Посмотри-ка на «Сидони»
— А теперь… — но Дэдэ не успел договорить, так как в пивную влетел Клебер.
— Дэдэ был прав! — возбужденно кричит он, еле переводя дух. Но его взволнованный вид еще ничего не доказывает — он вообще неспособен спокойно разговаривать, независимо от обстоятельств.
— …Конечно, они вспомнили про безработных. Дэдэ был прав и в другом. Они придумали еще новый трюк. Не стали вызывать безработных всех вместе, а обходят их поодиночке, это уж совсем подло. Вот и попробуй тут отвертеться! Никаких пособий многосемейным. Они уже нанесли визит Кувреру, а значит и у других побывали. Куврер — тот все же отказался, но даже он считает, что совершил геройский поступок. Да и правда, куда ему деваться? У него пятеро ребят. Поставьте-ка себя на его место!
— А Куврер и не подумал предупредить нас об этом! — возмущается Анри. — Да и все остальные… Скверно!
— Со всеми бывает, — утешает Дэдэ. — Когда на тебя насядут со всех сторон, ты невольно думаешь: ну, там и без меня все уже знают.
У Анри мелькает мысль, нет ли здесь какого-нибудь намека, но он тут же одергивает себя. Снова мудришь! Сообщение Клебера дает ему новый повод погрызть себя: нечего фыркать, когда тебе предлагают еще один ум в помощь… Скажи спасибо, что за тебя подумали о безработных… А ты-то воображаешь!.. Вот тебе в наказание! Если ты мужчина, ты сегодня же вечером все расскажешь Полетте. Пусть полюбуется… Не будешь больше разыгрывать из себя непогрешимого!..
— Как же быть? — говорит он вслух, но явно обращаясь к самому себе. И Дэдэ ничего не отвечает.
— Выходит, они одним махом вернули себе все, что нам удалось отвоевать после сегодняшнего утра! — вырывается у Робера. — Да еще с походом!
— Вот поплавок опять ушел под воду, — шутит Дэдэ. — Вниз, вверх…
— Нет, я просто констатирую факт, — оправдывается Робер. — Разве это не так?
— Другими словами, — продолжает размышлять вслух Анри, — мы даже не можем поговорить с безработными, заставить их всех вместе отказаться от работы! Завербованные придут на пароход поодиночке. Не станут же их собирать у ворот порта или даже у мола. Их порознь проведут к самому причалу. Чорт возьми! Как же быть? Какой найти выход?
Анри замолкает, но через секунду начинает излагать свои соображения по порядку и при этом загибает палец за пальцем, как будто считает.
— Так! Наши пикеты, конечно, сослужат службу и завербованным безработным. Но специально для них… что же придумать специально для них? Выпустить еще одну листовку?
Поль настораживается, перестает писать и поднимает голову. Анри продолжает:
— …Пожалуй, правильно! А как их раздать?.. Ладно, пусть этим займутся пикетчики… Охранники обязательно вмешаются, и нашим ребятам трудно будет спокойно поговорить с безработными, а с листовкой дело проще. Сунуть в руку или в карман — дело секунды, и можно тут же отойти в сторону. Надо в первую очередь выпустить эту листовку, а ту пока отложить. Времени в обрез… Который сейчас час? Без пяти одиннадцать? Не успеет высохнуть. Пока отпечатают на восковке… Алина орудует двумя пальцами и рекордов еще не ставит.
— Подожди, — прерывает Дэдэ, — в федерации это дело провернут быстрее, чем здесь, а вы тем временем будете заниматься первой листовкой. Она, кстати, может быть совсем короткой. Выигрыш во времени, в бумаге, да и читается легче… А на «Сидони» мы через какие-нибудь пять минут, если ехать бульварами, окажемся на улице Эпэ…
На улице Эпэ находится помещение федерации. «Сидони», как легко догадаться, прозвище малолитражки.
— Это выход! — соглашается Анри. — Значит…
— Так я займусь в первую очередь обращением к безработным? — прерывает его Поль.
— Нет, — говорит Анри, — если ты не возражаешь, я напишу сам.
Анри садится за стол, но тут же соображает: я займусь листовкой, и мне некогда будет обдумать все остальное. Да и с чего это мне пришло в голову обязательно написать самому, а не предоставить это Полю?.. Неужели ты снова принимаешься за свои глупости! А вот и Макс возвращается!
— Хотя, пожалуй, лучше пусть пишет кто-нибудь другой. — Анри встает. — Может быть, ты, Макс, возьмешься, а товарищ тем временем закончит листовку к докерам?
— Попробую, — соглашается Макс. — Значит, как можно короче?
— Итак, — продолжает Анри, загибая второй палец, — выпустим листовку, хотя этого недостаточно. Потом придумаем, как ее лучше распространить. Посмотрим тогда. Но что же еще? Что еще? — Анри в раздумье похлопывает себя по ноге и посвистывает. — Можно бы… да, да… нашел, кажется. В мэрии еще остались коммунисты, вернее, сочувствующие нам. Надо у них получить список адресов безработных. Вербовщики обходят их по домам, почему бы и нам не сделать того же? Часа два у нас еще есть. Ну, как вы к этому относитесь?
Дэдэ явно находит мысль блестящей, достаточно на него посмотреть. Поль тоже. Робер возражает, что это, пожалуй, трудно выполнимо. А Клебер — тот в полном восторге.
— Обойти всех — раз плюнуть! Мигом это провернем.
Да еще если нас будет несколько человек!
— Конечно, тем более на велосипедах, — вставляет Гиттон. — И не такое проделывали.
— Поручи это мне, ладно? — предлагает Клебер. — Кого там надо повидать насчет списка?
Анри оглядывает товарищей. Тут все свои, надежные люди. Правда, Папильон не в партии, но в общем… Можно безбоязненно назвать имена.
— Поль Лекур, старик Крюшон… постой, постой — это прозвище, фамилия его Бутейон, или еще Пьер Сальвэ, ты его должен знать. Он социалист, но из честных. Пожалуй, у него ты скорее всего и получишь список.
Энтузиазм, охвативший Клебера и самого Анри — правда, у него это проявляется менее шумно, — передался и Дэдэ и Полю. Поль как раз только что закончил свою листовку и встал.
— Давайте-ка, — предлагает Дэдэ, — обсудим эту листовку, а потом и вторую, ее к тому времени товарищ закончит, — Дэдэ кивает в сторону Макса. — И тогда я оставлю вас в покое. Но прежде чем начать обсуждение листовок, я еще раз хочу вернуться к главному вопросу, из-за которого я, собственно, к вам и приехал. Как вы относитесь к тому, чтобы сегодня вечером созвать комитет секции?
— Я тоже об этом думал. Но спешить нечего, мы успеем оповестить товарищей. После обеда можно быстро это сделать, — объясняет Анри.
— Хорошо. Может быть, и Леон Сантер к тому времени приедет сюда. Ему, наверное, еще ничего не известно о всех наших событиях, но он все равно собирался приехать сегодня вечером. Значит, тем более надо устроить собрание.
Леон Сантер — товарищ из Центрального комитета, который прикреплен к местной федерации.
Тут Дэдэ вдруг замечает у себя в руках записную книжку — он не прятал ее специально, чтобы не забыть о чем-то важном.
— Ах да, чуть не забыл. Правда, тут ничего нет особенно срочного, но тем более мы можем упустить это из виду. Пока ты говорил, я просматривал в своей записной книжке, какие собрания у нас могут сорваться в связи с последними событиями. Я имею в виду главным образом собрания, посвященные сбору подписей против перевооружения Германии. Ну, сорвать это, конечно, ничего не сорвет. Даже наоборот, можно воспользоваться всем происходящим для мобилизации людей на борьбу против ремилитаризации Германии. Но я все же хотел вам напомнить, что нельзя из-за парохода забрасывать все остальное. Все может сослужить свою службу.
Дэдэ всегда так строит свою речь, что одна мысль логически вытекает из другой — это его излюбленный прием.
— Раз вы наметили план, то не следует его перекореживать по всякому поводу. Это отнюдь не означает, что в нем ничего нельзя изменить. Только незачем под первым же предлогом отказываться от него и тут же начинать действовать в обратном направлении…
— Эх, плакал сегодня мой танцевальный вечер в Союзе молодежи! — вырывается у Клебера. Он все еще здесь. Не так-то легко надеть куртку, если в рукавах отпоролась подкладка… Вечно попадаешь не туда. Правда, Клебер, воспользовавшись этим, на сей раз дослушивает Дэдэ до конца.
— А у меня срывается мой завтрашний обход! Вот несчастье! — Франкер должен был начать кампанию сбора подписей против перевооружения Германии.
— Надо будет подумать, может, как-нибудь все утрясется. Ведь все между собой связано, и все может сослужить службу, — говорит Дэдэ.
* * *
А вот с листовкой произошла небольшая заминка. Макс кончил писать как раз в тот момент, когда Дэдэ сунул свою записную книжку в карман. Начали с листовки Макса, — она более спешная. Все шло хорошо. Заменить два-три слова, чепуха…
— Imprimatur![4] — приказал Дэдэ. Все догадались, что это должно означать. Где он только откопал такое слово! Но почему не посмеяться? И все рассмеялись, воспользовавшись случаем.
Поль протянул свою листовку Дэдэ.
— Нет, нет! — возразил тот. — Дай сперва Анри.
Анри взял листовку, прочел ее и молча передал Дэдэ.
— Что-то ты не пляшешь от восторга, — подшутил Дэдэ, с улыбкой поглядывая на Поля. От Дэдэ ничего не ускользнет! Поль в ответ тоже улыбнулся. Анри почувствовал себя неловко.
— Ты прочти, — предложил он.
— Нет, ты выскажись первым, — настаивал Дэдэ.
— Ладно, но ты все же сперва прочти, мы сможем лучше обсудить.
По правде говоря, Анри хотел выгадать время, чтобы проверить себя. Листовка ему совсем не понравилась. Вообще-то неплохая листовка, не хуже любой другой… основные мысли проведены… но для поставленной задачи она не подойдет. Возможно, здесь дело только в том, как все изложено… Во всяком случае, с докерами не так надо разговаривать. Листовка должна быть яснее, проще, целеустремленнее, без обиняков. Такая, чтобы ее можно было прочесть и понять так же быстро, как быстро она будет отпечатана и распространена…
Но прежде чем высказать свои замечания, Анри хотел проверить себя, чтобы говорить с чистой совестью. Для этого требовалась одна минута. Не вызвано ли его желание раскритиковать листовку какими-нибудь нехорошими побуждениями? Не руководят ли им опять какие-то идиотские соображения? Нет, наверняка нет! Дружище, ты все же принимаешь меня чорт знает за кого! На этот раз все в порядке — все чисто.
Конечно, не очень-то приятно критиковать члена бюро федерации… Можно говорить сколько угодно: у нас это принято, мы сплошь да рядом это делаем и так далее… А вот когда надо, то у тебя язык не поворачивается… конечно, если ты не считаешь себя семи пядей во лбу.
Дэдэ уже прочел и поднял глаза от листовки, но тут, к счастью, Поль сам помог Анри:
— Дэдэ, ты тоже не пляшешь! — засмеялся он.
Анри высказал все свои соображения.
— Пожалуй, Анри прав, — поддержал Дэдэ.
— Присоединяюсь к вам обоим. Я слишком плохо знаю докеров, — признался Поль. — Да и вообще я набросал только проект, ясно, что его надо править. К тому же разговаривали и мешали мне, а я спешил… Придется всем нам вместе поработать над ним. Ну, Анри, перо тебе, по праву.
Всегда легче раскритиковать листовку или статью, чем исправить… Но все же Анри довел дело до конца, правда, со своей всегдашней оговоркой: с меня нельзя требовать, я ведь не шибко ученый.
— Мы тоже, к твоему сведению! — успокаивает его Дэдэ.
Дома обычно Полетта наводит лоск, выправляет ошибки. Иногда даже все переписывает наново. У нее как-то здорово получается. А здесь, без Полетты… Хорошо хоть Макс стоит за спиной и помогает. Правда, он тоже не ахти сколько классов окончил, но зато читает уйму! И не всякую всячину, а серьезную литературу. Кстати о Полетте… Женщинам-то хоть сообщили обо всем?
* * *
Не таким простым оказался и разговор между Анри и Дэдэ. Когда стали прощаться, Анри отозвал Дэдэ в сторону, за машину.
— Что такое? — недовольно спросил Дэдэ. Он противник всякого шушуканья.
— Как же быть с Робером? Не понимаю, почему ты ничего о нем не сказал.
— Мне казалось, так будет лучше. Ты-то с ним поговорил об этом? Ну, значит, он уже все понял. И будь спокоен, знает, что я разделяю твое мнение. Пока достаточно. Всегда надо бережно относиться к людям, а теперь особенно.
— Ты и мог бы сделать это бережно, без всякой резкости высказать свое отношение. И тем самым помог бы ему исправить ошибку. Кроме того, стало бы ясным, что здесь дело не в моем личном отношении к нему, понимаешь?
— Да, пожалуй… В этом, пожалуй, ты прав. Но, кстати, подумай, нет ли тут и с твоей стороны чего-то неправильного. Я говорю не о твоем личном отношении к нему, нет! Но просто сперва набрасываешься на человека и только потом видишь — виноват не столько этот человек, как то, что многие проблемы у нас еще не решены. Ошибки именно оттого и происходят, что какой-то вопрос еще не разрешен. Нельзя обрушиваться на одного человека и все валить на него.
— Я и не собирался обрушиваться на него, ты сам знаешь. Но я все время работаю вместе с ним и последнее время замечаю, что товарищ начал сдавать. Нельзя же наблюдать, как он скатывается все ниже, и не попытаться спасти его.
— Согласен. Только я говорю о Чутком, бережном отношении к человеку. Посмотри-ка на «Сидони». Она выглядит гораздо старше своего возраста. Вся разболтанная, части еле держатся. Видишь? — Дэдэ ткнул ногой в заднее крыло, привязанное с одной стороны веревкой. — И вся она в таком состоянии. А ты сам знаешь, как с нею обращаются, вот в этом-то и дело…
* * *
Да, Анри знает, как трудно приходится «Сидони». Она, бедняжка, повидала виды. Но тут уж ничего не поделаешь. В этом все несчастье. Машина очень нужна, просто позарез, и в свое время, чтобы ее купить, пошли на большие жертвы. До малолитражки у федерации был грузовичок — он и сейчас еще существует, — большую часть времени находившийся в ремонте. Случалось, что он выходил из строя прямо посреди дороги и всех подводил. Представляете себе, сколько времени теряли зря! Особенно при далеких поездках, когда отправлялись куда-нибудь проводить собрания. Бывало так: выедут в деревню четверо или пятеро коммунистов, а обратно ехать не на чем — грузовик застрял. И вот они ночью добираются как могут обратно — кто на автобусе, кто поездом. Домой попадают только к утру, промерзшие до костей, голодные, да к тому же еще выясняется, что денег на обратный путь они истратили столько, что стыдно просить федерацию возместить расходы.
С «Сидони» дело обстоит лучше. Лучше для людей, но не для машины. В нее частенько набивается до шести человек. Во всяком случае, пятеро — это обычная норма. Под тем предлогом, что кому-то одному совсем недалеко. Высадив пятого пассажира, остальные облегченно вздыхают и устраиваются поудобнее. «Нет, больше так ездить нельзя! — уверяют они. — У меня за эти десять километров совершенно отнялась нога, прямо не знаю, куда ее пристроить». — «А я скрючился в три погибели, чтобы не прошибить потолок, и вывихнул себе шею. Хорош я буду на собрании со свернутой на бок головой! А тут еще на каждом шагу ямы, все кишки растрясло». А если среди пассажиров едет член генерального совета, то чего только ему не приходится выслушать об этих «его» дорогах. И уж не сомневайтесь, что именно ему уступают место на коленях! Пусть себе стукается головой в потолок! Лампочки внутри машины, конечно, давно уже нет, ее разбили. К счастью, такие поездки всегда сопровождаются смехом и шутками, и Робер обычно отличается больше всех. Вспомните хотя бы поездку во время последних частичных выборов в одном из кантонов… Вообразите себе банку, набитую сардинками, которые корчатся от смеха, и у вас будет полное представление… Каких только историй не рассказывает Робер…
Вот вам одна из них. Было это прошлой зимой. Ехали еще на старом грузовичке… Снег выше колен, а в канавах — по самую шею. Ехали Дидло и Робер. Робер сидел у руля. Дорога шла по насыпи, с обеих сторон тянулись похожие на овраги старые карьеры. Вдруг в самом опасном месте — так всегда бывает — погасли фары. Дидло сразу заволновался: «Ты тормози! Тормози!» — «Интересно, как я буду тормозить, — спокойно заметил Робер. — Тормоза ведь не работают, ты же знаешь». Ладно. Машина продолжала ехать в кромешной тьме. Наконец она уткнулась носом в сугроб и остановилась. «Уф! — облегченно вздохнул Дидло. — И как это только мы ухитрились не перевернуться в овраг!» Он тут же открыл дверцу, а Робер, решив узнать, во что они врезались, высунулся вслед за ним… Откуда-то снизу до него донеслись крики. Оказывается, они повисли над самым оврагом. Ну, а бедняга Дидло скатился прямо в пропасть, рассказывал Робер.
Проезжают одну, другую деревню, вылезает еще один пассажир, все рассаживаются посвободнее и сразу же забывают о первоначальных неудобствах. Но теперь облегченной «Сидони» предстоит наверстать упущенное время — ведь выезжает она всегда с опозданием, вечно кого-то приходится дожидаться, да еще проездишь по деревне в поисках помещения, где будет происходить собрание, — адрес в газете не указан, вот и разыскиваешь в темноте объявление на одной из деревенских улиц, освещая стены домов фарами. А попробуйте-ка давать задний ход и разворачиваться на этих коровьих тропках, да еще с высоченными тротуарами! Хорошо, если в объявлении указан точный адрес, но бывает и так: «В танцзале», или «В мэрии», или еще «В зале Дюво»… А на улице ни души, не у кого даже спросить… Вы скажете, что, мол, можно поехать туда, куда идет толпа? Но ведь есть такие деревни, где вся толпа состоит из пяти человек, и как тут их в темноте найдешь? К счастью, у того, кто высаживается первым, обычно до собрания остается с час времени. И вот он блуждает по деревне в поисках нужного адреса, а потом, на обратном пути, развлекает всех, рассказывая о своих злоключениях.
А возвращение! Тут-то и начинается самое трудное. Товарищ, уехавший дальше всех, на обратном пути подбирает поодиночке других пассажиров — и вот «Сидони» снова набита до отказа. Вообще-то, конечно, заранее уславливались о том, где каждый будет ждать машину. Но попробуйте-ка зимой потоптаться на улице часа два, да еще в самое холодное время — между двенадцатью и двумя часами ночи. А в это время кто-нибудь из сочувствующих или коммунистов стоит рядом и настойчиво приглашает тебя зайти к нему и, в ожидании машины, перекусить и пропустить рюмочку, уговаривает не обижать его отказом и каждую секунду жалуется и проклинает все на свете — не может же он оставить тебя одного, хотя бы из соображений безопасности, но насколько вам обоим было бы сейчас лучше сидеть у него в доме, в теплой кухне, за рюмкой и закуской — это всего в двух шагах отсюда. Ты еще больше начинаешь чувствовать холод и в конце концов соглашаешься на то, от чего отказывался вначале. «Вот и хорошо, давно бы так», — говорит тебе товарищ. Но теперь уж времени в обрез, машина должна прийти с минуты на минуту. Ты наспех запихиваешь себе в рот какую-то еду, даже не чувствуя ее вкуса, а согласись ты раньше, — ты мог бы не давиться закуской, да и коньячок распробовать как следует. «Выпей еще, не будет так сухо», — угощает хозяин. Каждую минуту приходится приоткрывать дверь: не слышен ли гул мотора, не шарят ли по деревне фары. А в тот момент, когда машина появляется, да еще заметно, что она плохо ориентируется, ты поспешно собираешь свои пожитки — портфель, пачки оставшихся брошюр, листовок, плакатов, которых оказалось слишком много, нераспроданных газет, которые надо вернуть, — и, навьюченный, как мул, бежишь сломя голову на свет фар и шум мотора, обливаясь холодным потом при мысли, что товарищам надоест разыскивать и они уедут без тебя. Тогда добирайся как хочешь ночью, в мороз, по сугробам. А сколько ты при этом потеряешь времени… А головная боль на следующий день… Незабываемые ночи!.. Много еще всего можно бы порассказать!..
«Сидони», надо отдать ей справедливость, переносит все безропотно. И достается же ей! За руль садятся все без разбору. Один забудет добавить масла, другой и нальет, да не туда, куда следует, третий думает, что коробка скоростей устроена так же, как на стареньком грузовике, и сразу включает третью скорость: мотор не тянет, а он решает, что машина сломалась, и толкает ее в одиночку до самого гаража — метров триста — по булыжнику. Да разве обо всем расскажешь! Покажется несерьезным. А ведь все это очень серьезно. Все поездки связаны с очень серьезными делами. Настолько серьезными, что по сравнению с ними здоровье «Сидони» в счет не идет. Оно на втором плане. Тысячу раз пробовали принимать героические решения, обзывали себя «вандалами», «убийцами машины», говорили о «головотяпском отношении к имуществу» — ничего не помогает. Несчастная «Сидони» — жертва существующего строя!.. Было бы хоть две машины… Ей не поможешь ни лаской, ни внимательным уходом — слишком уж много на нее навалили! Все это Анри великолепно понимает. Но он не понимает, какое отношение имеет «Сидони» к Роберу.
* * *
— Ну, так вот… с нашими людьми тоже часто так бывает. Когда они начинают спотыкаться, надо вспомнить, какую тяжесть на них взвалили. Недостатки коммунистов, даже самые серьезные, совсем непохожи на недостатки людей, которые всю свою жизнь небо коптят. Ты вот приглядись к жизни Робера, к его деятельности, не только к вчерашней, но и к тому, что он делает теперь, и ты поймешь, что хоть он и начал сдавать, а все же таких людей, как он, не на каждом шагу встретишь. Он еще немало хорошего в своей жизни сделает, будь уверен… Знаешь, чем человек крупнее, тем заметнее его промахи. Представь себе, что ты встретишь молоденького паренька со всеми недостатками Робера, но и с его хорошими качествами и знанием дела, ты ведь сразу завопишь: находка! Огромная находка! Разве не так? Я уже вижу, как ты в него вцепишься! Вот как получается, что совершенно полноценный материал сдают в архив. Нельзя нам бросаться людьми!
— Я с тобой совершенно согласен, — нетерпеливо прерывает его Анри, — но не об этом речь. Сегодня утром была допущена большая ошибка. И дело совсем не в том, что ее сделал именно Робер, а не кто-нибудь другой. Я ничего против него не имею, не воображай. Но если мы не выскажемся по этому поводу, то вся ответственность за ошибку ляжет на партию и ВКТ. Наиболее сознательные рабочие не простят нам этого. Кроме того, завтра же может встать вопрос о снятии его с поста секретаря профсоюза. Почти наверняка так оно и будет и, по-моему, мы не имеем права возражать.
— Верно.
— Ну, так что же?
— Я полагаю, на сегодня хватит и того, что ты ему сказал. Пусть он сам все продумает. Так будет лучше. А сейчас, если я начну этот разговор, он способен взять и хлопнуть дверью. Это нам совсем не на руку, особенно при теперешнем положении… Нужен он нам или нет? Завтра, послезавтра…
— Мне кажется, все это с нашей стороны до некоторой степени увертки. По-моему, если прямо сказать все, что следует, но спокойно, никого не оскорбляя, это принесет больше пользы.
— Жаль, что мне не удается тебя переубедить. Но что поделаешь… Ты сам еще подумай и поймешь…