Моим первым учителем но рисованию был живописец вывесок Ефим Зак.

Его яркие вывески украшали наш скучный городишко.

Для портных он рисовал длинных, тонких дам в невероятно пышных туалетах. У нас таких нарядных дам никогда не было. Мне казалось, что это графини или принцессы.

Парикмахерам он изображал широкоплечих, краснощеких франтов с усами, цилиндрами и тросточками. Усатые франты презрительно поглядывали на убогие наши улицы. Я был уверен, что все — министры или, по крайней мере, купцы первой гильдии.

Часами я разглядывал вывески Ефима Зака. По ним я учился читать и писать.

Однако всю силу его таланта я понял только тогда, когда к нам приехал «Тропический зверинец братьев Рабинович».

Сначала приехал старший Рабинович. Он заявил:

— Для развертывания нашего тропического зверинца необходимо большое и художественно разрисованное помещение.

Он стал осматривать город. На Базарной площади возвышался длинный, просторный амбар сеноторговца Антонова. Но стены его были разрисованы разве только ругательными словами.

Парикмахерский ученик Цирельсон. член Общества покровительства животных и большой любитель привязывать к кошачьим хвостам пустые жестянки, сказал:

— Послушайте, а Ефим Зак на что?

Бее обрадовались:

— Правильно, Ефим Зак!

— Конечно, Ефим Зак!

— Обязательно Ефим Зак!

К живописцу отправилась делегация:

— Так и так, господин Зак, приедет зверинец, надо разрисовать антоновский амбар.

— Я согласен, — ответил живописец. — Мне надоели портные «из Варшавы» и сапожники «из Парижа». Но что скажет Антонов? Он хозяин, не я!

Пошли к сеноторговцу. Антонов, как и полагается купцу, сидел за самоваром.

Он удивился:

— Какой может быть зверинец в нашем уезде?

— Тропический!

— Тропический?! — Он вынул изо рта мокрый кусочек-сахару и положил на блюдце. — А разрешение от полицмейстера?

— Вот оно! — сказал Рабинович.

— А зачем нам зверинец? Конечно, амбар у меня сейчас порожний, но звери нам ни к чему. Вон есть у меня Шарик, хватит!

Шарик гремел цепью и скулил под окном.

— Что вы сравниваете? — обиделся Цирельсон. — Лев, царь зверей, п какая-нибудь Жучка или даже Шарик! Мы ведь ваш амбар разрисуем, картинку из него сделаем!

— Ладно! — махнул рукой купец. — Только мне двадцать контрамарок, и еще, как взойду, чтобы лев поднимал лапу.

Пришлось все обещать.

Ефим Зак взялся за работу.

Через несколько дней зверинец открылся. У разрисованного входа стоял и зазывал один из Рабиновичей:

— А вот чудо природы, звери различной породы! Не дерутся, не кусаются, на посетителей не кидаются. Детям забава, взрослым наука, билет гривенник штука!

Я выпрашивал у матери гривенник. Она ругалась:

— Вот еще зверинец на мою голову! Нету денег, нету! Придет отец, он тебе покажет зверинец ремнем!

Я терся у входа, но Рабинович отпихивал меня толстой рукой, продолжая выкрикивать свою «зазывалку».

Я обошел амбар со всех сторон, разглядывая расписные стены.

Все краски, какие только были у Ефима Зака, легли на стены антоновского амбара удивительными животными.

Там были замечательные лиловые львы с ярко-зелеными гривами и оранжевыми хвостами. Свирепые красные тигры с черными полосами раскрывали багровые, как огонь, пасти. Синие обезьяны висели в фантастических позах на причудливых тропических деревьях. Великолепные желтые слоны с непомерно длинными хоботами стояли в голубой пустыне. Пестрые, в крапинку, крокодилы высовывали из небесно-синей воды зубастые челюсти.

Тропические звери сводили меня с ума. Пять раз обошел я амбар справа налево и слева направо — нигде ни щелочки, ни дырочки! Я поплелся домой. Потом мама послала меня за хлебом. Я взял корзинку и вышел на улицу. Ноги сами собой привели меня к Базарной площади. Завидев разрисованные стены, я не выдержал: пускай ругают, пускай без хлеба, пускай ремнем — теперь все равно!

Я купил билет и прошел в зверинец.

Там было полутемно и душно. Постепенно я стал различать клетки и надписи на них.

Вот самая главная надпись: «Царь зверей — африканский лев». Под ней, за решеткой, в темном углу спал и сам «царь» — дряхлый, облезлый лев, с вытертой гривой, худой и невзрачный.

В клетке рядом скучала обыкновенная рыжая кошка, над ней была надпись: «Не дразнить — карликовый тигр».

В клетке с надписью: «Слон временно заболел», сидели два зайца.

Еще там был «кровожадный орангутанг» — забитая мартышка, вроде тех, что вытаскивают «счастье» у шарманщиков.

Под вывеской «Белый арктический медведь» сосал лапу бурый медвежонок. А вместо «сибирского волка-материка» по клетке металась лохматая дворняга.

Помню, я чуть не заплакал и побежал к выходу. Там стоял Рабинович.

— Меня за хлебом послали… а я сюда… Отдайте деньги… я не знал…

— Что? — Рабинович засмеялся и стал потирать руки. — Проваливай, не то брошу тебя льву в клетку!

Я закричал:

— Разве это лев?! Это обман, а не лев! Вон там, на стене, настоящие львы и тигры, а здесь обман, и отдайте мне десять копеек назад!

Рабинович щелкнул длинным бичом:

— А ну. марш отсюда, пискунчик!

Я выскочил на улицу. Домой итти без хлеба я боялся и все бродил вокруг амбара, и все смотрел и смотрел на нарисованный зверинец, который оказался в тысячу раз лучше настоящего. Потом отец нашел меня возле амбара, привел домой и отстегал ремнем. Я заснул в слезах. Зато мне всю ночь снились лиловые львы, малиновые тигры, желтые слоны, синие обезьяны и пестрые крокодилы — весь «тропический зверинец» великого Ефима Зака.