Основная идея, сущность теории формальных доказательств состоит в том, что закон сам определяет силу доказательств, делая то определение обязательным для судьи. Судья, при наличности указанных в законе правил, обязан вынести решение, удовлетворяющее законным признакам виновности или невиновности лица. В основании этой теории лежит мысль о возможности достигнуть в уголовном правосудии чисто объективной достоверности, что судейский приговор должен опираться на общепризнанные объективные основания. С этой целью законодатель признавал необходимым определить a priori силу каждого доказательства, дать судье более или менее подробные обязательные правила относительно силы доказательств. Так, напр., признание обвиняемого, показание двух достоверных свидетелей признавались совершенными доказательствами, а показание одного свидетеля не совершенным или половинным; в случае противоречия свидетелей давалось преимущество мужчине перед женщиной, знатному перед незнатным, ученому перед неученым и т. д. Правила эти, по мнению защитников теории формальных доказательств, имеют то достоинство, что устраняют субъективность судебного решения, всякую, возможность произвола и личного усмотрения со стороны судей, действие на ощупь, неуверенность в их деятельности.
Неужели, говорят защитники теории формальных доказательств, отбросить без ущерба для дела опыт длинного ряда столетий об условиях достоверности судебных доказательств, о гарантиях правильности приговора в деле фактической достоверности.
Предостановленные доказательства, в сущности, не что иное, как устное показание, представленное при посредстве письма; но показание, облеченное всеми качествами, которые сообщают ему высшую силу достоверности, как, напр., составленные должностными лицами протоколы.
Теория формальных доказательств весьма древнего происхождения. Правила о силе доказательств мы находим еще в сборнике законов Ману, Наради и др. древних памятниках. Заключая в себе, действительно, правила, выработанные веками, имея собой многолетний судебный опыт, теория эта господствовала в течение долгого времени в законодательстве и пользовалась высоким авторитетом. Она имела одно бесспорное достоинство для своего времени: она устанавливала до известной степени предел судейскому произволу; но этим далеко не окупались крупные ее погрешности.
Сама по себе мысль достигнуть объективной достоверности путем обязательных для судей правил оценки доказательств представляется в высшей степени ложной.
Субъективность, или индивидуальность действий, лежит в природе человека, и всякое стремление избежать в правосудии неизбежных последствий этого основного свойства человеческой деятельности составляет, сама по себе, непосильную бесплодную задачу. Теория формальных доказательств, заставляя судью признавать факт достоверным при наличности известных, в законе установленных, предположений, вносит величайший формализм в живое дело правосудия, обращает судью в орудие чисто механического подведения конкретных случаев действительной жизни под эти правила; между тем жизнь представляет нам бесконечное разнообразие, и никакой самый совершенный закон не может всего обнять и предусмотреть; судья часто может познать истину на основании правил, хотя и не указанных в законе, но, несомненно, вытекающих из высшего закона наших познаний — разума, логики вещей. Убеждение не знает других законов, кроме указаний разума и совести этого невидимого знамени, невидимого оратора в глубине сердца, не способного ошибаться и чуждого увлечений, этого нравственного наставника сердца на хорошие поступки, на хорошие мысли, на истинную веру, полагающего в основание своих решений факты очевидные, бесспорные, непререкаемые, истину доказанную. Совесть являясь мерилом при оценке доказательств, не должна служить основанием приговора, но при помощи ее судья, придавая значение каждому, имеющемуся в деле, доказательству, должен прийти к тому или другому убеждению и на основании его постановить свой приговор, не противоречащий ни указаниям разума, ни всестороннему житейскому опыту.
Многолетний, вековой опыт указывает, что теория формальных доказательств, ложная в принципе, далеко не обеспечивает интересов правосудия на практике. Весьма часто она вела к безнаказанности преступлений, так как более ловкие и сведущие в законах преступники, против которых нельзя было обнаружить формальных доказательств, умели пользоваться благоприятным стечением обстоятельств и достигали полного оправдания или оставления в подозрении, несмотря на внутреннее убеждение судьи в их виновности.
Неоднократные примеры сего рода поколебали и уничтожили в народе доверие и уважение к уголовному суду.
Теория формальных доказательств, как выражено в мотивах к судебным уставам, требует для осуждения виновных совершенного доказательства, которое исключало бы всякую возможность к показанию невинности подсудимого. Такое условие не согласно с свойством уголовно-юридической достоверности, почти не исполнимо и крайне стеснительно для совести судей.
Теория эта при определении силы доказательств вовсе не принимает в расчет личного убеждения судьи и на сем основании оценивает доказательства не столько по их убедительности, сколько по их внешним качествам, и почитает совершенными лишь некоторые роды доказательств, как-то: осмотр и удостоверение сведущих людей, признание подсудимого, письменные документы и показания свидетелей. Между тем преступники редко признаются в своей вине, злодеяния совершаются обыкновенно втайне — без свидетелей или, по крайней мере, без свидетелей достоверных, письменные доказательства составляют еще более редкое явление в делах уголовных, личные осмотры и мнения сведущих людей вообще ведут к удостоверению одного события, и в большей части дел одни только улики составляют единственно возможное и, в нередких случаях, весьма убедительное доказательство.
Учение о доказательствах современного судопроизводства господствующее воззрение, основывается на признании решительного, исключительного значения личного внутреннего убеждения, личной оценки судьи, которая хотя и не знает правил, которые бы не оставляли места самостоятельному обсуждению каждого отдельного случая, но в то же время требует, чтобы такое обсуждение подчинялось обязательным законам мышления, было сообразовано с соблюдением правил, с результатами векового опыта и исследования, установившего правильные способы действия, приемы собирания и эксплуатации доказательств, каковые результаты содержатся в законодательстве, в литературе и в судебных преданиях, содержало бы в себе ручательство в том, что утверждаемые факты основаны не на исключительно личных впечатлениях и мнениях.
С принятием в современном законодательстве единственного рационального основания при оценке доказательств системы внутреннего убеждения — теория доказательств далеко не упраздняется.
В английском судопроизводстве, имеющем всемирно историческое значение, сложилась весьма подробная теория доказательств, выработке которой содействовали и законодательная власть, а главное — законоведы и практика.
Наше законодательство с полным основанием отвергло объективную мерку и отказалось от созданной ею искусственной юридической достоверности, но при этом не отвергло той потребности, для служения которой правила эти созданы... Выдвинув взамен теории формальных доказательств субъективные основания оценки силы доказательств, Судебные Уставы до известной степени ограничили это начало, если не прямо, то косвенно устностью и состязательным разбирательством, производящимся в установленном законом порядке. Эти правила могут иметь своим последствием устранение известного доказательства, как не соответствующего устности и состязательному разбирательству и потому не подлежащего оценке при проверке общего результата. Судебные Уставы вовсе не предполагали вводить безотчетное по инстинктивному всеведению, по началу произвольности развивающееся, внутреннее судейское убеждение. Вменяя в обязанность судьям объяснять присяжным заседателям общие правила, юридические основания к суждению о силе доказательств, законодатель наш высказал уверенность в том, что с отменою законной, формальной теории доказательств, на помощь судье придут наука вообще и юриспруденция в частности и облегчат его призвание. Таким образом, Судебные Уставы, в сущности, не примкнули ни к одному из двух типов учения об уголовных доказательствах. Они далеки и от французского права, по которому судьи, "молча и углубясь в свои мысли, искали бы в глубине своей совести, какое впечатление произвели на их разум доказательства". Они рассчитывали на то, что председатели судов в состоянии будут дать присяжным заседателям объяснения о том, с какою осмотрительностью надлежит определять силу каждого из приведенных по делу доказательств и в каких отношениях должны находиться известные обстоятельства, чтобы от одних из них, не подлежащих сомнению, можно было сделать основательное заключение к другим менее, достоверным.
Но действительность не оправдала этих надежд, и наша судебная практика мало сделала до настоящего времени для разработки правил об оценке уголовных доказательств.
Когда закон оставляет суды без надлежащих указаний, тогда можно, говорит Глазер, с полной справедливостью предполагать, что лицо, обязанное применять закон, обязано исполнить то, что оно само признает целесообразным.