Абих был испытанием для Абовяна. Ведь на его счастье все предыдущие ученые, с которыми его столкнула судьба, были люди из Европы. Они не были причастны к русской чиновной иерархии, не были связаны растленным крепостническим пренебрежением к человеку. Абих был первый путешественник и ученый, который ко всему был еще и действительным статским советником. Он относился с грубым невниманием к своим товарищам по экспедиции, был заражен той истинно прусской наглостью, по которой уважать можно только немца, вынужденно — русского дворянина и чиновника, а все прочие — не люди или люди второго сорта, созданные для того, чтобы доставить «благородным» прусским дегенератам чины, готовую славу и богатство.
Поэтому Абих не считает нужным публично рассказать, как, с кем, при чьей помощи собран им материал, которым он так блистал перед научным миром.
Шесть месяцев Абовян сотрудничал с этим цеховым ученым, проделал колоссальную работу по собиранию материалов, по проведению изысканий, а в результате даже не получил элементарной благодарности.
После Абиха Абовян стал осторожен и не очень был расположен сопровождать каждого приезжего по стране. Поэтому он с большой неохотой согласился и на поездку с Сеймуром, которого направил к Абовяну несомненно Боденштедт.
Кто такой Сеймур? Что ему было нужно в Армении? Чего он искал на Арарате?
«Генри Демби Сеймур — отпрыск одной из аристократических фамилий Англии — нашел готовым то счастливое положение, при котором человек имеет возможность развертываться по своим способностям и по собственному плану. Прямо с университетской скамьи он пустился путешествовать, чтобы собственными глазами изучать мир», — так говорит о нем Боденштедт.
Это — барин, который прибыл в Тифлис в 1845 году из Индии через Персию, хотел гостить у Воронцова в Одессе, но задержался тут в ожидании Воронцова, отозванного из Одессы и назначенного на Кавказ наместником.
Чтобы изучить жизнь и нравы Востока, он нанял себе одного слугу перса, одного турка, одного грузина, не считая своего постоянного слуги англичанина.
Вот этот любимец генеральш и близкий знакомый Боденштедта и вздумал обязательно взойти на вершину Арарата, чтобы оттуда написать письмо жене Воронцова и своим английским родственникам…
Намерения его Абовяну не были известны, как не был известен и сам Сеймур. Но Боденштедт просил его и он не смог отказать, решив поездить с англичанином по склонам Арарата, тем более, что у него был трехдневный перерыв в школе.
Впрочем, лучше дадим слово самому Абовяну, пусть он раскажет о своем последнем восхождении на Арарат.
«Осенью прошлого года прибыл в г. Эривань, из дальнего путешествия по Востоку, англичанин Генри Денби Симур. Случайно познакомясь с ним, узнал я о намерении его посетить Эчмиадзин и побывать в окрестностях г. Арарата, чтобы лично обозреть те следы опустошения, которые сохранились после внезапного обвала, случившегося 20 июня 1840 года. Он пригласил и меня сопутствовать ему хотя до того места, где стоял прежде Аргури. Предполагая, что поездка наша не продолжится более трех дней, по случаю праздников, свободных для меня от служебных занятий, я охотно согласился на предложение благородного англичанина. Сборы наши были недолги. 1 сентября мы были уже в Эчмиад зине вместе с Симуром и поручиком И… В следующий день направились к Арарату, по обнаженной равнине реки Аракса, не встретив ничего замечательного.
Арарат во все это время стоял в полном своем блеске и величии, лишь изредка закрываясь набегавшими облаками. Любуясь прекрасным видом св. горы, спутники мои с восторгом говорили о счастьи побывать на ее вершине, но скрывали от меня настоящее намерение непременно взойти на Арарат. Такое желание казалось для меня тем более странным, что эти господа еще не знали каких трудностей, приготовлений, усилий и самопожертвования стоило ученым мужам это путешествие, в особенности Парроту и Абиху. Дело однако скоро объяснилось.
15 сентября мы были уже близ Аралыхскаго поста в пятидесяти верстах от Эривани и в пятнадцати от Аргуринского завала. Решительное намерение г. Симура побывать на вершине Арарата — повергло меня в уныние. Продолжительная моя отлучка, позднее время года, совершенный недостаток в жизненных припасах, теплой одежде, инструментах и людях, известные мне опасности и трудности, сопряженные с такого рода предприятием, все это неблагоприятно действовало на мое воображение. Несколько раз я старался уговорить англичанина оставить предприятие, но напрасно. Волей-неволей я должен был следовать за ним. В провожатые мы взяли из деревни Новой Аргури армянина Семена Саркисова, того самого, который уже сопровождал в прошлом году Абиха; ожидание татар с лошадьми, за которыми послан был казак в ближайшую деревню и которые должны были прибыть к вечеру, давало мне повод воспользоваться этим случаем, чтобы воротиться назад: как вдруг неожиданный вызов кордонного начальника, есаула К., сопровождать нас на гору устранил мои сомнения и все представлявшиеся нам неудобства. Ему единственно обязаны мы всем успехом предприятия.
Запасшись у казаков всем, что только можно было у них найти и распростясь с Г. И-м, страдавшим лихорадкой, отправились мы около двух часов после обеда в сопровождении господина Есаула К., четырех казаков и трех армян из Старой Аргури; вечером уже прибыли мы к небольшому садику, уцелевшему от завала, и лежащему в недельном расстоянии от Аргури.
Грустно было смотреть на этот печальный остаток некогда цветущего поселения, — особенно мне, помнившему прежнее его благосостояние и неоднократно посещавшему эти места с покойным Парротом, за четыре года перед сим с господином Вагнером, а в 1844 году с Абихом. Не более шести лет тому здесь еще существовало прекрасное селение, как по местоположению и климату, так по богатству и своей древности; но один роковой взрыв Арарата в продолжение нескольких лишь минут распространил опустошение и засыпал роковой могилой 5 000 душ жителей со всеми их домами, садами и полями, на пространстве около шести верст ширины и от пятнадцати до двадцати верст длины. Несколько деревьев, кое-где совершенно высохших, а где печально зеленевших, несколько надгробных камней направо от долины св. Иакова, заглохших в траве, — остаток бывшего кладбища, да несколько ям, вырытых хищными курдами над домами погибших, в надежде отыскать их имущество — печально напоминали о признаках прошедшей жизни!
На этом месте проведена нами первая ночь. Ранним утром достигли мы до небольшого леса на северной подошве Малого Арарата. Здесь, к удивлению нашему, во многих местах встретили образовавшуюся из снеговых лавин воду, которой в столь позднее время вовсе нельзя было ожидать, а так называемый Сардарский родник даже изобиловал ею, как бы в летнюю пору. Отсюда мы, так сказать, шаг за шагом следовали по стопам г. Абиха и около 2 часов после обеда очутились на месте бывшего его ночлега, между огромных лавин и бугров, во множестве наваленных беспорядочными массами. Тут представляется единственно удобный на всей этой местности приют для отдохновения. Надобно было оставить лошадей и каждому, собравшись с силами, не идти, а карабкаться вверх.
Совершенная тишина царствовала вокруг, небо было чисто, и Арарат не омрачался ни малейшим облачком. Мы готовы были продолжать свой путь, но проводникам нашим нужен был отдых, и это к лучшему, иначе нам пришлось бы провести две ночи на самых холодных высотах. Скоро исполинская тень Арарата охватила нас пустынным сумраком, тогда как вся долина Аракса и горные хребты, его окружающие, сияли еще в пурпуровом блеске. К вечеру журчание горных потоков стало мало-помалу оживлять могильную тишину; это благоприятный признак, что и на отдаленных возвышениях Арарата еще держалась довольно умеренная температура.
17 сентября для многих из нас было весьма загадочным. Арарат совершенно чисто и ясно рисовался перед нами, как в зеркале. Должно было пользоваться прекрасной погодой. Мы поспешили запастись всем, что необходимо для такой дороги: теплым платьем, угольями и дровами, хлебом и вином. Взвалив свою ношу на спину, каждый вооружился казачьею пикою и таким образом весь караван наш, состоящий, кроме меня, Г. Симура и Есаула К., еще из трех армян и одного казака — двинулся вперед, сперва по ущелью, тянувшемуся от Большого Арарата прямо на восток и по направлению к Малому Арарату; потом по скалистому гребню, между первым и другим ущельем лежащему, и наконец, после небольшого обхода к северо-западу, по довольно крутому и утесистому протяжению, которое в том же направлении и достигает в виде черной полосы почти до самой вершины Арарата. Направо от этого протяжения или полосы возвышается единственный на этой местности высокий пункт килисагаш (т. е. церковный камень), названный так по сходству его с куполом армянских церквей. Отсюда идет до самой вершины широкий, вечным снегом и льдом покрытый, скат горы, а в смежности с ним лежит та заветная полоса, которую после долгих и опасных поисков открыл г. профессор Абих. Это как бы натуральная лестница, самой природой устроенная для сей цели, и другого удобнейшего всхода здесь не представляется. Следуя по ней, постепенно выше и выше, мы совершенно были обеспечены от всех опасностей, которые угрожают при подъемах на крутизны; надежнейшей опорой тут служит множество массивных камней, наваленных по всему пути, и затруднение встречается только там, где попадаются мелкие камни, песок и глина, иногда легко осыпающиеся под ногами. По этому пути и в столь позднее время года, изредка попадались нам между камнями еще зеленевшие травы и цветы и две-три породы певчих птичек. Скоро мы заметили, не без отрады, что несмотря на краткость осеннего дня мы довольно рано миновали уже те опасные места, где года за два перед сим, при двукратных попытках наших с г. Абихом едва успели спасти жизнь свою от страшной вьюги, метели, бури и грозы, превративших места эти в настоящий ад. Мы прошли теперь далее и того места, где г. Абих на возвратном пути с вершины Арарата, в прошлом году, имел ночлег свой.
Неутомимому проводнику нашему Симеону Саркисову, с удивительной легкостью перебиравшемуся с утеса на утес, наконец захотелось остановиться здесь для ночлега, хотя мы напротив рассчитывали, что чем уйдем далее в такой тихий и прекрасный день, тем лучше. Впрочем, скоро и все наши спутники согласились здесь приютиться. Было около пяти часов и лучшего места на этих возвышениях отыскать было невозможно. Избранную нами просторную и ровную площадку почти с трех сторон защищали от ветра утесы и скалы; высота этой местности равнялась высоте Малого Арарата. Первое дело наше было развести огонь и согреться чаем; между тем медленно нисходила ночь на все окрестности.
Трудно изобразить величественную картину ночи на горных высотах, где безмолвная тишина, угрюмые обнаженные скалы и черные пропасти, при бледном сиянии светил небесных действуют на очарованного путника. Едва ли начали мы смыкать глаза, как неожиданное явление привлекло наше внимание: внизу, при подошве Малого Арарата в разных местах вдруг запылали костры. Был ли то табор контрабандистов, хищников Куртинцев, или какой-нибудь караван — разгадать было трудно. Не менее того занимал нас небольшой огонек, разведенный нашими людьми, оставшимися внизу. Казалось, никогда Арарат не был благосклоннее для предприимчивого путника.
Ночь протекла для нас благополучно и настало радостное утро. В продолжение ночи холод был незначительный и мы совершенно были бы счастливы, если бы некоторых из наших товарищей не беспокоила головная боль, сколько от употребления крепкого эриванского вина, которого, замечу кстати, отнюдь не должно употреблять в горных походах — столько же от разряженного воздуха и непривычки подыматься на значительные высоты. Окрыляемые надеждой скоро достигнуть вожделенной цели нашего странствия — до близкой отсюда вершины ветхозаветной горы — мы снова пустились вперед при ярком сиянии солнца. Теперь уж г. Симур, прежде отставший, стал опережать других. Дорога шла в том же направлении по черной полосе, и вот мы скоро очутились возле деревянного креста, поставленного в 1844 году служителем г. Абиха, благочестивым Кар. Ценком. С каким усердием и терпением добрый немец возил этот крест с единственным желанием водрузить его на вершине Ноевой горы: но метель, буря, град, тогда застигшие нас на этом месте, принудили его расстаться здесь же с своим крестом, как и нас с ракетами и другими препаратами, взятыми для подания сигнала о счастливом вступлении на вершину горы.
Во ста шагах отсюда подъем делается круче и полоса, еще обнаженная от снега, начинает стесняться, за нею далее открывается снежная покатость, скоро оканчивающаяся просторной и почти ровной вершиной Арарата. Следовало сделать несколько усиленных шагов вперед по довольно отлогой покатости, чтобы очутиться на макушке горы. На этот раз судьбе угодно было предоставить счастье мне первому поклониться священной обители праотца рода человеческого.
Самая вершина горы представляет плоскую, несколько шероховатую от окрепшего снега равнину, на которой удобно прогуливаться пешком. Неприступная крутизна горы, кажущаяся издали, есть не более как оптический обман, тем более усиливаемый, что северная сторона Арарата, обращенная к Эривани, — действительно стоит почти отвесно, откуда на вершину горы доступен путь только птицам небесным; прочие же стороны Арарата, — прежде, никем не были исследованы.
После первых излияний радости мы должны были подумать о возвращении назад — о длинном и трудном пути. Было уже за полдень. Все близлежащие окрестности терялись в густом тумане; одни деревни и города едва мерцали чуть приметными точками. К западу от нас, в небольшом расстоянии, поднималась в своем зимнем серебристом облачении дорогая для меня по воспоминанию вершина горы, где в первый раз, за 17 лет перед сим, я с благодетелем и наставником моим профессором Парротом поклонился этой заветной святыне и водрузил там маленький деревянный крест!..
По причине пронзительного ветра и по недостатку теплых одежд, брошенных нами внизу, оставаться долее на возвышении было невозможно и потому, как только г. Симур окончил свои письма с вершины Арарата, — одно к князю наместнику кавказскому, а прочие к друзьям своим в Англию, — то мы, с благоговением простясь с священной вершиной, отправились в обратный путь.
Если кому посчастливится быть с этой стороны на Арарате, то не советую спускаться по той же дороге, делающейся от камней более затруднительной, чем при поднятии на гору. Гораздо удобнее и легче скатываться по рыхлому снегу стоя или сидя и останавливаясь где заблагорассудится, посредством остроконечного кола, втыкаемого на бегу в мягкий снег. Сначала никто не отваживался на такое катанье; но один смелый казак первый показал нам пример, а собственный опыт ободрил каждого и таким образом мы вполовину сократили нашу дорогу, соединив пользу с удовольствием.
От места ночлега устремились мы в разные стороны, как только кому хотелось. Отважный казак первый подал весть нашим людям, остававшимся внизу; за ним я и есаул К. благополучно воротились к сборному пункту. Г. Симур успел добраться туда только ночью, обязанный единственному чудному случаю за свое спасение, ибо малейшая ошибка в темноте и он мог бы оступиться и погибнуть. Арарат в этот же вечер облекся в свою допотопную мантию, которая делалась более и более непроницаемой, а к вечеру молния и раскаты грома, отражавшиеся даже внизу, ясно показали нам, какой свирепый ураган разыгрывался на вершине недавно оставленной горы!
Следующим утром объяснилась для нас причина непонятного явления огней, замеченных нами с места ночлега на Арарате. Это был стан неприязненных Куртинцев, перешедших к подошве Арарата для поисков корма».
Оставил ли после себя этот английский аристократ какие-либо воспоминания о восхождении на Арарат, нам неизвестно. Говорят, что да. Наши публичные библиотеки выражают сомнение в наличии такой работы.
Скажу лишь два слова о судьбе этого любителя экстравагантных переписок. Боденштедт его встретил позже. В 1859 году он был у него в Англии, навестил этого степенного английского либерала-аристократа, в доме которого время от времени политические деятели либеральной партии украшали стол… Собственными глазами увидев мир, Сеймур угомонился. Абовян для него был одним из тысяч людей, встреченных по пути.