Голландия. — Торговые сношения России с иностранцами. — Зачатки флота в России. — Корабль Орел. — Голландец Стрюйс. — Его путешествия в старый свет вообще и в частности в Россию. — Его сведения о России. — Значение известий иностранцев. — Стремление Европейцев на Восток. — Необходимость переводов иностранных известий. — Особенность известии Стрюйса. — Неверные о нем суждении иностранных ученых.
Во второй половине XVII века Голландцы, недавно кончившие великую свою борьбу с Испанией и завоевавшие себе политическую свободу, обратили силы свои на развитие наук и искусств и, между прочим, на открытие новых путей для обширной морской торговли, в которой она успешно соперничали с Англичанами. Этому способствовало высокое у них развитие науки. Голландцы были тогда первым по образованию народом в Европе. Здесь свободно мыслили Декарт и Спиноза; здесь же созрел гений Гуго Гроция и других; семейство Рубенсов было не единственное. Если Декарт отдыхал в Голландии в кругу женщин, способных понимать его гениальные философские выводы, то не менее удивительно, что простые моряки были настолько образованы, что их путевые дневники, наполняющие собою старые издания, читались во всей Европе, да и до сих еще пор не лишены значения, и могут быть прочитаны не без пользы. К числу таких произведений[1] принадлежит и предлагаемое описание путешествия парусного мастера Стрюйса[2].
Приехал он в Россию, в качестве нанятого Бутлером в царскую службу знатока парусного дела на корабль «Орел», построенный в царствование Алексея Михайловича в селе Деднове или Дединове, в 1668 году.
Как только закончилось объединение Московского государства, явилась потребность восстановить прежнюю торговлю с Западом Европы, почти прекратившуюся с падением Новгорода. Для заведения торговых связей понадобились морские гавани. Уже первый царь Московский Иоанн Грозный стремился овладеть берегами Балтийского моря. Его преемники не покидали этой мысли. В царствование Алексея Михайловича обстоятельства, казалось, благоприятствовали исполнению её. С присоединением Малороссии у него явилось намерение овладеть берегами и Черного моря с той же целью. И однако начатки Русского флота появились не на Балтийском, Черном, или давно принадлежавшем Москве Белом море: первые Русские суда, до Петра Великого, появились на море Каспийском. Этому способствовали некоторые исторические обстоятельства. С открытием Америки не прекратились попытки Европейских народов к открытию нового пути в Индию и вообще в Азию. Англичане искали этого пути чрез Ледовитый океан. С целью открыть путь в Китай и Индию чрез северные страны восточного полушария образовалось в Англии общество «Тайна» (The Mistery), основанное Себастьяном Кабатом. Общество это снарядило в половине XVI века три корабля и отправило их в экспедицию под начальством адмирала Гуго Виллоуби. Два корабля были заперты льдом, экипаж их с адмиралом погиб; а третий, под начальством Ричарда Ченслера, пристал, 24 Августа 1553 года, к Русским берегам у посада Неноксы, в устье Двины. Так была открыта, по мнению Англичан, новая страна «Московия». Отправленный в Москву, Ченслер был ласково принят царем Иоанном IV, и с тех пор начались сношения России с Англией, в которой образовалась даже особая торговая «Русская компания». Единоторжие и льготы, предоставленные этой компании Московским правительством, не принесли Москве ожидаемых выгод. Эгоисты Англичане возбудили ропот Русских купцов. Стали мешать им и сильные соперники Голландцы. Сии последние прежде торговали чрез Нарву и другие порты Балтийского моря, но впоследствии, по причине войн Грозного с Ливонией и потом с Польшей, стали посылать свои корабли также в Белое море. В XVI веке мешают им Шведы и Поляки[3]. Соперничество Англичан с Голландцами повело ко вражде между ними, в особенности по вопросу о торговом пути чрез Россию, именно через Архангельск и Астрахань в Среднюю Азию и Индию. Этого не думало уступать Московское правительство. Оно, напротив, решилось расширить и обеспечить старинные торговые сношения Русских по Каспийскому морю чрез Астрахань; а также самому воспользоваться всеми выгодами транзитного пути из Азии в Европу, обеспечив себя флотом от «воровства» Донских казаков на Волге и Каспийском море и разных прибрежных Кавказских и других разбойников на том же нейтральном море. Сохранилось известие, что, еще в царствование Михаила Феодоровича, в 1635 году, Голштинцы построили в Нижнем Новгороде плоскодонный корабль, который в первое же плавание по Каспийскому морю погиб в виду Низабата[4]. По изгнании Англичан в царствование Алексея Михайловича (1649 г.), готовясь, вероятно, поступить также и с Голландцами, Московское правительство желало завести непосредственные торговые сношения с Персиею и другими странами Средней Азии и построило для плавания по Каспийскому морю корабль «Орел», который обязан своим существованием главным образом Афанасию Лаврентьевичу Ордыну-Нащокину.
Этот достопамятный деятель хотел, чтоб Россия была средоточием морской торговли между Европой и Азией: с этой целью, в 1667 году, заключен был, при посредстве Армянина Григория Усикова, договор с Персией, по которому Персидские купцы обязались доставлять только в Россию весь шелк, добываемый в Персии, с платежем пошлин пяти денег с рубля; им дано было право торговать в Астрахани, в Москве, Архангельске и ездить за границу. Для усиления восточной торговли Нащокин хотел завести флот на Каспийском море, и в селе Дединове[5]; был построен «Орел». Стрюйс говорит, что царь Алексей Михайлович «повелел снарядить в Амстердаме несколько кораблей для следования чрез Каспийское море в Персию, и что цель этой экспедиции состояла в том, чтобы направить торговлю Персидским шелком в Московское государство»[6]. Как видно, до Стрюйса дошел неверный слух: странно было снаряжать корабли, которых нельзя было провести из Балтийского или Белого моря в Волгу. Для предполагавшейся экспедиции решили строить корабли у себя. Вот поэтому, 16 Июня 1666 года[7], послан был в Голландию купец Сведен с поручением нанять для постройки морских кораблей и управления ими мастеров, капитанов, штурманов и других специалистов морского дела. Сведен нанял в Русскую службу 11 человек Голландцев и в числе их капитана Давида Бутлера. Сей последний, оставаясь в Голландии, нанял, в 1667 году, парусного мастера Ивана Стрюйса по 57 флоринов в год жалованья (т. е. только 7 флоринами более жалованья матроса). До приезда Стрюйса в Россию, в отсутствие Бутлера, уже в 1667 году приступили к постройке корабля под надзором полковника Корнилиуса фан Буковена и помощника его Якова Старка. Вместо нескольких кораблей выстроили только один, названный, по приказанию царя, «Орлом». Кроме корабля была готова еще одна яхта. Главное заведывание постройкою корабля и яхты было поручено приказу Новгородской чети, бывшему тогда под управлением А.Л. Ордына-Нащокина. В селе Дединове дело шло поспешно: в Июне прибыли корабельные мастера, а уже в Августе, по осмотре соседних лесов, состоялся царский указ о покупке леса по вольной цене и помощи строителям рабочими, деньгами и материалами; в начале Сентября были посланы дворянин Я. Полуектов и подъячий Петров для закупки леса и припасов и вообще для распоряжения хозяйственною частью.
Непривычно было строить первые суда: ни кузнецов, ни плотников Русских, охотников работать на верфи, не оказалось. Полуектов с трудом мог найти рабочих, жаловался на их неисправность; а они жаловались на то, что он их бьет и морит голодом. После многих проволочек, наконец, к зиме 1668 года суда были готовы, а весною 1669 г. Стрюйс с товарищами тронулись в путь из Москвы в село Дединово, чтобы сесть там на суда.
Стрюйс был страстный охотник до путешествии. Это настоящий Робинзон Крузе. Во «Всеобщей Биографии», Мишо[8] собрано о нем несколько заметок. Настоящее его имя Jans Janszoon Stauss (Иван Иванович Страус). Он родился в Амстердаме от бедных родителей. В качестве помощника парусника или парусного мастера (aide-voilier) отправился он на частном судне в Геную. Республика купила это судно и послала его в Индию. Так началось первое путешествие Стрюйса, описанное им в 1-м томе многих изданий Французских[9]. Кажется, что эти суда были в роде корсарских; то, на котором служил Стрюйс, было взято Голландцами. После этого происшествия Стрюйс принял туже должность на одном корабле Индийской Компании. В это первое путешествие, с 1647 по 1651 год, он объехал весь старый свет, при чем описал все острова Зеленого мыса, посетил Мадагаскар, где прожил довольно долго, для того чтобы изучить свойства страны, нравы жителей, и снял весьма точную, по отзыву современника, карту острова. Он описал также Сиам. Его описание очень точно, замечает современный путешествию переводчик на Французский язык. Мимоходом говорит Стрюйс об острове Формозе и заканчивает первое путешествие описанием Нангасаки и нравов Японцев. Отдохнув в течение четырех лет, он предпринимает второе путешествие. В 1655 году снова отправился он в Италию, в которой описал все города, посещенные им; затем, поступив в службу Венецианскую, он принимает участие в войне Венециан с Турками, при чем посещает многие недоступные тогда острова Архипелага и подробно описывает их. В 1657 году он возвратился в Голландию на некоторое время, как говорит сам, женился и прожил более 10 лет на родине. В 1668 году, уже будучи опытным наблюдателем, предпринял он третье и самое любопытное для нас путешествие — в Московское государство.
При самом отъезде его, недалеко от порта Вли, произошло столкновение судна «Жертва Авраама», на котором плыли в Россию знатоки морского дела, с кораблем «Шеллинг», от чего судно едва не пошло ко дну. Зная, какую зависть иностранцы питали к Русским, можно предположить, что это столкновение было не случайное, а вызванное зложелательством. После этого несчастия, происшедшего при выходе из гавани 2 °Cентября, Стрюйс с товарищами отправились в дальнейший путь и, 1-го Октября, они вошли в гавань Риги, Больдераа. Посетив Ригу, Стрюйс описал ее и представил географическое положение всей Ливонии. Уложив на 30 повозок свои вещи, он с товарищами двинулся к Пскову. Это дало ему возможность наблюдать жалкое состояние страны, бывшей долго театром столкновений между Россией, Польшей и Швецией. Он сообщает о страшной бедности населения, конечно, Латышского и Чудского, об его нелепых и жалких языческих суевериях, о дурных дорогах, болотах и прочем. После больших затруднений, 19 Октября, путешественник с товарищами въехал в Московское государство. О первом Русском селе Печоры автор спешит записать, что население в нем живет в достатке: оно ведет торговлю и внешностью напоминает город. Не станем следовать за автором шаг за шагом в его путешествии по России. Довольно заметить, что ехал он обычным путем по направлению к Москве: из Печор на Псков, Новгород, Торжок и Тверь. Рассказы о похищении медведицею ребенка конечно были сообщены ему проводником, знавшим Немецкий язык, и попали в записки по легкомыслию, свойственному всем новичкам в незнакомой стране. Таких эпизодов даже знаменитый «Журнал Ученых» (Le Journal des Savants du 21 Juillet 1681), в отчете об его путешествиях, указывает немного, не более двух-трех, впрочем не упоминая об этом последнем. Предания о величии Новгорода были еще живы в народе даже 200 лет спустя после разорения города в. к. Иоанном III и погрома, произведенного царем Иоанном IV. Не следует упускать из виду, что Стрюйс почерпал сведения у люда неофициального. В Новгороде он очень подробно записал предание о св. Антонии, и это доказывает его знакомство с Русским языком, о занятии которым он упоминает. В его путешествии по России важны топографические заметки о тех местах, по которым он проехал. Проводник иностранцев, говоривший довольно хорошо по-немецки, как видно, давал нередко ложные объяснения; вот отчего происходили ошибки Стрюйса на первых порах, пока он познакомился с Русским языком и мог проверять рассказы один другим. Коньки, как видно, не были известны, по крайней мере в селах, и этим объясняется удивление всего села, если только оно не было возбуждено особенным искусством Голландцев кататься на коньках. Встреча с разбойниками под Торжком, на большой дороге, днем, весьма характерна и вряд ли выдумана. Тоже можно сказать о сопротивлении жителей в Спас-Заулоке и нежелании их дать ямских лошадей. В Москве пребывание иностранцев на квартире, в качестве постоя, было неприятною для Москвичей повинностью. Стрюйс запомнил невылазную грязь в Москве. Интересны сведения его об естественных произведениях в России. Важно было бы проверить его заметки о том, что даже во Владимирской области урожай давал сам 25; в Рязанской же области почва, по его словам, еще плодороднее. Рассказ о молодом человеке, видевшем до свадьбы свою жену слепую на один глаз, не лишен вероятности, хотя обстоятельства, сопровождавшие сватовство и женитьбу, противоречат нравам и обычаям Русских XVII века. Стрюйс подтверждает употребление при венчании искусственных цветов вместо металлического венца; но кажется, он неверно или неясно говорит о том, что родители жениха и невесты сидели в церкви. Заметил он, что в настоящее время не встретишь дворянина, у которого бы в саду не росли цветы, а прежде считали это смешной забавой. Не ускользнуло от его наблюдательности и другое явление, хотя и неискусно выраженное словами: «царь выше всех законов»; а в другом месте он замечает, что «ему принадлежит право жизни и смерти; словом, нет монарха самостоятельнее Русского царя». Важно у него изложение суеверий, рассказы о банях, обычаях; любопытен взгляд на похоронные и некоторые церковные обряды. Нельзя не обратить вместе с путешественником внимания на дешевизну птицы под Дедновым, вообще на дешевизну съестных припасов и полотна на Волге и обилие во всем Волжском крае. Русский язык, по всему течению Волги до её впадения в Каспийское море, был распространен более всех других языков между многочисленными инородцами, населявшими берега великой реки. Нагорные и луговые Черемисы, Ногайцы и Калмыки обращали людей, захваченных силою, конечно за исключением Русских, в рабство. Вообще все заметки об инородцах важны. Рассказ о подвиге Хабарова, сохранившийся в устах народа, показывает уважение сего последнего к царской власти. Стрюйс свидетельствует о разведении винограда под Астраханью еще в первой половине XVII века. Он записал, что у низовьев Волги вовсе не дорожат рыбой: вынув икру, бросают ее за негодностью и лишь изредка солят ее, впрочем только для отправки в Московское государство, где ее покупает простой народ.
Таково вкратце содержание путешествия Стрюйса по России. Дальнейшая жизнь его полна приключений. Судно, на котором он с товарищами бежал из Астрахани, было выброшено на Дагестанский берег. Всех, плывших на нем, взяли в плен. Стрюйса отвели к хану или шамхалу Байянскому на Юг от Тарку; потом продали одному Персу; затем он переменил хозяина и после различных переездов был опять куплен в Шемахе одним Грузином, посланником Польского короля. Год спустя, Стрюйс заплатил выкупные деньги за себя этому покровителю, у которого он вовсе не хотел наниматься, и 30 Октября 1671 года присоединился к каравану, отправлявшемуся в Испагань. Отсюда пробрался он в Ширас, Лар и Гомрон, отплыл в Батавию, и после бесчисленных приключений, возвратился в третий раз, 7 Октября 1673 года, в Голландию. Несколько времени спустя, он уехал в Дитмарш (Датскую землю выше Гамбурга), где умер в 1694 году.
Мы не будем останавливаться на всем понятном значении известий иностранцев о России. Историк государства, церкви[10] и других важнейших сторон народной жизни не долго будет заниматься ими, или придавать им особенное значение: политическая и другие стороны народной жизни в достаточной степени исчерпываются своими, домашними источниками. Но прошлый быт общественный и частный в сильной степени нуждается в его освещении наблюдательными иностранцами. В этом отношении известия их несомненно драгоценны. Не политической истории своей будем мы учиться по известиям иностранцев, а подмечать бытовые черты, схваченные ими на лету, вскользь, как посторонними образованными наблюдателями в такой непохожей на остальную католическую, а позже протестантскую Европу стране. В России всё их поражало: церковь, правление, сильная царская власть, подчинение ей, государственное устройство, даровитый народ, способный к высокому развитию, соседи-инородцы, казачество; обо всем сообщали они в своих записках, не упуская из виду того, к чему свои домашние источники, так сказать, пригляделись, считали слишком обыкновенным, не стоящим внимания. Но известия иностранцев и преимущественно сообщаемые ими бытовые черты не вполне очищены критикой. Для этого нужно облегчить знакомство с ними. Между тем у нас вообще мало переведены описания путешествий иностранцев. Многие из них вовсе неизвестны на Русском языке; некоторые известны только в извлечении.
Известия иностранцев о России обращали на себя преимущественное внимание гг. Костомарова, Ключевского, Аристова, Замысловского, Рущинского; пользовались ими Устрялов, Погодин, покойный С.М. Соловьев, г. Бестужев-Рюмин и др., но с иными целями, и меньше всего обращалось внимания на бытовые черты. Известиями Стрюйса пользовались А.Н. Попов, Костомаров, покойный Соловьев. Ключевский[11], но как-то случайно, не придавая, может быть, особого значения его заметкам. Но еще при Петре Великом было у нас обращено внимание на показания Стрюйса, и переведено было его путешествие[12]. Не боясь упрека в пристрастии к предмету своего перевода, мы готовы настаивать на важности известий этого иностранца, знавшего Русский язык, прожившего около двух лет в России и не отделенного, подобно посланникам, их секретарям и свите, от народа, даже во время путешествия. Впрочем, собранные им бытовые черты должно очистить критически. Мы оставляем это на будущее время, понимая, как бытовая история у нас мало разработана, вследствие недостатка источников и их недоступности. Мы не имели возможности сравнить всех изданий и преимущественно Французских с Голландскими и Немецкими и сличали только два Французских: Лионское, 1682 г. (с него сделан наш перевод) с Руанским, 1724 г. Парижское, 1827 г., сокращенное с сохранением анекдотической части, не имеет никакого значения. По отношению к изданиям 1682 и 1724 годов мы убедились, что первые старинные издания вернее, а последующие или представляют простую перепечатку, или же наполнены ошибками и не имеют ничего общего с развитием исторических и географических знаний. С Немецким переводом, при посредстве перевода А.Н. Попова, мы сравнили лишь некоторые места.
Голландский подлинник, сколько нам известно, существует в России только в Императорской Публичной библиотеке. Московские ученые пользовались Немецким переводом.
Во всяком случае, даже до критической разработки известий Стрюйса, мы думаем, что на его известия обратят внимание составители местных историй, и в особенности историки городов: Псков, оба Новгорода, Москва, Казань, Астрахань и другие города были предметом наблюдательности наивного Голландца и его заметок.
Его известиям придавали цену и современники, не соотечественники, а писатели народа чуждого и даже враждебного тогда Голландцам. Приведем некоторые заметки из предисловия Французского переводчика: «Третье путешествие Стрюйса начинается Московией, и я думаю, что ничего нельзя присоединить к его замечаниям; потому что как о состоянии страны, так и о нравах жителей, трудно будет что-нибудь сказать более законченного… Так как торговля была целью путешествия, то он много заботился о том, чтобы везде, где был получить подробное сведение об этом предмете. Все это пересыпано рассказами о случаях и приключениях, которые могут доставить отдых уму. Не подражая большей части путешественников, которые останавливаются только на том, что их сильнее поражает, он представляет планы городов, рассказывает о религии, нравах, обычаях в виденных им странах. Он не преминет при случае рассказать о дворцах, церквах, публичных площадях, крепостях, сражениях и внешнем благоустройстве. Два письма, которые приложил я к описанию этого путешествия (продолжает Француз) имеют весьма много связи, так как составляют продолжение того, что говорилось об Астрахани, о которой автор рассказывал до той поры, когда казаки осадили ее, взяли, разграбили и внесли полное смятение, которое обыкновенно причиняет грубый победитель»[13].
Доказывать справедливость известий о России Стрюйса, как поступил А.Н. Попов[14], нет нужды. Если в чем они нуждаются, так разве в сличении их с другими и объяснении. Еще автор заметки о жизни Стрюйса опрометчиво заявил[15], что Стрюйс смешон желанием обмануть читателей, на пример, рассказом о своем восхождении на Арарат, где некий отшельник дал ему обломок от Ноева Ковчега. Journal des Savants 21 Июля 1681. г. в отчете об описании путешествия Стрюйса, приводит некоторые другие сообщаемые им лживые факты, например, о том, что он видел на берегах Волги собственными глазами живую траву, похожую на ягненка — Баранец или Agnus Scythicus.
Можно ли винить человека за то, что он разделял ошибки и предрассудки своих современников? Всякий может убедиться, что Стрюйс слышал подробности об агнусе Скифском еще на родине, в Амстердаме: в коллекции первого тогдашнего ученого в Амстердаме, анатома Сваммердама, он мог видеть даже мнимые смушки этого ягненка[16]; в России он с удовольствием записал рассказ, подтверждающие одну из старинных бредней и считает даже излишним лично убедиться в действительности, как можно догадываться об этом из его рассказа[17]. Укор Стрюйсу автора статьи E-s, напечатанной у Мишо, в том, что он — человек без образования, скорее может быть обращен в похвалу ему, как наблюдательному путешественнику: схоластика заразила бы его предрассудками, которые мешали бы его наивному рассказу. Аделунг также говорит[18], что сочинение Стрюйса, «по малой степени образования сочинителя, представляет много известий неосновательных и неверных». Убедившись в ошибочности отзывов почтенного ученого о Боплане, Ламберти, Де Люке и др., мы с осторожностью и недоверием отнеслись к его мнению. В самом деле, как бы в подтверждение такого взгляда, читаем у Аделунга ниже: «Любопытен рассказ об плавании Стрюйса со Стенькою Разиным по Волге (?!)». Это — совершенный вымысел, доказывающий, что Аделунг вовсе не читал сочинения Стрюйса. Говоря затем, что «многие сомневались даже в том, точно ли Иоанн Стрюйс находился в России», Аделунг ссылается на Немецкое сочинение по Русской истории, Мюллера[19]. Не изучив непосредственно описания Стрюйса, Аделунг продолжает: «Сомнение в том, был ли он в России должно приписать только неосновательности и неверности его известий»[20], и при этом приводит какого-то неизвестного автора литературной истории Франции[21], который вскользь, между прочим, легкомысленно высказывает мнение об описании Стрюйсом своего путешествия по малоизвестной еще тогда в историческом, географическом и этнографическом отношениях стране, какою была для западной Европы Россия.
Вот на таких-то шатких основаниях составилось убеждение в мнимой ложности известий Стрюйса. Судьями его явились люди, мало знакомые с его сочинением, а в особенности с предметом оного; они произнесли свой приговор давно, когда страна, описанная Стрюйсом, была малоизвестна. Правда, он не избег ошибок; но последних у него далеко не больше, чем у других иностранных путешественников, и они выкупаются многими верными сведениями, которых не удалось собрать прочим иностранцам, бывшим в иной обстановке, не столь благоприятной для знакомства с народом, в какой был простой наемный парусный мастер, по положению мало отличавшийся от матросов; сии последние получали в год жалованья только 7 флоринами меньше Стрюйса[22]. Сам Стрюйс, капитан Бутлер и неизвестный автор другого дневника, веденного на корабле «Орел» обратили внимание на бунт Стеньки Разина, на это громкое событие, «приведшее в ужас и ожидание всю Европу», как выражается один иностранец-современник.
Вопрос о торговле с Средне-азиятскими странами, который послужил поводом к путешествию Стрюйса, благодаря нашему движению в глубь Азии, возбуждает ныне внимание всего Запада, а для нас, Русских, в особенности исполнен великого значения.
Петр Юрченко.