, кстати, что бы сказал Алекс?.. Вдруг наступило молчание. Жизель обернулась и посмотрела на пассажиров. Сперва она подумала: все притихли, оттого что испытывают такое же неприятное ощущение в ушах и в носу, как и она. Но сразу поняла, что ошиблась. Пассажиры впились взглядом в американцев. Вот в чем дело! А она и не заметила, что ее спутник даже повернулся к ней спиной, увлекшись разговором с товарищем; они оживленно перешептывались, прильнув к окошку, что-то показывали друг другу на земле и хихикали. Оба были в полном упоении и даже не чувствовали устремленных на них взглядов. Жизель не поняла, что именно происходит, но заметила, как один из пассажиров, тщедушный, бледный и подвижной человечек, по-видимому мелкий промышленник, все кивал головой и что-то твердил соседям, как будто говорил: «Поверьте мне! Поверьте, это именно так!» Из-за рева мотора Жизель ничего не могла расслышать. Тщедушный человечек, увидев, что она на него смотрит, замолчал, но тут же без стеснения показал на нее рукой, и все повернулись к Жизели. Американцы продолжали свой разговор. Судя по жестикуляции, янки, пригласивший Жизель, разъяснял своему товарищу: «Видишь — шоссе, его пересекает проселочная дорога, а сзади — речка. Да, да — вон там… А между ними — деревня, а вон там фабрика…» Собственно говоря, он имел в виду развалины деревни и фабрики, которые Жизель хорошо видела из своего окошка. Промышленник показывал своим соседям на те же развалины — которые им плохо было видно, — показывал в подтверждение того, что он правильно понял жесты американцев, что он не ошибся. Вскоре и у самой Жизели исчезли всякие сомнения. Руки и мимика ее кавалера, указывавшего товарищу на шоссе, вдоль которого они летели, ясно говорили: «А вон, видишь? Да, да это было именно здесь!.. Потрясающая штука! Смотри, ржавый остов грузовика до сих пор валяется в канаве, у шоссе»… На этом грузовике в 1944 году расстреляли с воздуха из пулемета деревенскую футбольную команду, ехавшую в город. Еще все помнят, как тогда была убита содержательница кафе на стадионе. Жизель испугалась: сейчас произойдет что-то страшное. Пассажиры-французы, все как один, уставились на нее: пять пар гневных глаз смотрели ей прямо в глаза, и теперь она очень хорошо понимала, какой вывод французы сделали из жестикуляции американцев. А ведь они не знали, что ее кавалер и в самом деле был летчиком. У Жизели мороз пробежал по коже, она хотела встать и отойти от американских солдат, которые, ничего не замечая, весело болтали. Но она побоялась, что не удержится на ногах…
* * *
И все-таки, когда пассажиры вышли из самолета, Жизель не решилась расстаться с американцами. Она не могла придумать, как это сделать без ущерба для себя. Боялась их насмешек. Каждый раз, когда она будет выходить из мясной, все янки, стоя у ворот госпиталя Вивьен, будут над ней издеваться. Презрение французов меньше ее пугало, и она села в джип, в котором приехала с американцами на аэродром. Ей было и страшно, и стыдно, она возмущалась собой, но у нее не хватало мужества выбраться из позорного положения. И вдобавок американцы, вежливо извинившись, сели впереди, а ее оставили одну на заднем сиденье! Хорош у нее был вид, когда они ехали по кривым и ухабистым улицам города! К счастью, джип был закрытый. Они подъехали к бару «Морской флот», около рыбачьей гавани. У американцев уже появились свои излюбленные кабачки. Перед входом Жизель увидела стоявшую у тротуара роскошную машину Ива. Ничего удивительного в этом не было. Ну и что ж!.. Он-то, во всяком случае, не станет ее упрекать за то, что она развлекается с американцами… У стойки она их познакомила; Ив заявил, что очень рад этой встрече. Американцы его угостили. Конечно, в кабачке нашлось виски. Виски прислали во Францию за несколько месяцев до прибытия американцев, и в то же самое время книжные лавки наводнило американское чтиво — всякие «дайджест» и «комикс». Словом, сначала пустили авангард. Жизель тоже выпила виски — пусть Ив не думает, что она такая уже неотесанная; да и надо согреться после самолета и поездки в джипе. Выпить только один стакан. От двух она, пожалуй, захмелеет. От одного и то уж голова кружится… Потягивая виски, Ив и американцы, как близкие друзья, перешептывались, подталкивали друг друга локтями и посмеивались над Жизелью. В баре горели ослепительные лампы дневного света, а на улицах быстро сгущались декабрьские сумерки.
— Поехали! Я вас всех приглашаю в «Наш уют»! — заявил Ив.
Сперва Жизель испуганно отказалась. После одного ночного похождения она поклялась, что неги ее больше не будет на яхте «Наш уют», на которой Ив и его приятели, выйдя в открытое море, без помех кутили и развратничали. Эта компания состояла из золотой молодежи: Ив Дюма Вильдье, сын владельца судостроительной верфи, Клод Кубэр, сын председателя торговой палаты, Жаки Дэлаэ, сын директора банка, Фрэдэ Блан, старший брат Алекса, и еще несколько человек — все одного поля ягодки. Жизель слышала много разговоров, пикантных намеков относительно их времяпрепровождения на яхте, и у нее разгорелось любопытство. Алекс попробовал было ее отговорить, но она так резко его оборвала, что у него на глазах выступили слезы. На яхте был оборудован настоящий салон с коврами, портьерами, баром, креслами и кроватью… Вскоре все напились и стали так «ухаживать» за Жизелью, что она испугалась. К счастью, в тот вечер Ив сохранил самообладание. «Чье это судно? Ваше или мое?» Он повел себя, как настоящий хозяин дома, и приятелям оставалось лишь с ворчаньем подчиниться. Воспользовавшись положением спасителя, Ив проводил Жизель на своей машине и, не доезжая метров пятидесяти до мясной, остановился в пустынном месте, среди развалин. Он потушил фары и попытался поцеловать ее.
Опасаясь, как бы все это не повторилось, Жизель сперва отказалась ехать на яхту, но потом рассудила, что в сопровождении иностранца не страшно… К тому же выпитый виски вселил в нее необычайный душевный покой: «после меня хоть потоп» и «будь, что будет». В общем ей даже хотелось еще раз побывать в этом тесном, танцующем на волнах салоне.
Джип мчался по узким уличкам старого города, не отрываясь от красных сигналов черной обтекаемой машины Ива, в которую пересела Жизель. Каждый раз, когда она заговаривала о первом своем посещении яхты, Ив неизменно отвечал: «Положись на меня!»