Лондон, 25 сентября 1711.
[ вторник ]
Обедал в Сити и на обратном пути отнес свое 30-е в почтовую контору, а придя домой, обнаружил письмо от … В жизни не читал ничего более возвышенного! Целых три с половиной страницы in folio, из них первые две заполнены сатирой на Лондон с его многолюдьем и суетой (автор явно позаимствовал их из какого-нибудь своего школьного сочинения), а остальные полторы страницы изведены на просьбу похлопотать перед лордом-казначеем о пенсии для вдовы вашего таможенного комиссара миссис Саут[639]. Сочинитель сего письма — милейший и рассудительнейший малый из всех, кого я имел удовольствие когда-либо лицезреть или когда-либо окунавших перо в чернила. Понятия не имею, что ему ответить, чума его забери. У меня и без него хватает таких просителей здесь, в Англии. Я, пожалуй, напишу ему, что никогда в глаза не видал никакого лорда-казначея; хорошо помню, что в бытность его здесь я старательно избегал упоминать при нем имена вельмож из опасения, чтв он растрезвонит об этом в Ирландии. И в довершение всего мои хлопоты должны остаться в тайне, чтобы о них, не дай бог, не проведал герцог Болтон[640], который может счесть ходатайство такого лица слишком незначительным. Никогда еще не читывал такого пр[оклято]го письма; меня так и подмывает переслать его вам. — Отправлю вам хотя бы образчик, первое попавшееся на глаза место, не выбирая. «В сем месте (подразумевается лондонская биржа), являющем собой компендий сей новой древней Трои, как сама она олицетворяет собой весь суетный мир, я испытал такое пресыщение, что наскучил людьми и вознамерился впредь навеки погрести себя под тенистым кровом …….» Да будет вам известно, что кое-кто именовал Лондон Новой Троей. Не угодно ли еще немного? Тогда вот еще несколько строк для Стеллы, ей они придутся особенно по вкусу. «Сей удивительный театр (подразумевается Лондон) был для меня не более, чем пустыней, и я буду меньше сетовать на одиночество, размышляя о крушении своих упований где-нибудь в Коннахте[641] или среди бесконечных болот Аллена». И, наконец, чтобы покончить с этим, еще один кусочек для миссис Маргрет. «Их королевский фанум, где они ежедневно поклоняются своему идолу — Златому тельцу, казался мне точным подобием пчелиного роя, что без устали трудится под тяжким бременем забот». Фанум — это храм, однако он подразумевает под ним биржу, а Златой телец — это деньги. Ну вот, теперь и миссис Маргрет получит свою долю удовольствия. Ну, и еще кусочек и я… — Ну, ну, не надо так сердиться, я больше не буду. Прошу вас, Стелла, успокойтесь. Очень даже славное письмо, и как не порадоваться, что я принужден иметь в числе знакомых такого бесстыжего пса! — Подготовка к заключению мира продвигается довольно успешно. Нынче утром Прайор провел два часа с секретарем. Мне сказали об этом, когда я зашел туда вскоре после его ухода. Похоже, что его вскоре снова отрядят во Францию, и тогда я усажу кого-нибудь сочинить отчет о его второй поездке: надеюсь, что первый вы уже видели. Дурацкое письмо этого пса настолько вывело меня из себя, что я долго ничем не мог заняться.
26. Вчера и сегодня у меня был Бернидж; я послал за ним, чтобы предупредить о том, что доктор Арбетнот настойчиво добивается назначения капитаном своего брата. Его брат всего только прапорщик, однако доктор пользуется большим влиянием на королеву. Он, правда, сказал мне, что не предпримет ничего такого, что было бы во вред джентльмену, являющемуся моим другом, да и я постарался расположить в пользу Берниджа его полковника и господина секретаря. Бернидж с грустью рассказал мне сегодня, что его соперник написал из Виндзора (куда он отправился хлопотать), что будто бы добился успеха, и Бернидж настроен весьма мрачно. Я уговорил вчера секретаря написать письмо полковнику Берниджа и замолвить за него словечко. Надеюсь, что ему это поможет; кроме того, я написал доктору Арбетноту в Виндзор и просил его не чинить для Берниджа препятствий. Обедал я в Сити в таверне Понтэка со Стрэтфордом, что обошлось мне в семь шиллингов; он, конечно, уплатил бы сам, но я этому воспротивился. Я продал свои акции Английского банка и поместил деньги в другие процентные бумаги и хочу, чтобы Парвисол попросил Хокшоу при первой же возможности возвратить мне деньги, потому что намерен их тоже поместить в процентные бумаги, а до тех пор одолжу ровно столько же у господина секретаря, любезно предложившего ссудить меня такой суммой. Послушайте, сударыни, отправляйтесь-ка к декану.
27. Бернидж опять приходил ко мне сегодня утром, он был чрезвычайно обеспокоен, да и я, признаться, тоже, однако днем за обедом у лорда-казначея мой брат Джордж Грэнвил, военный министр, протомив меня некоторое время, сообщил затем, что доктор Арбетнот отказался от своего первоначального намерения, потому что не хотел причинять вред моему другу, и что его брат получит должность лейтенанта, а Бернидж будет назначен капитаном. Я зашел после этого к Берниджу на квартиру и наведался в солдатскую кофейню, чтобы успокоить его, однако нигде его не застал, а посему просил передать ему записку и надеюсь увидеться с ним завтра. Он живет теперь в достатке: получает десять шиллингов в день, кроме законного плутовства. Ему, правда, приходится отдавать по негласному уговору часть денег своему полковнику, но это очень незначительная сумма; полковник весьма к нему благоволит и все удивляется, как много у него друзей. Теперь его дело окончательно улажено, и мне не придется больше о нем заботиться. — Я довольно рано ушел сегодня вечером от лорда-казначея, но секретарь последовал за мной и попросил поехать с ним в В…… Едва я успел написать первую букву слова, начинающегося с В (я собирался написать Виндзор), как вошел слуга мистера Льюиса и передал мне прелестное шутливое письмо от доктора Арбетнота, извещающего меня, что, в согласии с моим желанием, он как раз нынче утром отказался от всяких притязаний на эту должность в пользу Берниджа и что королева велела мистеру Грэнвилу подыскать для его брата вакантное место капитана в какой-нибудь другой роте. Независимо от того, сделано ли это из желания угодить мне или нет, мне остается только счесть этот поступок за любезность. Доктор Арбетнот пишет, что как раз сегодня утром он просил ее величество отдать роту мистеру Беониджу. Я чрезвычайно доволен столь успешным завершением этого дела. Вы, возможно, сочтете, что я слишком докучаю вам подробностями касательно Берниджа, однако мне кажется, что его судьба вам небезразлична.
Виндзор, 28. Я приехал сюда на день раньше обычного по настоянию господина секретаря и ужинал с ним и Прайором и еще двумя тайными послами из Франции и французским священником[642]. Мне неизвестны имена этих посланников, но они прибыли по поводу договора о мире. Имена, которыми называл их секретарь, как я полагаю, вымышленные; а сами они произвели на меня впечатление людей весьма здравомыслящих. Мы уже уладили все дела с Францией и притом к немалой чести и выгоде для Англии, и королева пребывает сейчас в чрезвычайно хорошем расположении духа. Все эти новости — величайшая тайна, хотя вообще-то публика осведомлена о том, что дело идет к заключению мира. Граф Страффорд поедет скоро в Голландию, чтобы сообщить там о предпринимаемых нами шагах. Придется им, черт бы их побрал, кое-чем поплатиться, но мы заставим их это проглотить, чума на их голову. Французские послы беседовали с нами до часа ночи, а потом мы до двух проговорили наедине с секретарем, так что согласитесь, сударыни, что уже довольно поздно и вашему маленькому нахальному Престо пришло время улечься в постель и заснуть. Благослови господь бедных малюток МД; надеюсь, они уже крепко спят и видят во сне Престо.
29. Лорд-казначей по обыкновению своему приехал сегодня вечером в половине девятого в кромешной тьме. Мне надоело выговаривать ему, а посему я похвалил его за то, что он прислушивается к советам друзей и приехал так рано, и прочее. Вечером я провел два часа с леди Оглторп[643], а потом поужинал с лордом-казначеем (обедал я за гофмаршальским столом) и просидел с ним до двух часов ночи: таковы последствия его пребывания здесь; я принужден с ним ужинать, а он, окаянный, имеет обыкновение бодрствовать до глубокой ночи. Лорд-хранитель печати и секретарь не пришли, они не в состоянии просиживать с ним столько времени. Эти продолжительные бдения причиной тому, что мои записи в дневнике так коротки. Я намерен остаться здесь на всю следующую неделю, чтобы побыть одному и иметь возможность завершить нечто чрезвычайно важное, чем я сейчас занят и что должен закончить как можно скорее. Тогда я начну подумывать о возвращении в Ирландию, если только мне позволят, но я, право, не знаю больше ничего, что мне могли бы поручить. Я поблагодарил доктора Арбетнота за его доброту к Берниджу, чье назначение уже подписано. Ей-богу, я жажду услыхать что-нибудь о здоровье Стеллы и о том, как она себя чувствует после уэксфордских вод.
30. Королева не была нынче в часовне: у нее небольшой приступ подагры; но, как говорится, нет худа без добра, потому что проповедь читал какой-то тупица. Я отобедал у моего брата Мэшема в узком кругу и явился к лорду-казначею лишь в одиннадцать часов, то есть после ужина, притворясь, будто я ошибся часом; так что я ничего не ел, а вскоре после двенадцати компания разошлась, потому что хранитель и секретарь не захотели остаться, и я таким образом избежал на сей раз ночной попойки. Прайор уехал вчера со своими французами, и в городе чего только не говорят. Некоторые уверяют, будто признали в одном из французов аббата де Полиньяка[644], другие клянутся, что это был аббат дю Буа[645]. Возможность заключения мира приводит вигов в ярость, однако даю вам слово, ребятки, мы-таки заставим их побеситься. Идите, идите, идите к своему декану, юные дамы, и не забивайте себе мозги политикой, потому что после вод она не только совершенно бесполезна, но даже решительно вредна и ударяет в голову. Идите и получите двух черных тузов и фишку за Манильо.
1 октября. Сэр Джон Уолтер[646], выпивоха и славный малый, который дежурит сейчас при дворе, не желая отстать от вига полковника Годфри, пригласил меня отобедать нынче за гофмаршальским столом. Одновременно я был зван вместе с мистером Мэшемом на пиршество к мэру, но пришел слишком поздно, потому что поджидал лорда-казначея, желая попрощаться с ним; в конце концов, поскольку лорда-казначея все не было, а я твердо вознамерился не упускать из-за него двух обедов сразу, мне пришлось незаметно возвратиться к гофмаршальскому столу. Я попрощался нынче с моим другом и ходатаем лордом Риверсом; в четверг он по повелению королевы уезжает в Ганновер. Секретарь поедет в Лондон только завтра; он, я и еще два приятеля скромно распили бутылку вина и в двенадцать разошлись; он уедет завтра в седьмом часу утра, так что я с ним не увижусь. В его отсутствие я могу распоряжаться его погребом и понемногу пользоваться им. Лорд Дартмут и мой друг Льюис пробудут здесь всю эту неделю, но мне еще ни разу не удавалось напроситься к Дартмуту на обед. Правда, Мэшем обещал позаботиться обо мне; я учтиво подал руку его жене, когда она выходила нынче из кареты, и денька через два должен сделать ей визит. И у вас, стало быть, довольно длительное время стояла самая прекрасная погода, какая только бывает на свете, но я каждый день огорчаюсь при мысли, что она вот-вот кончится. Я ничего сегодня не делал, потому что очень разленился.
2. Мой приятель Льюис и я, не желая объедаться и томиться в чересчур большой компании, пообедали с почтенным Джимми Экершелвм, чиновником королевской кухни, который сейчас дежурит, и я заранее заказал, что буду есть, но этот невежа взял и навязал нам общество дворцового привратника, вашего знакомца Ловета. К концу обеда этот Ловет после всякого рода экивоков объявил, что уже имел честь видеть меня прежде в Мур-Парке и, как ему кажется, припоминает мое лицо, на что я ответил, что, как мне кажется, я тоже его припоминаю и весьма рад его видеть и прочее, после чего тотчас ретировался, потому что уж очеиь он был развязен. Весь день нынче лил дождь, боюсь, что хорошая погода у нас кончилась. После обеда я до того разленился, что сел играть с Льюисом в пикет по двенадцать пенсов и выиграл семь шиллингов; это все, что мне удалось выиграть за целый год. Я, правда, всего-то играл раза четыре, не больше, и, как мне кажется, всякий раз в Виндзоре; и то сказать, карты очень дороги, за каждую колоду надо платить шесть пенсов пошлины — сущее разорение для мелких игроков.
3. Мэшем пригласил меня нынче утром проехаться с ним верхом, поскольку опять установилась прекрасная погода, но я был чрезвычайно занят и послал свои извинения, попросив, однако, чтобы он позаботился о моем обеде. Обедал я с ним, его женой и свояченицей, миссис Хилл, которая пригласила нас к себе на обед на завтра, а утром мы собираемся совершить прогулку. Вечером я просидел до восьми с леди Оглторп, а потом пошел домой, чтобы сесть писать; я разыскал женщину, которая держит ключи от дома, и она сказала, что их взял Патрик. Делать было нечего: до девяти я в нетерпении слонялся по галереям, а потом отправился в музыкальное собрание, куда меня так часто зазывали, но, утомясь за полчаса этой прелестной дребеденью, улизнул настолько незаметно, что привлек к себе всеобщее внимание, после чего снова слонялся по галереям до начала одиннадцатого. Затем соизволил вернуться Патрик. Войдя в дом, я притворил за собой дверь в комнату и с размаху съездил его несколько раз по уху. При этом я вывихнул себе большой палец на левой руке, но почувствовал боль только после того, как Патрик убрался. Он был чрезвычайно испуган и растерян.
4. Это был прекраснейший в мире день, и в одиннадцатом часу мы выехали на прогулку, целый поезд знатных особ. Герцогиня Шрусбери в коляске, запряженной одной лошадью, и с ней мисс Тачит[647]; миссис Мэшем и камеристка миссис Скарборо в одной из колясок королевы; потом две фрейлины — мисс Форстер и мисс Скарборо[648], а также миссис Хилл — все трое верхом. Герцог Шрусбери, мистер Мэшем, Джордж Филдинг[649], Арбетнот и я — все тоже верхом. Лошадь, на которой ехала миссис Хилл, была нанята для мисс Скарборо, но миссис Хилл любезно согласилась поехать на ней, тем более, что у ее собственной лошади сейчас ссадина и ехать на ней было невозможно: она то и дело брыкалась и вздрагивала; впрочем, и нанятая лошадь не стоила и восемнадцати пенсов. Мне пришлось одолжить редингот, башмаки и лошадь; одним словом, ради этой прогулки нам пришлось преодолеть столько же затруднений и даже больше, чем когда мы бывало выезжали целой компанией из Трима к Лонгфилдам[650]. Мой редингот был из светлого камлота с красной бархатной отделкой и серебряными пуговицами. Мы проехали около двенадцати миль по большому парку и близлежащему лесу, и я долго беседовал с герцогиней. Домой мы возвратились к двум, и мистер Мэшем с женой, Арбетнот и я пообедали у миссис Хилл. Арбетнот очень всех нас огорчил, сказав, что у него появились следы крови в моче и в ближайшие двенадцать часов он ожидает жестоких колик, он сказал, что никогда в таких случаях не ошибается, и у него был такой вид, будто назавтра ему предстоит жестокая пытка. Мне остается лишь надеяться, что как-нибудь все обойдется: он чрезвычайно порядочный человек, и я ему многим обязан. После обеда прошел небольшой дождь, но потом опять распогодилось. Леди Оглторп прислала сказать мне, что ей необходимо со мной поговорить и, как оказалось, лишь затем, чтобы сообщить мне о желании леди Рочестер[651] поближе со мной познакомиться. Но это сообщение несколько запоздало, поскольку я уже не влюблен больше в леди Рочестер: меня высмеяли из-за нее, потому что она старовата. Арбетнот выразил надежду, что боль, которую я чувствую в большом пальце, вызвана не подагрой; он будто бы не раз убеждался, что люди склонны ошибаться на этот счет. Я никак не припомню, чем именно эта боль была вызвана, но только я почувствовал ее как раз после того, как поколотил Патрика, а теперь палец болит уже меньше, так что Арбетнот, я полагаю, все же неправ.
5. Герцогиня Шрусбери прислала мне приглашение на обед, но вчера вечером, когда приходил ее слуга, меня не было дома, так что мне пришлось нынче утром послать ей свои извинения, поскольку я уже приглашен, о чем весьма сожалею. Миссис Форстер укоряла меня вчера за историю с фрейлинами, но я честно сказал ей, что это не моя затея, убедившись, что они отнеслись к этому крайне неодобрительно, а с меня и без того достаточно ссоры с этим мужланом сэром Джоном Уолтером, который с тех пор, как я пообедал с ним, поносит меня везде, где только не появится: я, видите ли, будто бы разбранил королевскую кухню и вино и объявил, что на столе не было ничего съедобного, и вся эта д[явольска]я ложь основана лишь на том, что после обеда, похвалив вино, я сказал, что оно показалось мне несколько слабоватым. Вы бы подивились, узнав, как все мои друзья смеются по поводу этой ссоры, а уж если о ней проведают хранитель, казначей и секретарь, то это будет для них отличная забава. Я обедал с полковником Годфри, потом часок славно прогулялся на террасе, а потом возвратился домой поработать. Однако становится довольно-таки холодно, а у меня здесь при себе нет ни одного камзола.
6. До сего дня я ни разу не обедал со здешними капелланами, хотя мой приятель Гастрел и декан Рочестера часто меня приглашали; поскольку нынче я не был никуда зван, то отправился к ним: их стол при дворе самый скудный. Посуда была оловянная. Каждый капеллан, дослужившись до декана, оставляет им что-нибудь из столового серебра, так что у них собралась какая-то малость, кое-какое старье. Один капеллан, назначенный деканом Питерборо (округ плохонький), объявил, что коль скоро он всего-навсего декан Пьютерборо[652], то не оставит никакой серебряной посуды, а на нет и суда нет. Сегодня получено известие, что экспедицию, возглавляемую мистером Хиллом, постигла неудача; я навестил поэтому миссис Мэшем и миссис Хилл, которые доводятся ему сестрами, чтобы выразить им свое сочувствие. Я посоветовал им непременно пойти нынче вечером в музыкальное собрание, чтобы не показать и вида, что они пали духом, и прочее, и, рассудив, что я прав, они послушались моего совета. Боюсь, что мистер Хилл и его адмирал допустили какую-нибудь оплошность; мы, однако же, виним во всем шторм. Я поужинал с секретарем, а потом мы вместе пошли на ужин к лорду-казначею и просидели у него до двенадцати. Секретарь весьма подавлен известием о неудаче Хилла, потому что эта экспедиция была снаряжена по его настоянию и он возлагал на нее большие надежды; что же до лорда-казначея, то он был весел не менее, чем обычно, и все шутил по поводу моей ссоры с сэром Джоном Уолтером. Я сказал, что единственное, чем я обеспокоен, так это тем, что они, чего доброго, возьмут с него пример, слишком много о себе возомнят и выйдут из-под моей власти; я, мол, и не рассчитывал на то, что мне будут повиноваться такие медведи, хотя люди мне повинуются. Они пообещали слушаться меня, как прежде, и мы вволю посмеялись. — А теперь я улягусь в постель, потому что еще больше похолодало; а у вас, небось, горит камин, и вы сидите себе дома за картами.
7. Лорд Гарли и я обедали нынче в узком домашнем кругу с миссис Мэшем, миссис Хилл и моим братом Мэшемом. Я встретил при дворе лорда Галифакса, мы поздоровались и разговорились, но тут подошла герцогиня Шрусбери и стала упрекать меня за то, что я не явился к ней на обед; я ответил, что не в моих правилах так быстро уступать желанию дамы, потому что обычно я ожидаю от дам больших авансов и особенно от герцогинь. Она обещала повиноваться любому требованию, какое мне угодно будет ей предъявить, после чего я согласился отобедать у нее завтра, если только не принужден буду срочно отправиться в Лондон, а это может произойти еще до обеда. Леди Оглторп свела меня сегодня в гостиной с герцогиней Гамильтон, и я выказал ей некоторое расположение, но только самую малость. Все подтрунивают над Уолтером. Он сказал лорду-казначею, что тот будто бы переманил к себе все общество, которое должно было с ним обедать, на что милорд ответил: А я пошлю к вам взамен доктора Свифта; лорд-хранитель попросил его быть впредь осмотрительнее в своих поступках, потому что, как он сказал, доктор Свифт не только наш общий любимец, но и наш повелитель. У лорда-казначея собралась за ужином обычная компания, и мы расстались около двенадцати.
Лондон, 8. Думаю, что я едва ли еще раз поеду в Виндзор, потому что королева, как мы ожидаем, в ближайшие десять дней переедет в Хэмптон-Корт. Прошлой ночью ударил мороз, и сегодня немилосердно холодно. Мне так и не удалось пообедать с герцогиней, потому что я уехал из Виндзора вместе с лордом-казначеем в половине второго и по пути мы завернули в Кенсингтон, куда миссис Мэшем отлучилась на два дня проведать своих детей. Я пообедал или скорее поужинал с лордом-казначеем и ушел от него только в одиннадцатом часу. Тиздал и его благоверная после очередной семейной перепалки изволили уже отбыть во свояси. Вчера я получил два письма, которые были вручены мне у мистера Мэшема: одно от Форда, а другое от наших маленьких МД, № 21. Мне не хотелось говорить вам об этом до сегодняшнего дня, просто не хотелось, и все тут; я отвечу на него только в следующем письме, потому что из-за пребывания в Виндзоре прошлое мое письмо вышло на дна дня длиннее обычного, и я хочу это исправить. Ну, что ж, сударыни, мне надобно ложиться спать. Дорога была сегодня сухая, как в середине лета. Завтра это письмо будет отправлено.
9. Утро. Льет, как из ведра. Наши погожие дни, по-видимому, кончились. Как вы думаете, не надеть ли мне сегодня камзол? Хорошо, так и быть, надену, чтобы угодить МД. Я намереваюсь пообедать сегодня дома бараньей отбивной и кружкой пива. В городе все еще никого нет. Лорд Страффорд уехал в Голландию, чтобы сообщить там о шагах, предпринятых нами к заключению мира. Вскоре мы услышим, что ответили голландцы и как они это восприняли. Нижайший поклон от меня миссис Уоллс, миссис Стоит и Кэтрин. — Доброго утра, дражайшие сударыни, и прощайте; и да благословит всемогущий господь МД, бедных, маленьких, дорогих МД, да-да, именно так, и Престо тоже. Вечером я опять вам напишу, то есть я начну новое письмо.
Сия приписка предназначается для МД, ведь и поля тоже следует заполнять[653], дерзкие плутовки.