Приемные родители
Хата Тараса битком набилась женщинами, пришедшими давать Аксинье советы, как обращаться с младенцем, как и чем его кормить и как его укачивать. Одна из них обратила внимание на то, что у ребенка на шее не было крестика.
— Ай, родимые, да у него имени нет! — воскликнула она.
— А и вправду нет! — обеспокоилась Аксинья. — Тарас, а Тарас! — окликнула она мужа, который уже успел снова приняться за работу.
— Что еще там? — послышался из мастерской голос столяра.
— Подь сюда, дело есть.
— Ах, чтоб вас!.. — проворчал Тарас и заглянул в другую половину хаты, где находилась Аксинья, окруженная соседками.
— У младенчика имени нет… — сказала Аксинья, подняв глаза на мужа.
— Нет, так и нет! А я-то тут при чем?
— А ежели он не крещен?
— А не крещен, так не крещен. Я его крестить не могу: я не поп.
Равнодушный тон Тараса огорчил и разозлил Аксинью.
— Ты, Тарас, никак ополоумел… С этим шутить не смей!.. Ребенок должен имя иметь… А то ты не знаешь, как его зовут, а на прокормление взял…
— Не я взял, а пристав дал, — перебил Тарас жену. — А касательно крещения вот тебе что скажу: крестить сейчас не будем, а окрестим после успенской, потому теперь денег нет.
— А как же мы его звать-то будем?
— Рыжиком пока что зови его.
— Слыхали вы, люди добрые? — развела руками Аксинья, обращаясь к соседкам. — Рыжиком велит младенца звать.
— Такого имени и в святцах нет, — заискивающим голосом, улыбаясь во весь рот, заметила Ариша Брехуха.
Ариша два месяца была в ссоре с Аксиньей и не ходила к Зазулям. Сегодня же она воспользовалась удобным случаем и проскользнула вместе с другими в хату Тараса.
— Уж я там не знаю, есть ли али нет такое звание в святцах, а знаю я, что мне некогда бабьи разговоры разговаривать, а потому просим вас, гости дорогие, навестить нас после ярмарки, — сказал Тарас и, низко поклонившись, ушел в другую комнату, где стоял его верстак.
Соседки поняли намек Тараса и одна за другой стали убираться подобру-поздорову.
— Самим жрать нечего, а туда же, в благодетели лезут: сирот на прокормление берут! — злобно проворчала Ариша, выйдя на улицу.
Зазули были действительно бедные люди. Случалось, что у них не было куска хлеба в доме. В такие дни Тарас старался как можно меньше бывать дома и уходил в кабак заливать горе. Аксинья выходила из себя и устраивала мужу бурные сцены. Но не всегда Зазули ссорились. Бывали дни, когда они жили дружно. Случалось это тогда, когда Тарас, получив за работу деньги, приносил их домой и отдавал жене. В такие дни Аксинья буквально перерождалась. Из сварливой, а подчас даже несносной бабы она превращалась в нежную и любящую жену.
Нередко Тарас, возвращаясь домой с деньгами и будучи совершенно трезвым, притворялся пьяным, чтобы подшутить над женой и доказать ей, как часто она его ругает незаслуженно. Вот как это он делал: надвинув на лоб шапку и сделав пьяные глаза, он медведем вваливался в хату и кричал: «Оксана!.. Я пьян!..»
А для пущей убедительности Тарас срывал с головы шапку и бросал ее на пол. Немедленно появлялась Аксинья. С одного взгляда жена догадывалась, что муж притворяется, но не показывала вида и, в свою очередь, принималась осыпать Тараса всяческими ругательствами.
Зазуля, спокойно выслушивая эту незаслуженную брань, от души радовался, что так удачно обманул глупую бабу. А когда Аксинья, окончательно войдя в свою роль, хватала кочергу, он поспешно вставал с места, вынимал из кармана деньги и сквозь раскатистый смех говорил жене:
— На гроши да не лайся!
Аксинья принимала деньги и с притворным удивлением разводила руками.
— Разве ты не пьян? — спрашивала она, широко раскрыв большие черные глаза.
Этот вопрос всегда вызывал со стороны Тараса неудержимый громовой хохот.
Таких сцен между супругами давно уже не происходило, потому что дела Тараса шли неважно. В последнее время Зазули жили в долг. За один только лес, из которого Тарас приготовлял столы и табуреты, он должен был около десяти рублей. На Голодаевке это значило: «быть в долгу, как в шелку». Единственно, что еще поддерживало супругов, — это надежда на ярмарку. Аксинья видела, как Тарас старается, как он работает, и не трогала его. Супруги жили надеждой и не падали духом.
Надежда эта не обманула их: ровно через месяц после описанного в первой главе события Тарас благополучно распродал на ярмарке свой товар, уплатил долги и явился домой не только с деньгами, но еще и трезвым.
— Ну, Оксана, кричи караул: все продал и полный карман денег принес, — весело сказал жене Тарас, вернувшись с ярмарки. — Теперь Рыжика окрестить можно.
Аксинья от радости не знала даже, что сказать. Наконец-то ее мечта сбылась, и ребенок останется у нее.
— Совсем расторговался? — спросила Аксинья.
— То есть, вот как расторговался!.. Стали купцы просить, чтобы я им шапку продал, люльку… А за кисет один сто рублей давал, на коленях стоял, а я ему: «Нет, купец-молодец, кисет непродажный, потому его моя законная жена сама делала».
— Полно врать! — остановила Тараса Аксинья, видя, что тот шутит. — А ты лучше о крестинах подумай!
— И думать не о чем: пойду позову кума Ивана да куму Агафью, а вечером напьемся и будем песни играть, а Рыжика назовем Николкой…
— А зачем Николкой?
— А то как же?
— Александром надо.
— Ну ладно… Нехай Александр, — согласился Тарас и за все время в первый раз погладил головку приемыша.
Аксинья с благодарностью взглянула на мужа.
— Наш мальчик? — тихо спросил Тарас и улыбнулся.
— Наш! — живо отвечала Аксинья и тут же добавила: — Наш навсегда, и будет он у меня как родной…
Она наклонилась над корытом и тихо поцеловала ребенка.