Чайки

Дело было весной. Почтенная чайка, старая дева, госпожа Гельт, собрала на Нитонском утесе против городского сада всю женскую половину населения чаек города Женевы и его окрестностей. Предметом собрания должно было служить обсуждение семейных вопросов на предстоящее лето. За последние годы среди чаек происходили постоянно семейные разногласия, и никто не мог объяснить причины этого прискорбного явления. Женщины (у чаек никогда не говорят «самки») не переставали жаловаться на мужчин за то, что они пренебрегают своими обязанностями мужей и отцов и завели очень для себя удобный обычай покидать своих жен, лишь только они окончат высиживать яйца.

— Это ужасно! — возмущалась госпожа Гельт.

— Это противоречит здравому смыслу, — сказала одна почтенная женщина, мать тридцати шести детей.

— И противно всем законам природы, — продолжала старая дева, которая была твердо убеждена, что нести яйца и выводить птенцов было противно всем законам её собственной природы. — Скажите на милость, с какой стати вам ежегодно класть четыре яйца, потом целых три недели их высиживать, затем четыре недели воспитывать птенцов и, наконец, всю зиму таскать за собой детей и учить их ловить рыбу. Я вас спрашиваю, к чему всё это, — разве на свете так мало чаек? А вы посмотрите на этот так называемый сильный пол. Во время медового месяца они так нежно воркуют, нашептывают нам всякий вздор, притворяются покорными и уверяют, что не могут жить без нас!

— Нет, им уже больше не удастся нас провести!

— Что же вы хотите делать? — решилась спросить молодая девушка.

— Мы должны снова добиться равноправия. А для этого нам надо бастовать!

После этих слов госпожи Гельт наступило сразу тяжелое молчание. Молодые девушки вздыхали, а почтенные матери семейств только качали головами.

— Бастовать? Неужели навсегда? — прошептала молодая женщина, только что перед тем вступившая в рискованную любовную связь.

— Напрасный труд! — буркнула старая чайка, умудренная шестилетним опытом.

В это время со стороны Ниона послышался шум. Почти всё мужское поколение чаек подлетело к Нитонским утесам.

— Опять эта старая ведьма тут смутьянит? — кричал старший из мужской стаи.

— Поди сюда и послушай, — позвала молодая чайка.

Почтенный отец семейства сразу почуял, что затевается что-то недоброе и, не имея ни малейшего желания попасть в драку, держался на почтительном расстоянии, летая взад и вперед над утесом.

— Ах, бедняжка! Какой он трусливый! — кричала разгневанная госпожа Гельт. — Смотри ты у меня, только попробуй к нам приблизиться!

— Вы мне совершенно без надобности, сударыня. Но будьте любезны и пришлите мне вон то прелестное дитя. У меня для неё припасена такая штука, от которой все женщины приходят в восторг.

— Вот бесстыдный негодяй! — кричала госпожа Гельт. — Он принимает нас за настоящих дур, но теперь уже ему не удастся нас обмануть! Давайте бастовать, милочки! Давайте все бастовать!

Тут все женщины сразу начали кричать на непрошеного мужчину. А тот с хохотом носился над ними, и, наконец, уселся на самой вершине утеса.

— Милостивые государыни, — начал он, — давайте обстоятельно обсудим этот вопрос. Итак, вы, значит, хотите бастовать?

— Долой мужчин! Мы хотим снова быть с ними равноправными!

— А что подразумеваете вы под словом равноправие? Какое же это равноправие, когда женщины сидят и греются в теплом гнезде, а мы, мужчины, в это время заботимся о их пропитании?

— Это непреложный закон природы!

— Хороша природа, нечего сказать! Она у вас меняется сообразно с обстоятельствами. Природа, по вашему, заставляет страуса-самца сидеть на яйцах, и та же самая природа принуждает селезня покидать свою утку сейчас же после кладки яиц.

— Я, милый мой, имею полное основание думать, что и ваша собственная природа столь же изменчива, — съязвила госпожа Гельт. — Прежде природа заставляла вас оставаться при ваших женах и заботиться о них, пока они воспитывают птенцов…

— Совершенно верно, сударыня. Именно потому я и предлагаю разобрать этот вопрос строго научно. Милостивые государыни и милостивые государи! В политической экономии существует неизменный железный закон, основанный на спросе и предложении. В дни моей молодости, я помню, у нас было очень мало корма, потому что рыбные богатства Женевского озера были истощены хищническим ловом промышленников. В то время каждый заботился только о себе, добывая с большим трудом дневное пропитание, а потому женщины были предоставлены самим себе и кормились сами чем могли. Но наступили другие времена, а с ними и другие нравы. Благодаря новому мудрому рыболовному закону, озеро снова наполнилось рыбой, и в нём стали водиться во множестве форели, лещи, сазаны, окуни и многие другие рыбы. С тех пор только у нас начинают развиваться супружеская и отцовская любовь. Жить становится легче, и остается свободное время которое можно посвящать домашнему очагу. К сожалению на свете существует другой золотой закон, изданный союзным советом. Я говорю о законе свободной конкуренции. Согласно этому закону право первенства подавляется правом сильнейшего. Благодаря этому филантропическому закону мы теперь принуждены вести войну, т. е., выражаясь научно, конкурировать, с серыми чайками, которые в большом количестве привлечены сюда рыбными богатствами нашего озера. Этим обстоятельством мы всецело обязаны нашему кантональному совету. Серые пришельцы не замедлили приобрести здесь права гражданства, и я не буду говорить вам о том ужасном положении, в котором могли очутиться мы, белые чайки, если бы нам не помогло выбраться из беды одно непредвиденное счастливое обстоятельство. Нам грозила нищета, а наш милый родной город, несмотря на свое богатство, питает органическое отвращение к нищим. К счастью в это время он был настроен более миролюбиво в этом отношении, чем обыкновенно. Поворотным пунктом в жизни города, как и в нашей жизни, было открытие железной дороги на Мон-Сени. Железная дорога привлекала массу иностранцев, город оживился, торговля стала процветать, по озеру по всем направлениям забегали пароходы, а какой-то сумасшедший англичанин стал бросать нам с монбланского моста кусочки хлеба. С этого дня все люди считали своим долгом, бросать нам куски хлеба. Мы в это блаженное время были в моде. Нам стало уже не зачем заниматься рыболовством, и с тех пор мы больше не деремся с серыми чайками.

Вспомните, какие чудные часы мы проводили, сидя под мостом или летая у кормы парохода! Мы грелись на солнышке, покачиваясь на темно-синих волнах, мы только разевали клювы и были сыты. Вспомните, как процветали у нас в то время семейные добродетели! А вы, милостивые государыни, разве вы думали тогда упрекать нас за наше отсутствие? Напротив, вы тогда смотрели на это очень благосклонно. К этому времени и относится начало нашего освобождения; с тех пор, именно, и появилась наша мужская самостоятельность. До этого мы были скромными тружениками, обремененными домашними заботами. Милостивые государыни и милостивые государи! Счастливые дни прошли! От того блаженного времени, когда корм сам попадал к нам в рот, осталось только светлое воспоминание. До сих пор, правда, еще ничего скверного не произошло, но мы не можем предотвратить надвигающейся беды. Открытие Сен-Готардской дороги, к сожалению, уже совершившийся факт, а благодаря ему и Женева и Сени будут забыты. Их песенка уже спета! Уж и теперь замечается полный застой в торговых делах, иностранцы приезжают сюда всё реже и реже, и не видно больше сострадательных англичан, бросавших нам куски хлеба. Счастливые дни миновали, и железный закон снова вступает в свои права. «Пусть каждый заботится о себе», — гласит этот неумолимый закон. Но время не прошло бесследно. Эволюция совершилась. Привычка к свободе вошла нам в плоть и кровь, и возвращение к старой жизни теперь едва ли возможно. Одним словом, наша природа изменилась.

Госпожа Гельт, прослушавшая это длинное объяснение с терпением, которого никак нельзя было от неё ожидать, стояла по-прежнему на своем и потому стала выпаливать свои возражения.

— Вы совершенно правы, милостивый государь, говоря, что каждый должен сам о себе заботиться. Отсюда, по-моему, один вывод: давайте бастовать на зло мужчинам! Пусть эти сторонники свободной конкуренции развлекаются без нас, как знают. Нам не нужны их строго научные методы исследования!

— Так вот как? Вы в самом деле хотите восстать против своих естественных хозяев, мужчин? Берегитесь, это вам даром не пройдет!

— Вот еще, какие глупости! Проживи я еще сто лет, я всё равно не соглашусь признать таких дураков своими хозяевами!

— Позвольте, позвольте!.. Выслушайте меня… Этот вопрос надо обсудить основательно…

— При помощи строго научного метода, — докончила за него старая дева.

— Это необходимо. Итак, дорогие мои, попробуем-те столковаться, и для начала выслушайте то предложение, которое я сейчас намерен представить вашему высокому вниманию. Милостивые государыни и милостивые государи! Мы здесь затеяли серьезный спор, который несомненно останется неразрешенным до тех пор, пока мы не сговоримся и не обсудим спокойно всего этого сложного дела. Если бы вы согласились отложить забастовку до моего возвращения, я бы взял на себя всестороннее изучение женского вопроса в разных странах и с этой целью предпринял бы специальное путешествие.

— Очень хорошо! Мы согласны, мы согласны! — закричали радостно все чайки разом. Все были рады покончить бесконечный и скучный спор. — Но горе тем изменницам, которые осмелятся нарушить наш договор и вздумают предаваться преступной любви!

— Не теряйте времени, принимайтесь за дело, — проговорила госпожа Гельт с презрительной усмешкой.

— Отправляйтесь в путь, мы все будем с нетерпением ожидать вашего возвращения!

— Благополучного пути! Благополучного пути! — кричали хором все чайки.

Наш старый естествоиспытатель подпрыгнул кверху, забрал побольше воздуху под крылья и полетел по направлению к городу.

* * *

Было чудное ясное утро, когда наш путешественник опустился на остров среди тосканских маремм. Он страшно устал и был сильно не в духе, потому что ему — до сих пор не удалось ничего узнать по интересующему его вопросу. Для начала он стал искать по берегу ракушек и утолил ими мучительный голод. Покончив с этим делом, он был снова готов приступить к своим социальным исследованиям. Но с чего начать? Кругом не было ни одной живой души, и наш естествоиспытатель уже начинал предаваться отчаянию, как вдруг послышался крик дикой утки, быстро летевшей вдоль берега моря.

— Эй, утка! Остановись! — закричал наш путешественник, обрадовавшийся попутчику.

— А?! Здравствуй, чайка, — отвечал селезень, опускаясь рядом на песок.

— Как поживаешь, любезный, и что ты тут поделываешь?

— Я, видишь ли, изучаю здесь женский вопрос.

— А скажи пожалуйста, ты уже далеко ушел в этой области? — насмешливо спросил селезень.

— О, да! А ты, брат, вероятно сбежал от своей жены?

— Нет, милый друг, нельзя называть это бегством, потому что меня просто-напросто вышвырнули вон.

— Как вышвырнули? В таком случае я ничего не понимаю. Я слышал, что вы, селезни, удивительно легкомысленные мужья. Мне говорили, что вы покидаете своих жен, как только они отложат яйца.

— Мало ли что тебе говорили… Вообще за спиной ужасно любят рассказывать всякие гадости про бедных мужей.

— А разве это всё неправда?

— Разумеется, неправда! Боже мой, до чего я хорошо знаю этих женщин! Весной, когда у них щекочет под крыльями, они начинают так нежно ворковать, что поневоле потеряешь голову. Рио проходит пора любви, и мы становимся лишними. Нечего сказать, приятно быть мужем! Всё светлое и чистое в жизни нам недоступно.

— За каким же чёртом они вас прогоняют вместо того, чтобы заставить вас заботиться о себе, пока они сидят на яйцах?

— Ах, ты, святая простота! Ты, стало быть, не знаешь, что наши жены предусмотрительно запасаются кормом на всё время, пока они сидят на яйцах. Поэтому лишний рот им только в тягость. Да кроме того, наше присутствие могло бы навлечь на них только лишнюю опасность, потому что наши враги непременно обратили бы внимание, если бы мы стали хлопотать вокруг гнезда.

— Какие же у вас практичные жены!

— В том-то и дело. Но посуди сам, насколько унизительно наше положение. Знаешь ли ты, что одна неглупая женщина дала такое определение понятию «мужчина»: мужчина, — сказала она, — это не более, как олицетворение неспособности женщины самостоятельно родить ребенка.

— Какой цинизм! Какая возмутительная грубость! Таким образом выходит, что мужчина это просто самец при женщине и больше ничего. И неужели у вас существует такая семейная жизнь?

— Да, и не только у нас, но и везде то же самое.

— Не может быть!

— Поверь мне. К сожалению это горькая истина.

— В таком случае надо проучить этих негодниц.

— Это невозможно, потому что женщин нельзя бить.

— Почему?

— Потому что они сильнее мужчин.

— Что-о? Они сильней?

— Да, сударь. В самом деле, надо иметь больше силы для того, чтобы снести четыре яйца, чем для того, чтобы не снести ни одного. Поэтому, как ты сам скоро увидишь, женщина везде угнетает мужчину. Впрочем, ты можешь начать свои исследования, как говорится, аb оvо.

— Да, я собственно и прилетел сюда, чтобы посмотреть на амёбу.

— Вот важная штука! Ты знаешь, я за утренним завтраком съедаю каждый день по несколько миллионов этих животных.

— Я был бы тебе очень благодарен, если бы ты достал, мне со дна пробу с амёбами, а то, признаюсь, я сам не умею нырять.

— Этих животных нельзя рассмотреть простым глазом, да, в сущности, там и нечего рассматривать. Это просто яйцо, которое делится пополам и таким образом размножается. Это яйцо двигается и ползает. Вот и всё. Как видишь, тут ничего особенно поучительного нет. Зато, если ты хочешь познакомиться с женщиной, которая лучше всех других женщин относится к мужчине…

— Я бы очень хотел видеть такую женщину.

— В таком случае твое желание будет сейчас исполнено.

С этими словами утка полетела к морю, нырнула и, вернувшись к чайке, положила на гравий какое-то маленькое животное.

— Вот перед тобой каракатица. Это очень примитивное созданье. Не вздумай, пожалуйста, расспрашивать эту почтенную особу о здоровье её супруга.

— Почему?

— По той простой причине, что у неё такового не имеется вовсе… Она размножается без посторонней помощи.

— Как? Совсем одна?

— Совсем одна. Найди-ка мне во всём свете мужчину, который был бы способен на такую штуку.

— Вот чудеса! Значит вся эта история о том, как женщина была создана из ребра мужчины, — сплошной вымысел. Кто сочинил эту басню? Мужчина?

— Да, но только такой, который сильнее всех мужчин: мужчина в юбке, иначе говоря, — поп. Если ты желаешь проследить с самого начала историю развития мужского пола, то следуй за мной.

Сказав это, утка поднялась и полетела. Чайка последовала за ней. Скоро они прилетели в маленькую гавань и уселись на бугшприте корабля у самой воды.

— Подожди немного. Я сейчас покажу тебе нечто весьма интересное.

Утка нырнула и достала с киля причудливое животное, похожее на цветок тюльпана.

— Полюбуйся-ка на эту штучку, милая чайка. Это маленькое животное принадлежит к благородному семейству ракообразных. Посмотри, то, что ты видишь, есть слабый пол.

— А где же сильный пол?

— Если хочешь видеть сильный пол, то посмотри на спину этой почтенной особы. Видишь этот прыщик?

— Где? Вот этот местечек, похожий на пуговку?

— Вот именно. Это и есть супруг. Правда, у этого господина довольно жалкий вид, но тем не менее этот кусочек мужчины прекрасно справляется со своими супружескими обязанностями. Итак, да здравствует женщина!

Наш бедный естествоиспытатель почувствовал себя при этом ужасно неловко, особенно, когда он вспомнил свои речи по женскому вопросу во время спора на Нитонском утесе.

— Знаешь что, утка? Давай-ка лучше бросим этот вопрос, — сказал он. — А то мне уже начинает казаться, что на свете всё перевернулось вверх ногами.

— Оно так и есть на самом деле. Разве ты не знаешь, что в нашем глазе все предметы отражаются вверх ногами?

— Удивительно, какой ты ученый! Однако возвратимся к этому жалкому мужу. Надо полагать, что он создан собственной своей женой.

— По крайней мере у этих животных оно так и есть. Ну, а теперь нам надо продолжать наши исследования.

— А на это потребуется еще много времени?

— Там видно будет.

Утка полетела вдоль берега и направилась к склону горы, освещенному солнцем.

Чайка последовала за ней.

— Полюбуйся. Вот как раз то, что нам нужно.

И утка указала на большой сухой лист, на котором сидели рядом две улитки.

— Вот это я понимаю! — обрадовалась чайка. — Наконец-то мне удалось увидеть настоящего свободного мужчину.

— Мужчину? Ничуть не бывало. Каждая из этих улиток одновременно и мужчина, и женщина. Они только помогают друг другу производить потомство.

— Значит, у них самое настоящее равноправие полов? Каждому на долю выпадает и приятная и тяжелая работа.

— Да, тут действительно полное равноправие. Поэтому ты здесь не увидишь ухаживающих мужчин.

— Но позволь! Это же безнравственно, это противоречит всем законам природы!

— Природа, друг мой, не может быть безнравственной. Она никогда не противоречит самой себе, хотя в ней всё сложно и потому может казаться противоречивым.

— Как всё это для меня ново!

— Даже самый большой любитель женского пола, насмотревшись на всё это, невольно приходит к тому заключению, что лучше всего не жениться. Делать нечего, нам, мужчинам, пора привыкнуть к мысли, что первенство принадлежит женщине, и что мы все произошли от одной матери, когда еще не было мужчины. В этом отношении пример пауков весьма поучителен. Посмотри, вон в центре паутины сидит большая гадина, — это самка. А вот в углу, видишь, маленькое тщедушное создание. Это супруг или, вернее, проситель. Бедный представитель сильного пола, какой у него глупый и жалкий вид! Гляди, гляди, он приближается к самке. Ух! как она на него смотрит! Должно быть ей не особенно нравятся ласки этого малокровного и худосочного господина. Смотри, смотри, она на него бросается! Вот она замотала его в свою паутину и сосет его кровь.

— Какое отвратительное зрелище! Вот мегера! Настоящая синяя борода женского пола. Всё это похоже на детскую сказку.

— Не верь никаким сказкам, кроме самых неприличных, потому что правда всегда неприлична.

— Знаешь ли, утка, то что мы сейчас видели, напоминает царство амазонок.

— Нет, подожди еще, амазонки у нас припасены напоследок. Итак, летим дальше.

Утка поднялась и полетела в соседний лес. Здесь наши путешественники опустились на землю около большой муравьиной кучи.

— Закрой лицо свое, смертный, перед ослепительным блеском усовершенствованного общественного строя, — торжественно продекламировала утка.

— Усовершенствованный общественный строй? — с изумлением переспросила чайка.

— Ну да. Перед тобой идеальное государство. Здесь женщина снова заняла то положение, которое предназначено ей самой природой.

— При чём тут природа? — закричало маленькое существо, ползавшее по верхушке муравейника.

— Простите за беспокойство, сударь, — обратилась к нему почтительно утка, — не будете ли вы так добры сообщить моему товарищу подробности устройства вашего идеального государства. Он очень интересуется этим вопросом.

— Я к вашим услугам. В таком случае, милостивые государи, соблаговолите пересесть поближе к муравейнику, чтобы лучше меня слышать, а то мне строго запрещено переступать порог нашего дома.

— Разве вы, почтеннейший, не пользуетесь свободой? — спросила чайка.

— Вы это узнаете из моего рассказа. Начнем с того, что наше идеальное государство основано на принципе разделения труда. В основу нашей конституции положено отсутствие пола.

— Вы хотите сказать — кастрация?

— Да, почти что так. Наше господствующее сословие состоит из бесполых самок, или, если хотите, из евнухов женского пола. Они сторожат гарем.

— Стало быть, у вас есть и султаны? Значит, для того, чтобы вступить в ваше усовершенствованное государство, надо сделаться магометанином?

— Нет-с, сударь. У нас султанши в то же самое время и султаны. Мы, мужчины, здесь исполняем только супружеские обязанности мужей.

— Черт возьми! А как же тогда сам мудрый Соломон мог дать свой классический совет: «Праздный человек! пойди и посмотри на муравьев, и пусть лицезрение их труда послужит тебе в назидание».

— Почтенный мудрец не солгал. У нас, в самом деле женщины не остаются праздными, так как на каждую из них приходится по несколько сот мужчин.

— Как это безнравственно! И неужели же у ваших мужчин нет другой работы, других обязанностей? Неужели вас содержат просто как стадо мужчин, откормленных на завод.

— К сожалению это именно так, как вы говорите. Ни мужчины, ни женщины у нас никогда не работают. Всё делают одни евнухи.

— Это ужасно! А скажите, всегда это было так?

— Нет. Как во всём мире, так и в нашем государстве произошла эволюция.

— Нечего сказать, — хороша эволюция!

— Эволюция, действительно, не всегда хороша, это правда; особенно когда она происходит в обратную сторону.

— Что вы говорите? Эволюция не может идти в обратную сторону!

— Нет, по мнению современных ученых именно такая форма эволюции преобладает в природе. Так, например, говорят, что ракушка произошла от улитки, которая эволюционировала в обратную сторону и постепенно утратила голову. Можно привести много таких примеров. Многие совершенно ошибочно полагают, что всякая эволюция есть в то же время движение вперед. Остерегайтесь этого грубого заблуждения!

— Ну и чудеса!

— Чтобы вам дать краткое понятие об истории развития нашего общественного строя, я должен упомянуть, что у нас прежде было господство женщин, так же, как это было и у вас.

— У нас?

— Да, сударь. Этимология до сих пор сохранила следы этого господства женщин. Обратили ли вы внимание на то, что на всех языках говорят в женском роде: пчела, муха, чайка, утка. И это не простая случайность. В то время женщины управляли, а мужчины подчинялись. Мужчины только исполняли то, что им приказывали женщины. Женщины оставались дома и воспитывали детей, а мужчины посылались на охоту за пищей и на войну за рабами. Исполняя всё это, мужчины были только покорными слугами своих жен. В те времена был у нас король, но существовал он только для видимости, потому что на деле власть находилась в руках королевы, и все исполняли только её волю. Тут мы достигаем кульминационной точки. Благодаря непрерывным войнам мужчины стали уменьшаться в числе, и численное превосходство осталось за женщинами. Так как на всех не хватало мужчин, то образовался особый класс незамужних женщин. Сила этого класса состояла в том, что он освободился от всего того, что мешает женщине в её общественной деятельности. Выродившиеся мужчины были быстро порабощены, и бесполые незамужние женщины забрали в свои руки все должности в государстве. Они же стали служить в войске и вели войну. С первых же дней своего владычества эти незамужние женщины, ставшие путем наследственной передачи благоприобретенных признаков бесполыми самками, стремились к уменьшению числа нормальных самок и с этою целью прибегали к средствам, получившим свое название по имени известного ученого Мальтуса. Таким путем образовалось наше идеальное государство.

Рассказ муравья почему-то заставил чайку вспомнить госпожу Гельт и затеянную ей забастовку, взволновавшую всех чаек на берегу Женевского озера. Но воспоминания нашего путешественника были прерваны шумом, происходившим в муравейнике. Из него вышла целая толпа муравьев. Одни из них были с крыльями, другие без них. Тот муравей, который только что делал исторический обзор возникновения и развития муравьиного государства, не успел во время убраться с дороги и за это получил звонкую оплеуху от одного из жирных евнухов.

Спрятавшись за старым гнилым пнем, чайка и утка могли свободно наблюдать печальное зрелище.

Сперва появилось штук двадцать крылатых самок. После исполнения некоторых формальностей они полетели от муравейника и поднялись высоко над макушкой кудрявой ели. Затем были выпущены из тюрьмы несколько сот крылатых самцов, которые тоже полетели к солнцу, чтобы исполнить свою унизительную обязанность.

— Это брачный полет, — пояснила утка.

От постороннего взора было скрыто облаком из самих же насекомых то, что происходило над верхушкой ели. Одно только горячее солнце было свидетелем этой крылатой любви.

Через час брачный полет кончился, самки спустились на землю и вернулись в свой родной муравейник. бесполые работницы тут же стали обрывать им крылья, которые с этого дня уже становились ненужными.

— Смотри, падшие ангелы лишаются крыльев невинности, — шутливо продекламировала утка.

— А вот ангелы смерти! Смотри, смотри, что они там делают! — закричала испуганная чайка, увидавшая, как работницы стали набрасываться на самцов, которые с усталым и покорным видом стояли в траве вокруг муравейника и не решались подойти ближе.

— Это работницы совершают кровавую расправу над самцами, которые им теперь уже без надобности, — спокойно пояснила утка.

— Удивительно жестокие нравы! И после этого еще смеют говорить о том, что мужчина угнетает женщину? По моему необходимо немедленно учредить общество в защиту прав мужчины. Бедные, бедные угнетенные мужчины! Я больше не хочу видеть этого идеального государства. С меня довольно!

— Ты напрасно возмущаешься. Такова их природа, и тут ничего не поделаешь.

— Вот уж правда, что здесь произошла эволюция только задом наперед. И, я надеюсь, ты не станешь отрицать, что появление бесполых существ есть прямой результат вырождения.

— В том, что это вырождение, едва ли можно сомневаться. Но все-таки это тоже эволюция, которая…

— Ты хочешь сказать, что вырождение есть тоже результат эволюции? Может быть. Не спорю. Но к счастью можно еще найти у высших животных сильный пол, которому живется несколько легче, чем муравьям.

— Позволь тебе сделать нескромный вопрос, про каких животных ты сейчас говоришь?

— Ну, возьми для примера хотя бы кур.

— И ты думаешь, что петуху сладко живется, что он король в своем курятнике? Посмотри, как он покорно ходит за своими дамами, как он любезно уступает им самые лакомые куски, как он предупредительно разрывает для них землю. Ему, бедняге, приходится исполнять одновременно обязанности ночного сторожа, часового и пастуха. Одним словом, он фактотум и комиссионер, состоящий на побегушках у своего же собственного бабьего царства.

Согласись, что мормонизм есть крайне безнравственное учреждение.

— А скажи пожалуйста, ты очень уверен в том, что лучше иметь дело с бесполыми самками, чем с нормальными женщинами. По-моему, куда лучше быть петухом в курятнике, чем самцом в муравейнике.

— Знаешь ли, милая утка, после всего того, что я видел, мне одинаково не нравится ни то, ни другое. Оказывается, что природа везде ужасно изменчива. Поэтому, пожалуй, благоразумнее принимать ее такой, как она есть, и не стараться достигнуть идеала. До свидания. Я очень тебе благодарен.

— Желаю тебе благополучного пути. Не забудь того, что я тебе показал. До свидания!

Товарищи расстались, и чайка полетела на север. Уже темнело, и потому она не решилась лететь над морем, а предпочла придерживаться берега. К полуночи взошла луна, и чайка увидала под собой две светящиеся узкие полосы, которые, как две серебряные проволоки, тянулись с юга на север. Чайка летела над полотном железной дороги, над рельсами, блестевшими от росы, и вдыхала аромат цветущих апельсиновых деревьев и магнолий. Впереди показалось огромное круглое пространство, освещенное желтыми пятнами фонарей. Это был город. Чайке захотелось узнать, как относятся двурукие существа к своему слабому полу. Поэтому она полетела над городом, стараясь держаться в тени, чтобы быть незамеченной. Вскоре она увидала огромное здание, залитое электрическим светом. Из него выходила пестрая и нарядная толпа. Женщины важно шли впереди, а мужчины несли за ними их накидки и шали.

Эге! Здесь мужчина, оказывается, исполняет обязанности лакея, — подумала чайка.

Она полетела дальше и спряталась в. желобе на крыше. Отсюда ей было хорошо видно, как люди ходили по улицам. Женщины выступали гордо, как королевы, а мужчины ухаживали за ними, почтительно снимали перед ними шляпы, предупредительно брали их под руку и вообще оказывали своим дамам всевозможные услуги. Как ни старалась чайка, ей так и не удалось увидать, чтобы хот одна какая-нибудь женщина так же относилась к своему кавалеру.

По-видимому, тут еще не имеют понятия о равноправии, — решила чайка.

В одном из окон противоположного дома забыли опустить штору. Чайка заглянула туда и увидала молодую женщину, сидевшую на кушетке и смотревшую с холодной и презрительной усмешкой на молодого человека, который, умоляя о чем-то, стоял перед ней на коленях.

Вероятно он умоляет ее дать ему то самое, что она намерена ему продать.

После этого чайка взлетела высоко к небу, чтобы отыскать дорогу на родину. Но в это время её внимание привлекло огромное мраморное здание, освещенное луною. Увенчанное остроконечными башнями, оно поражало красотою своих бесчисленных орнаментов: статуй, цветов, листьев и хоругвей. Чайка снова опустилась к земле, чтобы вблизи рассмотреть статуи. Здесь мужчины, женщины, девушки и старцы стояли вперемешку. Над целым лесом маленьких минаретов, увенчанных статуями, возвышался огромный купол, а на самой вершине его стояла большая бронзовая статуя женщины с грудным младенцем на руках.

Это, должно быть, храм, посвященный культу женщины, подумала чайка. — Утешительно, по крайней мере, хоть то, что это не просто женщина, а мать. Этот культ мне нравится.

Чайка уже собралась было лететь дальше, как вдруг из церкви послышалось пение. Сквозь громовые аккорды органа можно было расслышать слова, которые пели человеческие голоса. Слова эти произвели сильное впечатление на пернатого отца семейства:

Ave Maria, gratia plaena,

Dominus tecum,

Benedicta tu in mulieribus

Et benedictus ventris…

Несмотря на весь свой идеалистический реализм, мне кажется после всего того, что я видел, что эта песня выражает совершенно верную мысль. Ave mater! Материнство священно!

Охваченная внезапным приступом тоски по родине, чайка поспешила домой.

После легкого завтрака на озере Аннеси, она пролетела мимо Мон-Сени и ранним утром добралась до родной Женевской гавани.

Во всей гавани не было видно ни одной белой чайки, словно они все в воду канули. Чайка облетела всю бухту, обшарила камыши у Коппе, осмотрела утесы у Тонона, заглянула на болото у Ниона. Но все поиски оказались напрасными. Горькое чувство обиды охватило сердце нашего путешественника. Наконец, в грузовой гавани он увидал госпожу Гельт, сидевшую в полном одиночестве на бревнах. У неё был пристыженный и убитый вид. Она отвернулась и, казалось, нарочно старалась не замечать путешественника.

— С добрым утром, многоуважаемая госпожа Гельт! — закричал он ей еще издали. Как забастовка?

— Плохо. Все отступились.

— Все?! Ах, чёрт возьми!

— И какие негодные! Хоть бы одна предупредила меня об этом.

— По делом вам, старая карга! Вот видите, сколько вы ни проповедовали против природы, а здоровая природа все-таки взяла свое.

— А нездоровая природа?

— Та тоже берет свое, но только уже после здоровой, так сказать, во вторую очередь. Мне вас сердечно жаль, старая Гельт. Но, все-таки, по делом вам! Потому что горбатый не имеет права проповедовать искривление всех позвоночных столбов.