Рыба, устрицы, ракушки
— Ты спрашиваешь, когда мы поедим? — говорит Анри. — Да чем раньше, тем лучше. Ведь у нас с тобой после обеда дел достаточно.
В кои-то веки гость, а приготовить завтрак некому. Вот досада. Полетта сегодня работает у своего мясника, у своей Жизели, — с огорчением думает Анри.
— Пойдем ко мне, товарищ. Перекусим, только предупреждаю — чем бог послал.
— Обо мне не беспокойся, — говорит Поль, — лишь бы червячка заморить…
Постараемся что-нибудь раздобыть, только удастся ли?
— Франкер, ты в нашу сторону? Покажи товарищу дорогу. А я тем временем забегу к Фредо, попрошу выручить меня.
— Ладно, провожу, мне не трудно! — И Франкер многозначительно подмигнул.
Фредо коммунист. У него в самом начале поселка Бийу лавчонка, он торгует рыбой и бакалейными товарами, здесь же помещаются столовка и пивнушка.
В тех случаях, когда в порт приезжает кто-нибудь из партийных руководителей, Анри или любой товарищ из федерации всегда может обратиться за помощью к Фредо. Он никогда не откажет и денег не возьмет. Больше того — он обидится, если не прийти к нему.
— Вот тебе рыба. Устрицы. Ракушки. Свеженькие, два часа тому назад еще находились на камнях. Бери, бери! Возьми побольше, а то не хватит. Ты подумай, вас двое мужчин, да еще Полетта, а она стоит любого мужчины… Минуточку…
Кто-то вошел в бакалейное отделение.
— Марсель! Пойди туда!
Фредо тем временем спускается в погреб и торопливо, как воришка, спешит назад.
— На тебе. Только куда ее сунуть? Жена не должна видеть. Чорт побери, как же ты без сетки пришел? Засунь ее за пояс, в брюки. Скорее, господи, скорее, если жена увидит — мне каюк, разведется со мной, — смеется Фредо, уже успокоившись; бутылка с вином исчезла под плащом Анри. — Ты немного потолстел — ну ничего, не так уж заметно.
* * *
Вечно Фредо перестарается! Поль ведь предупредил: заморить червячка. А получился праздничный обед. К тому же и времени в обрез…
Была бы дома Полетта… Придется самому чистить рыбу и ракушки. А почему, честно говоря, это должна делать женщина, а не мужчина? Всегда один и тот же вопрос. Но сноровка-то играет роль? Или нет? Да и, в конце концов, может ведь существовать разделение труда? Вот устрицы обычно открывает Анри. А все остальное… Он больше соскребает собственную кожу, чем рыбью чешую…
— Давай помогу, — предлагает Поль. — Я справлюсь не хуже тебя…
Другими словами — так же плохо. А Полетта придет на готовенькое! Как принцесса. Надо будет ее разыграть. Если дождемся, конечно…
Наступает полное молчание… Конечно, у них есть о чем поговорить и помимо рыбы, хозяйства и Фредо, но оба ищут, с чего начать.
— Когда я к вам подошел, туда за автобусы, ты был чем-то недоволен? — начинает первым Анри. Он перестает чистить рыбу и, подняв вверх нож, смотрит Полю в лицо.
— Ясно. По-моему, ты действительно вел себя неправильно…
Поль и Анри уже разговаривают, как старые друзья. Так всегда бывает между коммунистами. Один из них может быть из Марселя, другой из Дюнкерка — все равно при первой же встрече они поведут себя точно так же… А ведь обычно, когда знакомятся двое людей, оба очень сдержанны. Каждый приглядывается к другому. Что он делал? Какую прожил жизнь?.. А здесь — полная гарантия. Партия. Все проверено. Можно разговаривать без оглядки. Бывают ли исключения? Конечно, бывают, но это сразу бросается в глаза. И ты понимаешь: здесь что-то надо исправить.
— В такие минуты трудно сдержаться, сам знаешь. И потом, чем я рисковал? Сам видишь — жив и здоров.
Но в действительности Анри по дороге домой уже все обдумал и понял свою вину. И сейчас говорит он без всякого убеждения, просто надо ведь как-то оправдаться, хотя бы для формы. Анри сознает правоту Поля. Но он тогда был сам не свой и потерял всякое самообладание — это тоже надо понять.
— Вопрос не в том, чем ты лично рисковал! — Поль пожимает плечами. — Как будто все дело только в этом. Скажи, а вот был такой момент, когда никто не руководил демонстрацией? Был! Ты бросил демонстрацию, предоставил ее самой себе, да еще в самую трудную минуту. Ради чего? Ради удовольствия подраться и быть избитым. А ведь как раз в самую трудную минуту всегда что-то случается!
Да, обо всем этом Анри не думал. До сих пор ему казалось, что его ошибка в следующем: его могли схватить, и он не был бы на своем посту ни сегодня, ни завтра и тем самым сыграл бы на руку врагу. Его не арестовали. Правда, этим вина с него целиком не снимается, но так как все обошлось без последствий, то никакой трагедии нет. А вот в том свете, в котором все подал Поль, дело обстоит иначе: последствия были. Обычно Анри готов без всякого нажима признать допущенные ошибки. Пожалуй, он даже слишком к себе придирчив. Но сейчас от неожиданности он растерялся. Ответ, конечно, можно было найти — вернее, подобие ответа, лишь бы показать, что тебе не заткнули рот… Но нет, на это Анри не способен. Это вам не игрушки! Заткнули тебе рот, и молчи! Будь любезен до конца выслушать все заслуженные упреки… Ведь ты их заслужил — это же очевидно! И Анри молчит. Молчит, и хотя он смотрит на Поля с некоторым удивлением, глаза его как бы говорят: продолжай, старина, не стесняйся! Я готов выслушать все, все…
Рыба пока что заброшена. Анри и Поль разговаривают, размахивая ножами.
— Рисковать легко. Это может любой… Главное, что ты перестал руководить людьми, забыл о цели… Еще куда ни шло, если бы цель была — смять заслоны охранников, проникнуть в порт… Но и прорываться надо было всем вместе, да и в самом порту требовалось организовать людей, продумать все дальнейшие действия… Но в данном случае цель была иная, как ты сам перед этим определил ее: привести всех в боевую готовность к завтрашнему дню! Значит, надо было выступить, призвать людей прийти на завтрашнюю демонстрацию. Для этого требовался минимальный порядок, а порядок сам по себе не сохраняется. Но ты, забыв обо всем, ввязался в драку, и все пошло как попало. Ни о каком порядке не могло быть и речи. Нас неминуемо должны были разгромить в пух и прах. Люди в полном смятении разбежались бы, чувствуя что потерпели поражение…
Поль замолкает, давая Анри возможность вставить слово. Он ждет ответа, но Анри не знает, что сказать. Глупо еще что-то добавлять к обвинениям Поля, заниматься самобичеванием. Ему хочется сказать одно: продолжай. Но ведь это означает то же самое.
И все же Анри задает вопрос, вызывая Поля на продолжение…
— Кто же спас положение?
Анри уверен, что это — Поль, но Поль отвечает:
— Разве можно сказать, кто именно? Просто повезло, что так все повернулось… Рядом со мной, к счастью, оказался тот товарищ, знаешь, молодой, крепкий такой…
— Макс?
— Он самый. Так вот, Макс не забыл о цели. Он мне и говорит: надо действовать, нельзя все пустить на самотек. Мы с ним посовещались. Судя по всему, было ясно как день: демонстрантов разгонят и они отступят по четырем уличкам. Выделили четырех товарищей и каждому дали задание: призывать металлистов прийти завтра. То, о чем ты говорил: это лишь предупреждение! Всем явиться на завтрашнюю демонстрацию!.. Пустить в ход все: выступать, объяснять каждому в отдельности — словом, товарищи должны были сами на месте решать, как действовать. И в то же время им посоветовали по возможности вывести людей к верхней части бульвара Себастьен-Морнэ. Под охраной автобусов, предложил Макс. Великолепная мысль! Ну, а как все кончилось, ты сам видел. Но на тот случай, если бы демонстранты не собрались вместе, как это, к счастью, произошло на самом деле, были приняты меры предосторожности: на каждой уличке дежурили наши товарищи. И они бы сказали все, что было необходимо…
— Да, все получилось хорошо, но не благодаря мне. — Анри через силу улыбается. — Знаешь, дело здесь не только в характере, темпераменте… Но, согласись, нельзя же вечно оставаться в последних рядах… — серьезно добавляет он.
Поль смеется…
— И все-таки это не основание, чтобы забывать о рыбе, — говорит он, снова принимаясь за работу. Анри следует его примеру. Но вид у него далеко не радостный. — Не огорчайся! — продолжает Поль веселым голосом. — По себе знаю, как это бывает. Поучаю тебя, а сам-то хорош. Чуть что, опять повторяю ту же ошибку. Сдерживаться не умеем…
Анри признателен за эти слова. Видимо, Полю показалось, что он держал себя слишком уж важно, читал нравоучения, как непогрешимый… Вот почему он сравнил себя с Анри, явно преувеличивая свои недостатки, а может быть, и приписал себе то, чего у него на самом деле нет… Во всяком случае, Анри тронут, очень тронут. Всегда неприятно, когда с тобой разговаривают свысока. А тот, кто критикует, разыгрывая из себя безупречного, обязательно кривит душой. Не так уж он отличается от всех, и к нему относишься с недоверием.
— До чего ж всегда кажется заманчивым принимать участие во всем вместе со всеми, подвергаться тому же риску, что и все… — оправдывается Анри.
— Все это театр, кино, — прерывает его Поль.
Видимо, он хочет сказать: все это немного преувеличено, в какой-то степени романтика, желание порисоваться…
— Ну хорошо, поговорим о риске: ты думаешь, ты меньше рискуешь, находясь на своем посту? Ты видел, как охранники на тебя лупили глаза? Если бы они могли, они бы тебя зацапали…
— Да и вообще не будем преувеличивать, убить-то ведь никого не убили.
Наступает молчание. Надо наверстать потерянное время, и оба ожесточенно соскребают чешую.
— Ладно… — снова заговорил Анри. — Ты прав, это ясно. Я вел себя по-мальчишески. Будет мне уроком…
Но Поль не сказал: ты, мол, перегибаешь палку. В таких вещах лучше пусть товарищ преувеличит свои недостатки, чем будет возражать против всякой критики. Полю, однако, хочется, чтобы разговор стал более обычным, и он говорит:
— Боже мой, хлебнешь горя с этой рыбой… колючая какая!
— Ты неправильно держишь. Вот как надо! А если поднять плавник, вот тут на спине, то обязательно поколешься… Возьми здесь. Или ты предпочитаешь чистить ракушки?
— Давай. Может быть, с ними я лучше справлюсь.
— Ты любишь сырые ракушки?
— Никогда не пробовал.
— Хочешь попробовать?
— Почему бы и нет.
— А ты умеешь их открывать? Посмотри, как я делаю… держишь двумя пальцами, надавливаешь сбоку. Видишь, она приоткрылась. Просовываешь кончик ножа в щель, смотри, только самый кончик, осторожно проводишь вокруг, между двумя половинками. А вот когда уже прошел почти до конца, ты доходишь до места, где нужно поднажать. Смотри — ракушка сама открылась. Теперь надо отделить нижнюю скорлупу. Ты обводишь ножом — и все. Видишь, целехонькая. Попробуй. Да нет, не пальцами. Прямо со скорлупы сглатывай! Ну как? Нравится?
— Вкусно… — немедленно говорит Поль, чтобы подавить в себе спазму, вызванную проглоченной ракушкой… — Но горьковато…
— Это только доказывает, что они совершенно свежие. Вкус иода.
Так ли это, или нет, но Поль принимает объяснение Анри на веру.
— Еще одну?
— Нет, потом. Нам надо торопиться.
— Ладно. Мы откроем несколько штук заранее, одновременно с устрицами, и съедим, когда сядем за стол.
— У них более определенный вкус, чем у устриц, и они более упругие.
— Но королева среди ракушек — муклада. Ты никогда не пробовал?
— Нет.
— Жаль, что у нас нет сейчас времени. Приезжай к нам, когда будет поспокойнее, мы тебя угостим. Их варят вместе со скорлупой, целиком… А соус получается — пальчики оближешь!
Со стороны могло показаться — пустая болтовня. А на самом деле этот разговор незаметно принес свою пользу. Анри и Поль нашли внутреннее равновесие. Они ни на минуту не переставали думать о самом важном для них обоих. «Нам надо торопиться», — заметил Поль… «У нас нет сейчас времени», «когда будет поспокойнее», — сказал Анри. В другое время все эти объяснения, как открывать ракушку, были бы просто чепухой. Но сегодня… Вода тоже ведет себя по-разному на песке и на камнях… Беседуешь о том о сем и совершенно естественно, без натяжек, становишься ближе друг другу. И никакой наигранности, никакого кино или театра. Стоишь рядом плечом к плечу. «Понимаешь, вот так…»
— Понимаешь, — внезапно говорит Поль, — хотя нам и пришлось попотеть с рыбой, в глубине души я рад, что твоей жены не было дома.
— Почему?
Поль отвечает не сразу. Он начинает издалека, с незначительных слов.
— Да так. Мы с тобой познакомились поближе… А кроме того, честно говоря, мне было бы неприятно при твоей жене спорить с тобой, критиковать тебя.
Эта фраза о чем-то напоминает Анри. Но о чем, ему сейчас некогда раздумывать.
— Полетты нечего стесняться. Можешь ей говорить все, так же как мне. Я от нее ничего не скрываю… А ты женат?
— Нет, но…
— Собираешься… Коммунистка?
— Конечно.
— Почему, конечно? Даже если бы она была беспартийная, это еще ровно ничего не значит. Вот Полетта вначале тоже не была коммунисткой, а знаешь, тем не менее…
И все в этом же роде. О пароходе, о демонстрации, о предстоящих делах — обо всем этом говорили не переставая все утро и будут говорить весь остаток дня. Полчаса на завтрак не бог весть что. К тому же они знакомятся друг с другом, как сказал Поль. А это не так уж бесполезно, как может показаться.
Да, что же я собирался рассказать Полетте? Начистоту…
Мы сидели в «Глотке»… Был с нами и Дэдэ. Дэдэ сказал… Ах да, вспомнил. Во мне поднялось что-то вроде ревности. Придется отложить исповедь на вечер. Не при Поле же… Только этого не хватало… говорить, что меня передернуло, когда Дэдэ предложил оставить нам в помощь Поля…
— Знаешь, Поль, я заметил… правильно я тебя называю?
— Да, меня зовут Поль Верье.
— Знаешь, я заметил еще утром, а потом во время демонстрации, ты молчишь в моем присутствии. Как только я бросил руль, ты немедленно взял в свои руки все руководство, словом, встал на мое место, я это видел. А потом снова замолчал. Почему?
Анри пришлось сделать большое усилие, чтобы все договорить до конца. Нелегко задать такой вопрос!
— Это ведь твое дело, а не мое. И мне лучше было молчать.
— Со мной не стесняйся.
— Я не стесняюсь, будь уверен. Отстранился я только потому, что ты, как Дэдэ правильно заметил, знаешь местные условия лучше нас. Если бы я обнаружил что что-нибудь делается не так, я бы тебе сразу об этом сказал. А когда все идет хорошо и я могу придраться только к мелочам, зачем мне вертеться у тебя под ногами? По себе знаю, как это мешает…
И тут же, без всякого перехода, Поль предлагает:
— А не приняться ли нам за устрицы?
Видно, опять из тех же соображений: никакого театра, никакого кино… Все должно быть буднично, на уровне повседневной жизни. Анри вдруг вспомнил — он даже сам удивляется, что впервые с утра об этом вспомнил, — ведь Поль член бюро федерации. Поль — крупный партийный работник. Не то что Анри, который даже не член комитета федерации. Жильбер, тот тоже был членом бюро федерации… Обычно Анри, соприкасаясь с более ответственным, более зрелым товарищем, который, как ему кажется, проверяет его, теряет почву под ногами и чувствует себя не в своей тарелке. Сегодня впервые, пожалуй, с ним этого не произошло. Отчего? Поль держится очень просто — может быть, в этом дело? Анри все утро был в своей стихии, а Поль — нет, возможно и это сыграло роль. Повлияла ли утренняя история с листовкой, когда Анри при поддержке Дэдэ выправил текст Поля? Скорее всего, все вместе. Во всяком случае, Анри чувствует себя с Полем совершенно непринужденно. Он сейчас это осознал, и все предстало перед ним в новом свете, а в первую очередь сам Поль.
— Чтобы полюбить эти ракушки в сыром виде, надо их съесть штук пять, — говорит Поль. — Они не сразу нравятся. Хорошо бы начинать с пятой! А первые даются с трудом, хоть я и хвалил; слишком у них непривычный вкус…
В самом деле, чем дальше, тем слабее становится спазма где-то там в желудке, и постепенно Поль начинает есть ракушки с настоящим удовольствием.
Куда же запропастилась Полетта?
— Знаешь, Поль, до чего же нехорошие чувства еще иногда пробуждаются в человеке. Сегодня утром, например…
Как это у него вырвалось? Он подумал о Полетте и сразу заговорил о том, что собирался ей рассказать вечером… Вот тебе чудесный способ наказать себя. Возможно, из самых лучших. Разве легко без чужой поддержки наказать себя, перевоспитать себя? Наверное, его любовь к Полетте, желание быть достойным любимого существа, помогают самокритике… На кого же ему опереться, как не на Полетту? Опереться, но не повиснуть на шее, само собой разумеется, Полетта не богатырь. А почему именно на Полетту?.. Почему не на товарища? Разве только любовь способна помочь? Нет. Разве она тебе придает решимости? С Полеттой он может поделиться такими вещами, о которых никогда не скажет товарищу. Ей он может рассказать о своих личных переживаниях, обо всех трудностях, о своих слабостях, в которых и себе-то не всегда до конца признаешься. Так любовь может служить мостиком между твоим внутренним миром и партией… Любовь и сознание, что рядом с тобой любимая жена, могут помочь тебе воспитать из себя полезного для общего дела коммуниста… Это все так, но почему только любовь?.. Рассказать Полетте — и то надо найти в себе мужество… Вот это мужество и заставляет нас двигаться вперед… А почему же не сделать еще один шаг? Ведь утренние переживания имеют прямое отношение к Полю… Почему же ему не узнать о них?.. Странный ты коммунист! Решаешься сказать жене, да и то с трудом… А вот от товарища, которого это касается, скрываешь. Притворяешься безупречным. Тем, что ты молчишь, ты обманываешь… Лицемер!.. А еще коммунист… Ну!
— Знаешь, Поль, до чего же нехорошие чувства еще иногда пробуждаются в человеке. Сегодня утром, например…
Анри говорит эти слова, ничего еще толком не решив, даже не собрав необходимое для этого мужество… Теперь выхода нет, надо продолжать. Он не впервые припирает себя таким образом к стенке. В той непрерывной борьбе, которую ведут в нем плохое начало и хорошее, последнее тоже прибегает к уловкам. А Анри гораздо лучше, чем он сам о себе думает.
Сердце у него сильно бьется, и он встает, чтобы скрыть свое волнение. К тому же надо перевернуть рыбу на сковороде — вот и предлог… Продолжая возиться с рыбой, он продолжает:
— Сегодня утром, когда Дэдэ сказал, что ты останешься со мной, меня всего передернуло. Я воспринял это как надзор за мной, недоверие ко мне — он, мол, один не справится…
Перед глазами Анри встала картина разбегающейся в полном беспорядке демонстрации… Не окажись там Поль… Надо ли добавить, что теперь-то он смотрит на это иными глазами? Возможно, но прежде надо выяснить, как Поль отнесся к его исповеди… Не свысока ли?
— Ты осторожнее переворачивай, можешь раскрошить всю рыбу. — Поль подходит к Анри и глядит на сковороду… — Ты прав, надо бороться против таких чувств. Только не придавай всему этому особого значения. Мы все наверняка еще не избавились от подобных пережитков…
Все это Поль проговорил как бы между прочим, основное сейчас — не пережарить рыбу.
— Я тебе скажу про себя. На днях…