Его заковывают в цепи. Предлагают перейти в мухаммеданство. Вводят его для этого в различные искушения. Большой доход от бань. Я. Я. Стрейса освобождают от цепей и продают одному персу. Положение Каспийского моря. Большой водоворот на дне Гилян-Чая. Разговор о торговле шелком. Подробное описание Каспийского моря. Рыбные богатства.
Как только я прибыл в город Эривань, в дом моего хозяина по имени Мухаммеда, тотчас же мои ноги заковали двумя цепями, ибо мой патрон опасался, что я убегу в Великую турецкую землю. Первая цепь была легкой, другая — весьма тяжелой, и это повергло меня в безграничную печаль и отчаяние и сделало таким беспомощным, что слезы потекли по моим щекам, и я издавал глубокие вздохи и жалобы, направленные к богу, тем более, что я был в плену у турка и его рабом, а также потому, что он не исполнил своего обещания и вероломно нарушил его, хотя отшельник ему честно и сразу заплатил обещанные пятьдесят рейхсталеров. Хозяину показалось недостаточным отнять у меня свободу моего тела; он захотел заставить мою душу служить алькорану и отречься от душеспасительных христианских слов и веры. Чтобы достичь этого, он прибегал к различным обольщениям, говоря: «Ян, если ты захочешь стать мусульманином (что означает правоверным) и дать себя обрезать, то я тебе достану в жены двух красивейших девушек в стране». Я отвечал ему на это такими словами: «Лучше сразу снесите мне голову, я приму это охотнее, чем соглашусь на ваши домогательства и просьбы». — «Да, — отвечал он, — вы не знаете, какая прекрасная жизнь ожидает вас, я хочу вам дать столько нив, садов и слуг, что вы заживете богатым человеком». На это я ему ответил прежними словами, и он, не говоря грубых слов, оставил меня. Немного спустя он прислал ко мне двух красивых и милых девушек, которые со мной весьма приветливо поздоровались, тотчас же заговорили о том, что мне предложил мой хозяин, сразу же добиваясь того, чтобы я взял их в жены, что мне стало известным от русского раба, бывшего моим переводчиком. Но я испытывал такое отвращение и ужас перед мухаммеданством и прелюбодеянием, что остался при своем и велел им передать, что по своим законам и вере никоим образом не могу их взять в жены, ибо имею в своей стране жену, которая родила мне двоих детей, и я никогда в своей любви и преданности не покину их, хотя бы был в тысячу раз дальше от них. «Как, — сказали они, — вы ведь никогда не увидите вашей родины, жены и детей, и так как вы все равно впредь не сможете быть ее мужем, то станьте нашим, если же нет, то вы останетесь навеки жалким рабом; теперь вам предстоит счастье, какого желают тысячи людей, так не отвергайте его, иначе вы раскаетесь, когда будет уже поздно». Они стучались в двери глухого. Едва они ушли, явился мой хозяин и снова посулил мне золотые горы, милость и покровительство, говоря: «Ян, когда ты захочешь стать мусульманином, то я сделаю тебя капитаном». Я отвечал ему так упрямо, как только мог, чтобы он рассердился и прекратил попытки обратить меня в мусульманина; ибо я в избытке перенес мучения и пытки и был довольно мужественен, чтобы стойко претерпеть его жестокость, даже охотнее, чем его милость и благоволение. Поэтому я разразился такими словами: «Все ваши большие обещания, уже данные вами, и те, которые вы еще придумаете и добавите, я не считаю достойными одного боба и охотнее вонжу себе нож в сердце, чем отрекусь от моей христианской веры и приму мухаммеданскую».
Когда он услышал, что я так говорю, он спросил, все ли немцы так думают? Я ответил: «Да, и никто не обесчестит так свою веру и род». — «Хорошо, — сказал он, — вы храбрые люди, я достаточно убедился в этом в Астрахани, где один капитан со своими солдатами стояли против 4-х, 5-ти и даже 8-ми каждый и не уступали врагу, и поэтому я бы охотно взял нескольких из вас к себе на службу, они бы получали прекрасное жалованье». Я сказал ему: «Они, конечно, особенно будут остерегаться попасть в вашу страну, ибо во всем мире известно, как здесь жестоко убили польского посланника с его свитой». «Как ты говоришь об этом, — сказал он, — эти поляки отказывались уплатить нам положенную пошлину и приставили моим таможенным сборщикам мушкеты к груди, со словами: ежели вам нужна пошлина, поищите ее в дуле наших мушкетов! И вот причина, по которой мы лишили жизни злодеев». С этими словами Он ушел.
9-го я все еще находился в тяжелых цепях и оковах, и помянутые мною женщины вновь посетили меня, чтобы отвратить от христианства. Они описывали тысячу опасностей, долгое пребывание в тюрьме, тяжкое и вечное рабство, и тем временем не упускали случая склонить меня к разврату тем или иным образом; даже часто предлагали поспать со мной; но я всегда принимал это, как будто они шутят и хотят меня обмануть. Да если бы и случилось, что таким образом возникло бы желание обладать этими женщинами, то оно бы вскоре пропало при мысли, что после такого малого наслаждения предстоит страшное наказание, что нужно будет тотчас же стать мухаммеданином или умереть ужасной смертью. Я отпустил их с тем, с чем они пришли, поэтому они решили, что все старания и усилия пропали даром и повели такую речь: «Мы удивляемся глупости немецких мужчин, которые все время должны держаться одной жены, тогда как персам, татарам и всем мухаммеданам позволено брать себе столько новых жен, скольких они могут прокормить». Наконец эти миссионерки меня оставили.
Мой хозяин, невзирая на то, что он был князем и всемогущим властелином, больше всего дохода в прибыли получал от трех бань, которые сам содержал. Первая находилась в Дербенте, где жили три его жены, другая в Шемахе и третья в Исфагани. Они могли приносить ему в день по десять рейхсталеров каждая. Это происходит оттого, что (не считая всех прочих случаев, когда турки купаются) каждый мужчина должен омыться после сношения с женщиной, а также и женщина, в противном случае он является по законам и указаниям алькорана нечистым и ему запрещается посещать мечети в течение года. Когда жена забеременеет от мужа, он не должен к ней прикасаться, пока она ходит тяжелой. Это хитрая выдумка Мухаммеда, чтобы сделать страну плодовитее, благодаря чему в году от одного мужчины может родиться много детей. Бани переполнены от восхода солнца до заката, с утра до обеда ими пользуются мужчины, а затем женщины.
10-го явился во мне сам князь и спросил, как обстоят мои дела и что я надумал. Я ответил ему с тем же упорством: «Не является ли это наградой за пятьдесят рейхсталеров, которые я заработал для него? И не забыл ли он, что твердо и свято обещал мне свободу? Не является ли это турецкой верностью, которой они так гордятся? Не заковал ли он меня по этой причине в такие тяжелые цепи?» Услышав от меня такие слова, он был слегка смущен и велел снять с меня тяжелую цепь. Заметив, что мои слова оказывают на него некоторое действие, я продолжал так: «Хозяин, разве мало того, что я ваш раб? Почему вы наложили на меня цепи, когда другие ходят без них? Делаете ли вы это, опасаясь моего побега? Но вы меня не удержите: ибо я твердо решил, что если вы меня оставите в цепях, я покончу с собой, дабы освободиться от этого бедствия, чему вы не в силах помешать». Он слушал немного опечаленный и озабоченный не только от того, что был скуп и лишился бы таким образом денег от продажи меня, но также и потому, что по их законам дом, в котором произошло самоубийство, проклят и его нужно разрушить до основания. Хотя я сказал это только для того, чтобы попугать своего господина и мне меньше всего приходило на ум покончить с собой, тем не менее он так напугался, что не медля на другой же день продал меня одному персу по имени Хаджи Мухаммед Салех за 150 абасов (каждая такая монета равняется приблизительно 7 голландским гульденам, что конечно было небольшой платой против обычных цен и стоимости раба у турок и в Берберии).
Мой новый патрон знал русский язык и был со мной приветлив, говоря: «Ян, не теряй бодрости и не бойся, я поеду с тобою в Исфаган, так живут отличные немецкие, английские и другие купцы 9 которые тебя выкупят, и ты снова получишь свободу».
12-го я отправился со своим хозяином в Дербент, откуда мне часто доводилось переезжать вместе с ним Каспийское море. Он торговал мареной и другими красильными кореньями, которые в изобилии росли в той местности.
У моего патрона была собственная барка, в которой он привозил и отвозил свои товары; она стояла в гавани в полумиле от города, куда мы, рабы, должны были носить кладь, ибо близ Дербента много подводных камней и стоянка там в бурю небезопасна, но в указанной гавани можно спокойно и надежно бросить якорь на глубине 6–7 и 8 клафтеров при хорошем песчаном смешанном с раковинами дне. В трех или четырех местах от Бойнака до Мазандерана берег покрыт дюнами, а кое-где видны вдалеке вершины дагестанских гор, и земля здесь повсюду хороша для обработки. Близ городка Шаберан (Scaberam) и деревни Низабад (Nisabath) почва глинистая, а местами, где она песчаная, встречается вода на глубине двух, трех, четырех и пяти клафтеров.
Близ городка Баку песчаная почва глубиной от 3 до 5 клафтеров простирается на расстоянии мушкетного выстрела от берега, тогда как от Баку до Гилянского залива почва на глубине от двух до восьми клафтеров илистая и песчаная. По всему берегу много прекрасных рек, гаваней, протоков; среди них некоторые так глубоки, что в них входят и стоят большие суда. Море (как и реки) изобилует рыбой, и персидский король получает отсюда большой доход; некоторые платят пошлину, другие — контрибуцию. В Гилянском заливе два больших водоворота, которых весьма страшатся и ужасаются персы, плывущие по Гиляну на своих лодках или на других судах для ловли сельдей. При тихой погоде шум и кипение водоворота слышны за пять или шесть миль. Кажется, будто есть отверстие на дне Каспийского моря, в которое вливаются 85 рек, и совсем не видно, куда девается и где остается такое множество воды, вследствие чего не могу предположить ничего иного, как то, что потоки воды поглощаются двумя водоворотами. Вода поглощается с таким ужасным шумом, что волосы подымаются дыбом, когда его слышишь. По Каспийскому морю хорошо ездить в плоской ладье, вместимостью от 40 до 50 ластов, суда больших размеров и сидящие глубже не всюду могут пройти.
Однажды, когда я мечтал о свободе, я сказал своему хозяину, что если бы я получил освобождение, то снова бы вернулся сюда на голландском купеческом корабле. Он спросил меня, разве я так богат? Я ответил: «Нет! Но ежели я разглашу о возможности плавания по Каспийскому морю, то я уверен, что один купец за другим захочет попасть сюда, и не сомневаюсь, что они мне доверят свои товары и поручат перевезти их». Тогда мой хозяин позвал к себе некоторых армянских купцов шелковыми товарами и рассказал им о моем предложении, что разожгло их желание и корыстолюбие, и они вежливо попросили его разрешить им повидаться со мной, и для этого он назначил особый день. Когда мы встретились, они спросили, знаю ли я итальянский язык. Я ответил: «Не особенно хорошо, господа». Потом, стали они спрашивать, не из Амстердама ли я и не знаю, ли такого подходящего купца. Я ответил им? «Нет, но там живет много торговцев шелком». — «Хорошо, сказали они, только из Голландии можно будет ввозить через Каспийское море олово, цинк, ртуть, сукно, атлас и другие нидерландские материи и товары, которые можно хорошо и с большой выгодой продать в Дербенте, Шемахе и Ардебиле. Поэтому следовало бы всю торговлю шелком направить в. Голландию; и гораздо лучше удобнее отправлять товары в Голландию Каспийским морем, Волгой, через Архангельск, чем предпринимать далекий путь с большим и дорого стоящим конвоем или стражей, со многими опасностями, сначала сухим путем в Смирну, а оттуда с большими потерями от берберских разбойников через Гиспанское море, не говоря уже о невероятной пошлине, взимаемой турками, причем, они полагают, что московский царь будет брать меньшую пошлину, чтобы развить и направить эту выгодную торговлю в свою страну, и т. д., и что из Гиляна, Ширвана и других окрестных приморских местностей можно будет ежегодно вывозить более 30 тыс. тюков шелка. В Бухаре имеются дорогие курения, а на восточном берегу Каспийского моря прекрасная шагреневая кожа, шафран, ревень и другие отличные товары, которыми нередко торговал при мне мой патрон».
Что касается Каспийского моря, то его следовало бы скорее назвать замкнутым со всех сторон озером, нежели морем, когда бы его не удостаивали таким наименованием за его величину, ибо на деле это не что иное, как бассейн, куда вливаются 85 глубоких рек и нигде не заметно выхода, кроне водоворотов, о чем речь была выше. Что же касается других обстоятельств, величины и особенностей Каспийского моря, то я имел хороший случай изучить их за время нашего путешествия в Астрахань, равно как и при переездах моего патрона Мухаммеда Салех, а что мне осталось неизвестным, то я точно разузнал во время долгого пребывания в Дербенте и Шемахе от опытных татарских, персидских и армянских моряков, на основании чего с большим усердием и стараниями составил карту и установил, что оно простирается от устья Волги до Астрабада (Astrabath) на север и юг на сто двадцать девять миль. Ширина его от Тарков (Tarku) до реки Эмла (Jemla) на восток и запад шестьдесят миль. На расстоянии шести, семи, восьми и девяти миль от берега вода пресная, а иногда и соленая, и якорные места на глубине от двенадцати до пятидесяти клафтеров; посередине дна достать нельзя, и оно весьма глубоко, отчего называется Mare de Sala, или Соляным морем. Берега у него весьма угловатые и извилистые, и среди других самый большой залив Гилян, который начинается от мыса Шаберан и врезается более чем на 38 миль в сушу до Сенгар Гасам (Sengar Hasam). О почве на берегах Каспийского моря я уже упоминал и описал ее. Море окружено горами, состоящими из раковин морских улиток, сухих песчаных дюн, твердых песчаников, скал различного мрамора, и все это весьма не плодородное Большая река Ем (Iem) разделяет калмыцких и чувинских (Guwijnsche) татар. На равнине несколько городов, местечек и деревень, которые большей частью заселены калмыцкими, черкесскими, дагестанскими, бухарскими и другими татарами (не считая небольшого числа персов, индийцев (Meders), которые живут па самом берегу и занимаются мореплаванием). Я часто с большой вежливостью просил моего хозяина зайти подальше в море; но он не хотел, говоря: «Ян, мне не к чему рисковать судном, имуществом и жизнью из-за твоей дурашливой любознательности. Разве тебе мало, что мы идем хорошей безопасной дорогой? Зачем тебе искать другую?»[152].
Рыбные богатства Каспийского моря весьма изумительны, и персидский король сдает его за большие деньги на откуп с апреля по сентябрь месяц; оно делится на известные участки от берега загородками из кольев, и никто другой не смеет под страхом смертной казни ловить там рыбу. За теми же кольями разрешается всем и без пошлины, потому что там почти нет никакого улова. По истечении назначенного времени все могут повсюду свободно и беспрепятственно ловить рыбу. Там ловят карпов, лещей, лососей, осетров, сельдей и другую известную рыбу, которая в том краю жирнее и больше, чем у нас. Встречаются карпы длиной в два локтя и больше и род Berint, которые достигают еще большей длины; но тогда он теряет вкус и приятность и вкусны только те, которые длиною в пол-локтя. В том норе еще много неведомых и неизвестных рыб и среди других водится рыба, называемая по своей большой голове толстоголовой. Хвостом она может перевернуть легкую лодку или суденышко, потому персы и другие избегают ее насколько возможно. Персы называют ее Nachay, что означает пожиратель[153].