Расскажу про то, как я себе на ус веревочку намотал.
Я работал в типографии. Потом поступил в художественную школу. Я всегда любил рисовать, и всем нравилось, а больше всех — мне самому.
И вот все кругом стали про меня говорить: «Художник! Художник!» И не в насмешку, как иногда говорят: «Эй, ты, художник от слова худо!», а с уважением: художник!
Я и возгордился и давай перед всеми нос задирать: «Я художник, я все знаю, все умею, фу-ты, ну-ты, близко не подходи!..»
А в типографию меня по старой памяти тянуло. _
Вот я раз пришел туда перед праздниками. А там — суматоха! Белят стены, пишут лозунги, клеят стенгазету, мастерят плакаты, — в общем, готовятся к празднику. Меня увидели — накинулись:
— Вот тебе кумача десять метров, напиши нам лозунг для детского сада печатными буквами. Просим как художника.
Мне, конечно, лестно. Я согласился. Они говорят:
— Может, помощника дать?
— Не надо!
— Может, краски приготовить?
— Не надо!
— Может, кумач разостлать?
— Не надо мне ничего, я сам все знаю!
Развел я в горшочке белил, подбавил для красоты синьки, расстелил кумач, прикнопил его к полу, п получилась у меня красная дорога от стены до стены!
И вот я стал писать:
СПАСИБО ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ ЗА СЧАСТЛИВОЕ ДЕТСТВО.
Только я «спасибо» написал, вдруг, смотрю, с улицы человек в окно заглядывает. Это на третьем-то этаже! А лицо у этого человека все в белых оспинах. Я испугался. А человек говорит:
— Коряво нарисовано, гражданин хороший. Которая буква больше, которая меньше!
Тут я догадался: это маляр в люльке снаружи стену красит, и говорю:
— Не учи ученых.
А сам все-таки взял линейку и стал наводить линии. У меня, верно, все вкось поехало. А линейка маленькая, куцая, разве с ней управишься на десяти метрах? Бился я с ней, бился, и так и сяк — ничего не выходит! А маляр за окном все покачивается в люльке и усмехается. Вдруг он занес ногу и — прыг в комнату! Поставил кисть, достал из кармана веревочку и сказал:
— На, ученый, держи конец!
Я взял. Жду, что будет. А маляр натер веревочку мелом, приложил конец к полотнищу и мне велел:
— Прижми-ка бечевку к кумачу.
Веревочка натянулась. Маляр ухватил ее двумя пальцами, оттянул и как щелкнет! И вдруг — хлоп! — вдоль всего кумача, на все десять метров, от стены до стены, отпечаталась на красном ровнехонькая белая линия!
— А теперь, — говорит, — рисуйте!
Взял кисть и уехал на своей люльке.
А мне стало стыдно. Будто это по мне веревочкой щелкнули. Я ее крепко запомнил, эту веревочку, и больше носа ни перед кем не задираю. Вот и выходит, что я себе на ус веревочку намотал.
