Однажды Каридиус получил от Мирберга письмо, сообщавшее, что назначены дополнительные выборы в Сенат для замещения освободившегося ввиду его ареста места, и публика требует, чтобы Иллора Каридиус выставила свою кандидатуру.
Спустя несколько дней к Каридиусу зашел смотритель тюрьмы и спросил, не его ли жена ведет политическую кампанию. Каридиус ответил утвердительно. Тогда смотритель повел его к себе в канцелярию и позволил слушать речь, с которой Иллора выступала по радио. Это было воззвание к радиослушателям, чтобы они вступились за ее мужа, жертву плутократической государственной власти. Речь была волнующая, в ней чувствовался размах и огонь Сола Мирберга в его лучшие минуты. Составлял речь, несомненно, он, но Иллора произнесла ее весьма недурно. Довольно того, что она настолько растрогала смотрителя, случайно включившего радио, что тот привел Каридиуса послушать выступление жены.
Месяца через два после этого Каридиус получил телеграмму. Принес ее сам смотритель, рассыпавшийся в поздравлениях. Телеграмма гласила:
«Ваша жена избрана на ваше место в Сенат небывалым большинством денег не тратили вовсе обещаем вам что имя Каридиуса сохранится в сердцах если не в мыслях американцев надеемся на скорое ваше возвращение домой Сол».
То обстоятельство, что его жена стала сенатором, сильно улучшило положение Каридиуса в тюрьме. Он стал доверенным лицом. Ему поручили вести отчетность по кухне, причем вся письменная работа была возложена на прикомандированного к нему помощника.
Через четыре дня после выборов надзиратель сказал Каридиусу, что его ждут в комнате свиданий. Радость, к которой примешивалась некоторая отчужденность, овладела Каридиусом при мысли, что он увидит свою жену, ныне сенатора Соединенных Штатов. Он был уверен, что она приехала, чтобы обсудить планы его освобождения, которого ей, вероятно, нетрудно будет добиться.
В комнате свиданий он увидел незнакомую пожилую женщину с грустным увядшим лицом. Он остановился в недоумении, глядя на нее; затем, спохватившись, неуверенно поклонился:
— Вы хотели видеть меня, мэдэм, не так ли?… Я — Генри Каридиус.
Женщина подошла ближе:
— Вы тоже не узнаёте меня?… Я — Роза Эссери.
— О! Миссис Эссери… я помню вас, конечно.
И он действительно вспомнил. Из-под морщин, избороздивших ее щеки и лоб, проступило юное лицо женщины, с которой он встретился впервые в лаборатории при заводе военного снаряжения.
— Я только что вернулась из Японии, — объяснила она, — и… пришла к вам, так как узнала, что вы в беде, а вы были таким большим другом Джима…
Тон, которым были сказаны эти слова, вызвал в Каридиусе смутное беспокойство.
— Да, мы всегда были друзьями. Он… Джим… здоров?..
Тогда она рассказала ему, что Джим умер в Японии. Джим, Кумата и еще один офицер японской армии работали вместе над электрическим изобретением Джима. Они изготовили в большом масштабе то маленькое орудие, которым Джим убивал мышей в своей лаборатории.
Каридиус с невольной дрожью вспомнил, как застыла на месте убитая мышь.
Роза продолжала беззвучным голосом:
— Конечно, из иностранцев один только Джим знал, как обращаться с этим аппаратом. Когда все было готово, он отошел вместе с Кумата в поле, чтобы приготовить мишень. В это время оставшийся у аппарата японский офицер случайно включил ток. Оба были убиты. Позже офицер, чья небрежность оказалась причиной несчастья, застрелился. Кумата был, как говорят, самураем, а тот офицер — нет… тот был просто обыкновенный офицер японской армии… благодаря смерти Кумата и… самоубийству этого человека… из-за угрызений совести… получилась видимость чистейшей случайности.
В приемной тюрьмы американец и американка взволнованно говорили о смерти Джима Эссери.
