Однажды на обрыве над речкой. Егор стал рассказывать. В сущности это не был рассказ, а отрывочный ряд воспоминаний, и то, пожалуй, не личных, а общих солдатских, навеянных Егору массовым ощущением войны.
— Крыли нас немцы, почем зря. Нос высунешь — нос отстрелят. А голову — так голову. Зарылись мы в землю, как змеи. Лежим, шипим. Яд наш при нас. И вдруг подходит ко мне юнкирь.
— Вставай, сукин сын! — А мне встать неохота. Так он меня кнутом.. — Ух, ты! — А мне встать неохота. Так он винтовку схватил, да штыком меня, штыком. — Вставайте! Всех переколем!.. — Тут мы встали, пошли. А немец и почал поливать. У него пулемет отгонялка. Что жиганет, то полоса. Сунулись назад, а у наших пулемет погонялка. Все та же смерть. От своих еще обиднее.
Хачирка всплеснула руками:
— От чужих, от своих!.. Народы, народы немилосливые.
— Некуда нам деться, побегли. Добегли до окопов, а там проволока в три ряда повешена, как сеть. Мы давай рубить да резать. Кто и застрянет на проволоке, как жук. Тут, там, везде вопят да бьются. Которые прорвались, тех немцы покололи. Тут мы назад повернули вполне.
— Как гуси в сетях, — промолвила Фенька Готовая.
Люди, повисшие на проволочной сетке, напомнили ей птичьи охоты. Колымские охотники жердями и камнями загоняют в губительные сети тысячи линялых гусей, а потом бьют их палками или душат руками, или еще проще — перегрызают им горло зубами.
— А кто это юнкирь с кнутом, — спросил неожиданно Викеша, — русский?
— А то кто, чужой? — жестко ответил Егор. — Русский, конечно. Русский, что лошадь, без кнута не возит.
— Не путай, сибиряк, — сердито отозвался Викеша. — Русский бьет, и русский возит?.. Врешь ты! Русский, конечно, стегает челдонов.
Они успели узнать про Егора, что он «сибиряк-дурак», из тех самых сибирских челдонов, которых некогда завоевал Ермак.
Новоселы упрекают староселов, сибирских челдонов, что это их собственных предков завоевал Ермак, а совсем не одних полевых кругоходов татар.
— У, какой вострый, — сказал хладнокровно Егор. — А ты сам кто, русский?
— Русский! — сказала за Викешу Аленка, с известной гордостью. — Политика русская. Его отец на царя бонбами бросался.
— Важное кушанье, — сказал презрительно Егор. — Мы на войне сами бонбами бросаем… А российским попадает поболее сибирских. Сибирского достанешь, либо нет!.. Всех больше на свете битые русские.
— Кто с кнутом? — настойчиво спрашивал Викеша.
— Известно, начальство, офицер!..
— А какое ему имя? — негромко спросил Викеша. Ему почему-то представилось, что Егор ему скажет: Авилов.
— Какой имена!.. Мы разве спрашиваем? Он тебе имя свое пропечатает на морде…
— А я бы его бонбой, — сказала Аленка Гусенок своим сладким, слегка шепелявым голоском.
— Кого? — спросили ребята, заинтересованные.
— Того, который бьеть, — сказала Аленка спокойно и упрямо.
Безрукий пожал плечами.
— А может, и мы?! — сказал он загадочно.
Викеша молчал, в душе его двоилось. Русь бьет, Русь бьют… Бывают различные Руси.
— Я бы убежала, не пошла, — воскликнула Хачирка.
— Быват, убегают которые в леса, — согласился Егор.
О, в леса, — это было знакомое.
— Есть нечего в лесах, — объяснил Егор, — на волчьем положении.
Дети молчали, словно взвешивали, которое положение лучше, человечье или волчье.
— Трудно итти на войну, — сказал Егор. — Когда уезжали по машине, жонки с ребятами ложились под машину: задави нас, машина, досмерти, чем с милым разлучаться!..
И это было знакомое. Горечью внезапной разлуки была напоена кочевая колымская жизнь. Хачирка даже пропела тихонько:
Прощай, радость, жисть, веселье,
слышу, едешь от меня.
Нам должно с тобой расстаться,
тебя мне больше не видать.
А потом помолчала и вздохнула:
— Какая ваша русская жисть…
— Такая, — ответил Егор… Он долго молчал и вдруг затянул тоненьким, чуть слышным голоском:
Из-за речки, за быстрой,
становой едет пристав.
Ой, горюшко, горе, горе,
становой едет пристав.
— Чего это ты поешь? — спросили дети.
— А это русская песня. Вот там, где война была, там и поют. А вы не молчите, подпевайте.
За ним письмоводитель,
сущий вор-грабитель.
И дети подхватили с привычной певучей ухваткой:
Ой, горюшко, горе, горе,
сущий вор-грабитель.
Самая несчастная, злая российская жизнь!..