Полет из Вашингтона в Мегаполис при лунном освещении состоялся, после чего влюбленные расстались, и Каридиус направился в «Лекшер-билдинг». По дороге его злость на Сола Мирберга все возрастала, и, когда он, наконец, оказался лицом к лицу со своим компаньоном, он окинул его свирепым взглядом и крикнул:
— Какого чорта вам понадобилось телеграфировать мне весь день!
Мирберг приподнялся ему навстречу:
— Слава богу, что вы, наконец, явились! Я получил телеграмму, извещающую о вашем приезде, но не очень-то ей поверил.
— Почему не поверили?
— Не ваши были выражения… не вы ее писали.
— Нет, писал мой секретарь.
— Ну, а раз писали не вы, я и подумал, что вас не было в канцелярии, и неизвестно, вернетесь ли вы, а ваш секретарь, может быть, хотел сказать, что вы приедете, если вернетесь.
Каридиус обошел молчанием вопрос, был ли он в канцелярии или отсутствовал, когда отправлялась телеграмма.
— Ну вот, теперь я здесь… Что вам от меня нужно?
— Сейчас скажу… Каридиус, что вы скажете о Сенате?
Гнев Каридиуса сразу улегся.
— Вы меня прочите в Сенат?
— Да, вас… улыбается вам такая перспектива?
Каридиус подумал, как бы это обрадовало Мэри Литтенхэм.
— Конечно, я не прочь… но ведь у нас сенатор Лори…
— Сенатор-то он сенатор, но знаете, что он натворил… втоптал в грязь права нашего штата, чтобы заслужить милость алчной компании! — торжественно проговорил адвокат.
— Что он сделал? — переспросил Каридиус в полном недоумении.
— Нарушил права нашего штата… Джо! Джо! Идите сюда, расскажите мистеру Каридиусу, что сделал сенатор Лори.
Внутренняя дверь кабинета открылась, и вошел Джо Канарелли.
— Джо, расскажите мистеру Каридиусу, что сделал сенатор Лори.
— Он расставил людей вокруг завода военного снаряжения и помешал мне работать.
— Каких людей?
— Федеральную полицию, — объяснил рэкетир.
— На каком основании… по какому праву?
— Я направил туда своих людей, чтобы собрать то, что Литтенхэм украл у меня в банке, — продолжал Канарелли. — И кто же помешал мне? Лори, тот самый Лори, которого я на всех выборах проводил в Сенат!
— Не понимаю, как он мог привлечь федеральную полицию, когда это обязанность полиции штата? — повторил Каридиус.
— Вот под этим лозунгом мы и проведем кампанию за вас, — с энтузиазмом подхватил Мирберг. — Лори обратился в федеральный суд с представлением, что завод военного снаряжения выполняет межштатную работу, а Канарелли нарушает ход этой работы. Отсюда, по мнению Лори, следует, что охрана завода должна находиться в ведении федеральной полиции. Это не что иное, как новый подвох, при помощи которого федеральное правительство расширяет свою власть за счет автономии штата! Это создает недопустимый прецедент узурпации полицейской власти, принадлежащей свободному и независимому штату! Это издевательство над мудростью наших предков — творцов государственного строя Соединенных Штатов! Это превращает нашу федерацию в недостойный маскарад, а индивидуальную свободу — в позорный фарс! И мы в праве вынести это дело на суд народа и на предстоящих выборах выкинуть Лори из сенатского кресла!
— Я плачу полиции штата и города, — сказал Канарелли, — а когда я посылаю своих людей собрать то, что мне должен банк, — там оказывается федеральная полиция, которая не хочет слушать никаких доводов и срывает мне все дело.
— Конкретно — что я должен сейчас делать? — спросил Каридиус.
— Протестовать против нарушения прав штата и тем самым открыть кампанию за место в Сенате!
— Правильно! — отрезал рэкетир. — Мне нужен собственный сенатор! Я больше не могу иметь сенатора на пару с Литтенхэмом. Отныне нам с Мерритом Литтенхэмом не по пути.
— Джо хочет сказать, что он употребит все свое политическое влияние на поддержку прав штата, — разъяснил Мирберг. — Он верит в эти права, и он готов отдать свои деньги, заработанные тяжким трудом, на борьбу за то, в чем он видит высочайшие государственные идеалы.
— Независимо от того, чего хочет или не хочет Канарелли, нет сомнения, что централизованная, деспотическая государственная власть полностью противоречит духу американской конституции и американского народа! — заявил Каридиус.
— Вы слышите, Джо? — крикнул Мирберг. — Мистер Каридиус стоит выше мелких преходящих распрей и глазами государственного мужа и патриота заглядывает далеко вперед, в грядущую историю Америки!
— Что же все-таки сейчас надо делать? — спросил Каридиус, думая о Мэри Литтенхэм и о том, есть ли какая-нибудь возможность убедить ее вернуться с ним в Вашингтон сегодня же, ночным самолетом.
— Вот почему мы так искали вас, — сказал Мирберг. — Вы должны оформить свою кандидатуру сегодня же. Должна быть представлена петиция от имени председателя вашей партии за подписью двадцати четырех граждан. Петиция представляется за шестьдесят дней до выборов, и сегодня срок истекает. Наша петиция должна быть подана в Капитолий штата до того, как пробьет полночь.
Каридиус заволновался:
— Мистер Канарелли, для меня это совершенно неожиданно. Я должен отнестись к вопросу с полным сознанием ответственности. Вы разрешите мне побеседовать несколько минут с глазу на глаз с моим компаньоном?
— Пожалуйста, — любезно согласился итальянец и вышел в приемную.
— Сол, — понизив голос, начал Каридиус, — у меня деньги в Уэстоверском банке.
— Сколько?
— Я купил угольные акции, и на днях мне очистилось что-то около семи тысяч долларов.
— Гм… это после того как вы прошли в комиссию по военным делам?
— Да.
— Вы, конечно, понимаете, что в комиссию вы попали благодаря этому самому Джо…
— Мне казалось, что раз мне открыли счет в Уэстоверском банке…
— Послушайте, мой друг. В политике надлежит действовать политически. Нельзя допускать, чтобы отдельная личность или расположение отдельной личности становились между вами и более высокой должностью, на которой вы полнее могли бы отдаться служению родине.
— Согласен.
— Патриотизм — вот, Генри, причина тому, что в политике нет и не может быть места личным симпатиям.
— Над этим я никогда не задумывался, но теперь вижу, что вы правы.
— И, кроме того, сенаторское кресло, которое вам предлагает Канарелли, имеет исключительно важное значение. Оно сделает вас связующим звеном между общественным дном и общественной верхушкой. Вы сможете контролировать, смягчать и до известной степени цивилизовать уголовные элементы нашей страны, и тем самым защищать от них американский народ.
Каридиус слушал и кивал головой.
— Если бы вы, с вашими возможностями и талантами, допустили, чтобы мелкая услуга со стороны Меррита Литтенхэма помешала вам полностью отдаться служению родной стране, это было бы государственной изменой, Генри Каридиус!
— Сол, я понимаю. А мы успеем подать петицию до полуночи?
— Она уже готова, подписана солидными, уважаемыми гражданами и ждет только вашей подписи. У Канарелли есть летчик, некий Ланг, дьявол, а не человек, он доставит ее в Капитолий штата меньше, чем за час.
— А пройду ли я? Ведь за Лори стоит Крауземан!
— Мы с Джо организуем свою выборную машину.
— Что вы говорите?!
— И мы непрочь испытать ее.
— А вдруг и народ примет участие в нашей борьбе и будет голосовать по-настоящему?
— Ну, навряд ли… это ведь не выборы президента…
* * *
Когда достопочтенный Генри Ли Каридиус поздно вечером возвращался из конторы Мирберга к себе домой, доводы адвоката продолжали звучать у него в голове. Каридиус знал, что для адвоката все эти рассуждения — чистая казуистика, но он, Генри Каридиус, со своим англо-саксонским идеализмом сумеет осуществить на деле то, что его компаньон только сформулировал в словах. Он подумал о том, сможет ли Мэри Литтенхэм понять ту роль, которую он во имя принципа автономии штатов будет играть в решительной борьбе против кандидата ее отца, старого Лори… Принцип автономии штатов — это, другими словами, американский индивидуализм. То ничтожное обстоятельство, что местный рэкетир ищет в нем защиты для своих афер, не может набросить тень на мудрый и спасительный принцип правления, который, точно драгоценное наследство, передавался от поколения к поколению с самого основания американских колоний…
Тут красноречию, с которым он мысленно убеждал Мэри Литтенхэм в правомерности своего желания пройти в Сенат, помешал прилив острой физической тоски по ней. Если б не эта история с Сенатом, он сейчас держал бы Мэри в объятиях.
Немного позже, подходя к дому «Элбмерл», он подумал об Иллоре, о том, как она обрадуется положению жены сенатора. Этим он как бы вознаградит ее за свою любовную связь с Мэри Литтенхэм, как бы сбалансирует свой счет с ней. Да и потом для человека, занимающего столь высокое положение, вполне естественно вести двойную жизнь.
Он вошел в спальню с приятным сознанием, что может доставить радость Иллоре. Наклонясь над супружеским ложем, он дотронулся до округлой аппетитной руки, лежавшей поверх одеяла.
— Иллора! Иллора! — шепнул он.
Она встрепенулась и растерянно уставилась на него.
— Который час?
— Иллора, я буду баллотироваться в Сенат! — объявил он восторженным шопотом.
Это не произвело никакого впечатления.
— Где ты был до сих пор?
— В конторе у Мирберга, — радостно сообщил Каридиус, — мы обсуждали подробности моей выборной кампании. Заявление о том, что я желаю выставить свою кандидатуру, послано самолетом. Сейчас оно уже в пути…
— А эта… Конни Стотт тоже была там с вами?
— Дорогая, очнись. Конни Стотт уже давно Конни Мирберг, и, по меньшей мере, неудобно называть ее «эта».
— Так ты не провожал ее в такси и не подарил ей тысячу долларов?
— Господи, ну конечно нет… Дорогая, я буду баллотироваться в Сенат.
— Знаю, знаю, ты вечно провожаешь замужних женщин в такси и даришь им по тысяче долларов…
Тут сон снова сморил ее.