В одно прекрасное утро, несколько недель спустя, достопочтенный Генри Ли Каридиус в самом радужном настроении, предвкушая приятное путешествие, отправился из своей квартиры в доме «Элбмерл» в аэропорт. По мере того как такси приближалось к месту назначения, он все чаще выглядывал из окна, стараясь рассмотреть, кто едет в обгоняющих его машинах.
Приехав в аэропорт и убедившись, что вашингтонский самолет еще не готовится к отлету, Каридиус остановился перед воротами и стал следить за подъезжающими такси. Когда он услышал стук моторов самолета, он стал еще нетерпеливее с явным волнением всматриваться в прибывающих пассажиров. Но пробил час отлета. Он торопливо подошел к кассе, купил билет и спросил кассира, не вылетела ли в Вашингтон более ранним самолетом высокая, стройная девушка.
Кассир кивнул головой, протягивая Каридиусу билет.
— Несколько было, — сказал он.
Член Конгресса поглядел на кассира.
— Несколько чего? — спросил он язвительно. — Самолетов или девушек? — И прошел за решетку, кляня про себя кассира.
В самом подавленном настроении Каридиус сел в самолет и отправился в Вашингтон один. В пути он думал о том, сколько можно было бы сэкономить, если бы мисс Литтенхэм пользовалась одним самолетом с ним: вторую половину собаки он мог бы засчитывать как свой багаж, и мисс Литтенхэм ничего не пришлось бы платить за провоз. Каридиус решил переговорить с ней об этом, как только увидит ее.
Прибыв к себе в контору, он стремительно взбежал по лестнице и зашагал по коридору, издали высматривая, не лежит ли у дверей огромная, пятнистая, как леопард, собака. Но собаки не было. Двери его канцелярии были затворены и заперты на замок. Член Конгресса вынул свой ключ, открыл дверь и вошел. Комнаты были совершенно пусты. На одном из столов лежала стопка неподписанных писем, которые надлежало отправить еще накануне вечером. Он присел к столу и занялся ими, но и за работой не переставал прислушиваться, не раздадутся ли в коридоре шаги мисс Литтенхэм.
Но никаких шагов слышно не было, и он уже стал про себя поругивать ее: «Вот… является поздно, уходит рано… придется попросту сказать ей, что на будущее время…»
На этом дверь из коридора распахнулась, и на пороге появилась мисс Литтенхэм, что мгновенно разрядило атмосферу и привело Каридиуса в наилучшее настроение.
— Я опоздала? — огорченно спросила девушка.
— Как будто, нет… — Он бросил взгляд на часы. — Я занялся этими письмами и не следил за временем.
— Да, я опоздала… опоздала почти на час… — Девушка взглянула на свои часы. — А на ваших сколько?
Она подошла к столу и положила свою узкую загорелую руку рядом с его широким белым запястьем. Это было приятное зрелище, независимо от того, что те и другие часы показывали почти одинаковое время.
— Я задержалась, — объяснила она, — потому что перед отъездом побывала у Крауземана.
— У Крауземана?
— Да, и знаете, он очень милый старичок…
Каридиус смутился. Он догадывался, конечно, зачем она ездила к Крауземану… чтобы устроить его в комиссию по военным делам. А что, если и Канарелли побывает у Крауземана по тому же самому поводу?.. Впрочем, на Крауземана можно положиться: он возьмет деньги с обоих ходатаев и никому об этом не скажет. Вот почему хорошо иметь дело с беспринципным человеком. Огромное преимущество! Можно всегда быть уверенным, что он поступит, как должно. Вслух Каридиус сказал:
— Не представляю себе, зачем такой девушке, как вы, может понадобиться Крауземан…
— Я надеялась, что вы зададите мне этот вопрос, — серьезно отозвалась мисс Литтенхэм.
— Вот я и задал, — улыбаясь, сказал Каридиус.
Девушка смотрела ему прямо в лицо, и глаза ее казались темносиними, как анютины глазки.
— Так вот. Я просила мистера Крауземана о другой работе.
— О другой работе? — воскликнул Каридиус, слегка испуганный. — Для кого?
— Для меня… просила найти мне другую работу.
Каридиус смотрел на нее, не понимая.
— Вы… вы ищете другую работу?
Девушка жалобно посмотрела на него.
— Да.
— А чем вам здесь плохо? Разве вы перегружены работой? Ведь вы… редко приезжаете с самого утра, а не успеете приехать, как повернетесь — и опять домой!
— Я знаю, я ужасно мало времени уделяю работе. Я часто думала о том, что следует проводить здесь больше времени.
— Да я не жалуюсь… я просто… хотел сказать, что не могу упрекнуть себя в том, что заставляю вас слишком много работать.
— Да я совсем не работаю, — махнула рукой девушка.
— Может быть, дело в оплате?.. — спохватился он вдруг. — Кстати, вторая половина вашей собаки могла бы итти как мой багаж, если бы мы летали с вами вместе туда и обратно.
— О господи, — воскликнула мисс Литтенхэм, — есть о чем говорить!
— Тогда из-за чего же вы меня бросаете! — крикнул совершенно убитый Каридиус.
Вид у него был такой несчастный, что девушка чуть не взяла его за руку.
— Я хочу уйти, потому что уже составила себе достаточно ясное представление о том, что делает член Конгресса.
— Да, конечно, — растерянно проговорил он, — вы уже научились прилично работать.
— Разве вы не понимаете, — сокрушенно покачала она головой, — что для меня это самый подходящий момент, чтобы перейти на другую службу?
— Совсем не понимаю.
— Я ведь хочу изучить все, к чему имеют отношение дела моего отца! А они имеют отношение решительно ко всему.
Необъятность задачи, которую поставила себе мисс Литтенхэм и явная необходимость все быстро усваивать, и, не теряя времени, переходить от одного дела к другому, дошли, наконец, до сознания Каридиуса:
— О-о! Понимаю, понимаю! Что же я рад, что хоть чем-нибудь был вам полезен. А чем… чем вы намерены заняться в ближайшее время?
Мисс Литтенхэм подавила свое огорчение и начала деловым, бодрым тоном:
— Я подумываю о том, чтобы поступить в канцелярию какого-нибудь сенатора и познакомиться с работой Верхней палаты. А после этого я намерена поработать в канцелярии Министерства иностранных дел, если бы там удалось устроиться, либо в Торговой палате Соединенных Штатов. А скажите, вы справитесь здесь без меня?
— Да не знаю… если вы очень скоропалительно уйдете… Конечно, бываете вы здесь редко, но все-таки что-то делается.
— А вот племянница мистера Бинга, та еще реже меня бывает. Она числится его стенографисткой и получает жалованье, а не была в Вашингтоне уже двадцать шесть лет.
— Да я и не жалуюсь. Это уж так принято, что члены Конгресса берут своих родственников к себе в курьеры и секретари, и те регулярно получают жалованье, никогда здесь не показываясь. Но вы — другое дело. Вы здесь что-то делаете, и мне будет недоставать вас. По правде говоря, я… я не знаю, как я обойдусь без вас… — Он грустно посмотрел на нее. — Когда вы уходите — завтра или уже сегодня вечером?
— О, ни сегодня, ни завтра! — укоризненно воскликнула девушка. — Я просто заблаговременно предупреждаю вас, как полагается. У вас будет достаточно времени, чтобы найти другого секретаря. Я научу ее, как надо вести канцелярию. Я не хочу повредить вашим делам. Ведь подумать только — почти двадцать процентов всех дел в Америке так или иначе связаны с акциями отца, и если я напорчу в каком-нибудь деле, значит, по существу, я поврежу своей семье.
Каридиус ничего не ответил. Наступило томительное молчание.
— Знаете что, — воскликнула мисс Литтенхэм, осененная внезапной мыслью. — Мистер Крауземан предложил устроить меня к сенатору Лори после того, как тот будет переизбран. — Она замялась и с сомнением покачала головой. — Нет. Не думаю, что из этого что-нибудь выйдет.
— Почему не выйдет? Что может помешать вам устроиться у него? — уныло спросил Каридиус.
— О, это-то выйдет… я не об этом думала. Я думала о вас… но навряд ли это удастся…
Каридиус тщетно пытался понять смысл ее недомолвок:
— Вы хотите сказать, что вряд ли смогу получить работу в его канцелярии?
Мисс Литтенхэм улыбнулась лукаво, но очень дружелюбно:
— Нет… не совсем… мне пришло в голову… что если бы на выборах в Сенат… вы выставили свою кандидатуру… и получили его место… тогда я могла бы остаться при вас… и в то же время изучить работу сенатора.
У Каридиуса екнуло сердце.
— Как же я могу выступать против своего коллеги из Сената… против такого достойного и верного слуги народа! Нет, нет!
— Я, видите ли, думала только о том, какое это доставило бы мне удовольствие! — призналась мисс Литтенхэм, чуть зарумянившись.
— Удовольствие взаимное… я был бы так рад, если бы вы остались у меня… Но скажите, почему вы все это делаете? Другие девушки этим не занимаются.
— Неамериканские занимаются.
— Что вы хотите этим сказать?
— Вы не будете смеяться надо мной?
— Что вы, конечно, нет! — воскликнул Каридиус.
— Вы слыхали о Берте Крупп?
— Слыхал.
— Ну, так вот… серьезно, вы не подумаете, что я дура?
— Да нет же… говорите.
— Вы знаете, что она управляла заводами своего отца в Эссене?
Каридиус утвердительно кивнул головой и сочувственно посмотрел на девушку.
— Мой брат мало интересуется делами, и отцу кажется, что наша семья как будто утрачивает прямой контакт с тем, что мы имеем. А брат говорит, что это не важно — утрачивает или не утрачивает, потому что на то существуют специалисты, которым за это платят. Вот я и решила последовать примеру Берты Крупп! — Она опустила голову и посмотрела на него из-под тонких, изогнутых бровей, повидимому, выщипанных. — Вы, должно быть, думаете, что я самая дерзкая девчонка во всей Америке?
Каридиус уныло развел руками. Ему хотелось приласкать ее, утешить; какая, в самом деле, непосильная задача — взять на себя заботу о состоянии в двести миллионов долларов!
— Нет, нет, Мэри! Я считаю вас самой смелой, самой отважной… Ах, Мэри, я хотел бы занять место сенатора Лори и хоть на короткий срок стать вашим спутником на этом трудном пути.
— Ну, может быть, это не так уж дерзко с моей стороны, но затея во всяком случае безнадежная. Америка — не место для упроченных состояний.
— Как, я всегда считал, что в Америке составить состояние легче, чем где-нибудь.
— Составить — да, но не упрочить. Понимаете, в Германии существует диктатор, на которого можно положиться. А здесь у нас нет никакой постоянной опоры. Возьмите Крауземана; в любой день его махинации могут провалиться. Возникнет какое-нибудь популярное движение и сомнет его в два счета. Он, правда, сейчас же вскочит на ноги и заявит, что это движение он сам организовал… — Она помолчала, потом начала снова:
— Видите ли, в Германии ведение дел основано на притеснении народа. В Америке — на пренебрежении к интересам народа. Но именно потому крупные предприниматели рискуют здесь в десять раз больше — ведь в любой момент народ может вздумать взять себе часть прибылей.
— Ну, этого еще никогда не бывало, — оптимистически заметил Каридиус.
— Потому что папе всегда удавалось обеспечить существование реформистской партии в качестве оппозиции к той правительственной партии, которую он поддерживает у власти; время от времени реформисты одерживают кое-какие победы, и все в порядке. Но они легко могут выйти из повиновения.
— Вам надо итти, — прибавила мисс Литтенхэм.
— Нет! Нет! Успеется. Расскажите мне еще о себе.
Но тут дверь из коридора приоткрылась, и в щель просунулась широкополая фетровая шляпа.
— Здравствуйте, мисс Литтенхэм! Идете, Каридиус?
— Сейчас… подождите минутку.
Голова мистера Бинга скрылась за дверью:
— Я тут подожду.
— Чорт знает что! — пробормотал Каридиус. — И пяти минут нельзя человеку поговорить со своим секретарем… обязательно прервут.
— Да мы ведь все утро разговариваем.
— Разве? А мне показалось, что прошло всего пять минут… Не уходите, пока я не вернусь…
— Я пробуду у вас еще месяц или два… до выборов.
— Хорошо… до свидания.
Каридиус сделал движение, но во-время спохватился, — он чуть было не поцеловал ее на прощанье. Конгрессмен выскочил из комнаты, весь красный от стыда. Никогда бы он не поверил, что способен на такое нахальство. Если бы он не удержался, что тут было бы!
Все еще слегка испуганный и взволнованный, Каридиус подошел к мистеру Бингу, дожидавшемуся в коридоре.
— Вы в Палату? — спросил он.
— Нет! В Отдел снабжения канцелярскими принадлежностями.
— Снабжения канцелярскими принадлежностями?
— Да, в подвальном этаже.
— У вас что, бумага вся вышла или еще что-нибудь?
— Нет, мне нужно получить деньги за бумагу, которую я не использовал. Я так и думал, что вы еще не знаете наших порядков, и зашел за вами.
— Значит, если бумага вам не требуется, так можно, брать вместо нее деньги?
— Вот именно. Пойдемте со мной вниз и проверим ваш счет, — любезно предложил мистер Бинг.
Мистер Бинг повел Каридиуса к лифту, и они вместе спустились вниз. Потом прошли в глубь коридора, в Отдел снабжения канцелярскими принадлежностями, где их встретил весьма жизнерадостный старый джентльмен.
— Скажите, — обратился к нему Каридиус, — разве та часть моего канцелярского пайка, которую я не использую, не возвращается обратно в государственный фонд?
— До сих пор никогда не возвращалась, — весело смеясь, ответил старый джентльмен.
— Дело обстоит так, — сказал мистер Бинг Каридиусу: — правительство нанимает членов Сената и членов Конгресса на тех самых условиях, на каких у нас на Юге когда-то нанимали старых негритянок в кухарки.
— А именно?
— Столько-то деньгами и все, что они сумеют урвать на кухне.
Мистер Бинг и старый джентльмен дружно расхохотались.
— Будьте добры, загляните в счет Каридиуса, — сказал мистер Бинг, — сколько ему там причитается.
Джентльмен вышел и вскоре вернулся с листком бумаги, испещренным цифрами.
Каридиус с удивлением посмотрел на итог.
— Я не возьму деньгами, — сказал он. — Дайте мне что-нибудь на эту сумму.
— Почему? — спросил Бинг.
— Потому что я прошел в Конгресс под лозунгом реформ, — серьезно ответил Каридиус.
— Вы мне напомнили, — фыркнул жизнерадостный джентльмен. — У нас уже был такой случай… один член Конгресса… назад тому лет восемь… тоже не хотел получать деньгами… из щепетильности… Так что вам дать мистер Каридиус?
— А что у вас есть?
— О, это совершенно неважно, что у нас есть. Я приобрету все, что вам угодно, в пределах этой суммы… бриллианты, ювелирные изделия… старинные вещи… автомобили… Так редко, понимаете ли, приходится иметь дело с совестливым человеком, что я с особенным удовольствием добуду то, что вам хочется.
Каридиус погрузился в размышления:
— Знаете, мне давно хочется иметь золотой портсигар.
Джентльмен отправился за прейскурантом.
— Сплошь золотой?
— Да, мне давно хочется иметь портсигар из сплошного золота.
Джентльмен вернулся, просматривая список товаров:
— Видите ли, мистер Каридиус, вы у нас еще не очень давно. Тут имеется портсигар, но вам пришлось бы доплатить двадцать пять долларов.
— Но я вовсе не хочу платить двадцать пять долларов.
Тут мистер Бинг внес предложение:
— Вы, папаша, запишите ему в виде аванса то, что ему причитается на следующий квартал, и пусть выбирает себе любой портсигар. Ведь такой портсигар будет служить ему до конца жизни.
— А что вы думаете? Так и сделаю. В кои-то веки встретишь по-настоящему совестливого человека, который отказывается получать деньги вместо ненужных канцелярских принадлежностей!
Когда Каридиус, положив золотой портсигар в карман, вышел вместе с мистером Бингом в коридор, мимо них по направлению к лифту промчался достопочтенный мистер Ортон. Каридиус вспомнил, что это тот самый депутат, который является таким ярым противником военных прибылей, что выступает против всякого билля, направленного к их сокращению, как недостаточно эффективного.
Бинг спрятал во внутренний карман бумажник с только что полученными деньгами и крикнул со свойственной ему экспансивностью:
— Эй, Ортон! Куда торопитесь?
— На телеграф.
— Что за спешка?
— Разве вы не знаете, что случилось?
— Нет, не знаю, — ответил Бинг, настораживаясь.
— Да ведь золотой стандарт отменен!
— Что такое?
— Да, да, разве вы не слышали? Нам нужно более дешевое денежное обращение. Америка отказалась от золотого стандарта! — Он побежал дальше.
Каридиус и Бинг постояли с минуту, глубоко потрясенные новостью. В области финансов это было равносильно объявлению войны. Оба спешно направились к лифту, пытаясь в меру своих сил — как американские граждане и члены Конгресса — представить себе, насколько это отразится на их личных состояниях.