После взятия Варшавы, Суворов прожил в Польше еще целый год, занимаясь устройством потрясенной восстанием страны. Много труда и сил положил он в этом трудном деле. Под его начальством была восьмидесятитысячная армия, для которой почти невозможно было достать продовольствия в разоренном крае. В то же время нужно было подумать и об облегчении положения обедневших жителей. Суворов всегда был на стороне обездоленных, несчастных бедняков. Так, когда стали говорить, что с жителей Варшавы нужно взять военную контрибуцию, Александр Васильевич сильно воспротивился этому, говоря, что было бы большой несправедливостью брать контрибуцию с тех, кто и без того еле-еле снискивает себе пропитание. Воспротивился он также и бесцельному перемещению войск с одного места на другое, говоря, что зимой такие перемещения и затруднительны и бесполезны.
К заботам внутреннего устройства края присоединилась еще нелегкая обязанность по умиротворению наших союзников по разделу Польши — Пруссии и Австрии. Всюду Суворов проявлял то дипломатическую тактичность, то кротость, милосердие и ласковость; грозный на поле брани, — в мирных делах он являлся защитником угнетенных и обездоленных, благодаря чему и оставил по себе благодарную память в сердцах поляков.
Получив почти неограниченную власть по управлению целым краем, достигнув высшего служебного положения, Суворов по-прежнему избегал роскоши, предпочитая вести простой, суровый образ жизни. Своих чудачеств не оставлял он и тогда, когда являлся в обществе важных иностранных сановников, приезжавших познакомиться с покорителем Измаила и Варшавы.
Прошел год. Дела с Польшей мало-помалу улаживались. Суворов начинал уже скучать в Варшаве. К тому же его все чаще и чаще беспокоили постоянные интриги его недоброжелателей. Многое, о чем писал он в Петербург, или вовсе не исполнялось, или исполнялось не так, как хотел Суворов. По устройству гражданской части в крае он должен был во всем руководиться предписаниями из Петербурга, и очень часто являлся бессильным в исполнении многочисленных просьб, поступавших к нему со стороны местных жителей. Рассказывают, между прочим, про такой случай. Однажды собрались к Суворову знатные сановники и стали просить его о каком-то деле. Своею властью Суворов не мог исполнить их просьбы, и вот, чтобы показать свое бессилие, он тут же поднял руку и подпрыгнул вверх, насколько мог, говоря: «Императрица вот какая большая! — После этого присел на корточки, пояснив: — А Суворов вот какой маленький!» Затем поклонился и вышел, не говоря ни слова.
Наконец, фельдмаршала вызвали в Петербург. Императрица решила в это время вступить в союз с европейскими государствами, чтобы положить конец переворотам, начатым французской революцией. Кому же можно было поручить это трудное и ответственное дело, как не Суворову, на которого все смотрели как на непобедимого полководца?
Путешествие Суворова из Варшавы в Петербург было настоящим триумфом. Его всюду встречали губернаторы, высшие чиновники, войска; горожане подносили ему хлеб-соль, народ кричал в честь него ура! Герой плакал, произнося постоянно: «Помилуй Бог! Помилуй Бог! Они меня уморят!»
Он всячески старался избежать пышных встреч и проехать незаметно. Между прочим, интересный случай вышел под Гродно. В то время губернатором там был князь Репнин. Он сделал все приготовления к пышной встрече Суворова. Когда все было готово, адъютант Репнина выехал за город, чтобы уловить первый миг появления дормеза[7], в котором ехал герой. Вдали что-то зачернелось; адъютант всматривается — мчится кибитка. Когда она поровнялась с ним, он остановил ее и спросил у сидевших на козлах:
— Не слышно ли там, далеко ли едет фельдмаршал Суворов?
— Кажись, что недалеко, — отвечал сидевший на козлах.
— А вы-то кто? — спросил адъютант.
— Я — повар графа, — отвечал сидевший на козлах. Кибитка помчалась дальше. Через несколько минут опять зачернелось что-то вдали. Адъютант всматривается — дормез! В это время подъезжает к нему адъютант Суворова и говорит:
— Прошу вас довести до сведения князя, что фельдмаршал проехал.
— Когда? в чем?
— Сейчас в кибитке. А дормез едет пустой.
— Быть не может: графа там не было, там ехали его люди... я разговаривал с его поваром.
— А видели ли вы, кто сидел за рогожею, которою была закрыта кибитка?
— Неужели там сидел фельдмаршал?
— Да!
Так и пропали все приготовления Репнина.
При въезде в Петербург, Суворова встретила придворная карета, которая и доставила его в Зимний дворец. Императрица при свидании была очень милостива и очаровала растроганного героя своим вниманием и ласковым обхождением. Между прочим, она подарила ему табакерку с изображением Александра Македонского.
— Никому другому не приличествует иметь этот портрет, кроме вас, Александр Васильевич: вы велики так же, как и этот герой древности, — говорила императрица, подавая Суворову драгоценный подарок.
Для Суворова, по приказанию государыни, был отведен Таврический дворец — прежнее местопребывание Потемкина. При этом приказано было узнать все, даже незначительные привычки Суворова в домашнем быту и, сообразно с этим, устроить все необходимое в Таврическом дворце.
Подъезжая к своей новой квартире, Суворов промолвил:
— Давно ли здесь жил Потемкин, тот самый, который... под Очаковым... под Измаилом... а теперь пришлось мне жить в его дворце — моя квартира: что за превратность судьбы, помилуй Бог!
Сохранилось много рассказов про жизнь Суворова в это время. Он не скупился на чудачества ни при каких условиях, даже присутствие императрицы не останавливало его от шуток.
Однажды на балу государыня спросила его:
— Александр Васильевич! Чем могу вас потчевать?
— Будь милостива, матушка-государыня, вели дать водочки!
— А красавицы что скажут, услыхав от вас запах водки?
— Ничего, матушка! Они увидят, что Суворов — солдат.
В другой раз государыня заметила, что Суворов даже в трескучие морозы ездит без шубы. Она стала упрекать его, что он не бережет своего здоровья, и в заключение подарила ему дорогую соболью шубу. Суворову хотелось исполнить волю государыни и в то же время он не мог расстаться с своими привычками. Он сумел, однако, это сделать почти без всякого противоречия. Отправляясь во дворец, он брал с собой камердинера, который должен был держать всю дорогу фельдмаршальскую шубу на руках, и только тогда, когда приходилось выходить из кареты, Суворов надевал на себя шубу.
— Не смею ослушаться императрицы, — говорил он в таких случаях, — шуба со мной, а нежиться солдату не хорошо!
Живя в великолепном Таврическом дворце, он занимал маленькую комнатку, спал на сене и ел самую грубую солдатскую пищу.
В этот же приезд свой в Петербург он отпраздновал свадьбу своей дочери, Суворочки, с графом Николаем Зубовым, братом Платона Зубова, занявшего по смерти Потемкина первое место при дворе.
Среди празднеств и торжеств, которыми особенно славился Петербург в зиму 1795—96 г., Екатерина не раз удалялась с Суворовым в кабинет, где подолгу беседовала с ним о предстоящем походе против Франции.
Весною 1796 года Суворов выехал из Петербурга в Тульчин (на Днестре), где, приготовляясь к походу, принял командование над войсками трех южных губерний.
Жизнь в Тульчине проходила у него в приготовлениях к походу и в обучении солдат Суворовскому строю.
Вот что рассказывают про жизнь Суворова в Тульчине.
«Просыпался он, обыкновенно, в два часа ночи, окачивался холодной водой и обтирался простынею перед камином; потом пил чай и, призвав к себе повара, заказывал ему обед из четырех или пяти кушаньев, которые, обыкновенно, подавались в маленьких горшочках. После чая Александр Васильевич занимался делами и потом читал или писал на разных языках. Обедал в 8 часов утра; отобедав, ложился спать. Проснувшись, учил солдат. В 4 часа пополудни — вечерняя заря; после зари, напившись чаю, отдавал приказания правителю своей канцелярии и, наконец, ложился спать в 10 часов.
Накануне праздников, в домовой походной церкви всегда была всенощная, а в самый праздник-обедня.
По субботам войскам было общее учение и потом развод. Перед разводом фельдмаршал говорил солдатам поучение".
Никогда еще Суворов не занимался обучением войска с таким рвением, как теперь. Со дня на день он ждал приказания о выступлении в поход. Но судьба решила иначе: 6 ноября 1796 года внезапно скончалась императрица Екатерина II; на престол вступил Павел Петрович. Все приготовления к войне тотчас же были отменены... Горько, неутешно плакал Суворов, получив известие о кончине императрицы. «Матушка царица! — говорил он при этом, — без неё не видать бы мне ни Кинбурна, ни Рымника, ни Измаила, ни Варшавы».