Везде всех народов ордаль, или суд Божий, есть признак умственной немощи. В период первоначального развития государственности две силы проявляют свое исключительное действие в человеке — сила физическая и сила суеверия. Они присущи невежеству, варварству.
Анализировать мотивы, распознавать различные степени намерения, оценивать одно показание, сравнивать его с другим, с общей вероятностью — все эти операции предполагают глубокое знание человеческого сердца и недоступны невежественному человеку, тем более, что человеческий микрокозм подвержен неправильностям и беспорядкам и понятие "законы природы" не распространяется на разряд психологических и нравственных фактов. Поэтому естественно, что слабый ум человека, как, напр., у ребенка, не надеясь дойти в борьбе с преступлением до истины путем логического мышления, смешивая простую идею о предмете с убеждением о его существовании, искал ее вне суда, в мире внешнем, в этих двух источникам.
Суеверный человек того времени взывал к тому, что в его веровании казалось судом Божьим: он полагал, что Бог непосредственным вмешательством обнаружит невиновность посредством гаданий, заклинаний, вопрошаний демонических сил природы, тех духов, которыми полны земля, воздух, словом, все стихии, при испытании водой, огнем, ядом, крестом, физической борьбой в судебном поединке, пыткой. Если глубже вникнуть в тайны человеческого сердца, то в нем найдется скрытное предрасположение верить в чудесное, как будто оно распространяет нашу власть и дает нам сверхъестественные средства.
Необыкновенное действие воображения заключается в принятии собственных изобретений за действительность. Всем нам знакомо это состояние ложного верования из происходящего в сновидениях. Мечты в них принимаются за действительность. Это заблуждение может встречаться как у детей, так и у лиц зрелого возраста или вследствие болезненного состояния, или вследствие религиозных убеждений, или вследствие необыкновенного потрясения.
Общее доверие к чудесному легко объяснить: можно ли ожидать от обыкновенных людей такой проницательности, чтобы они могли судить, что в данном случае не было ничего сверхестественного, что, напр., болезнь не прекратилась естественно или от принятия лекарств, что временное прекращение симптомов болезни произвело пораженное воображение, что весь рассказ о совершившемся чуде есть сказка или, по крайней мере, что он извращен в значительном числе обстоятельств.
История медицины представляет самые любопытные примеры влияния воображения. Долго на золото смотрели как на лучшее лекарство, потому что оно было драгоценно, было редкостью, а эмблемой его служило солнце, влияние которого на произведения земли и вообще на мир физический, вероятно, было первым звеном в цепи этих заблуждений, в том числе и веры в астрологию.
Когда дело идет о существах, созданных воображением, то разум бывает невполне свободен при оценке показания.
Тут примешивается страх, сомнение, кажется, опасным бояться оскорбить этим невидимых деятелей. В народе распространено много рассказов о мщении, которое обращалось им на неверующих.
Вера поддерживается и естественною склонностью придавать значение исполнившимся и скрывать или перетолковывать не исполнившиеся предсказания, ложным стыдом отказаться от нее или влиянием какого-либо интереса. Суеверный, доверчивый человек найдет более случаев в подтверждение своей веры, нежели в рассеянии ее. Сумасшедший, фанатик не знает сомнений. Чем более средство чуждо естественной вероятности, тем более оно внушает полнейшее доверие. Страх есть самый сильный двигатель. К тому же обманщики не забывают примешивать к своим действиям специальные мотивы обмана — церемонии, множество обрядностей и слов — с целью приготовить и подчинить воображение, произвести на него эффект и свалить вину на человека что-либо упустившего. В частности, мотивы доверия к чудесному различны. Так вера в превращение менее ценных металлов в золото обусловливается желанием обладать неограниченным средством богатства. Но вера в превращение золота, напр., в свинец не была бы так сильна, потому что сила соблазняющих мотивов далеко не была бы так велика.
Еще с большей силой действуют соблазняющие мотивы в излечении болезней сверхестественными средствами. Здесь соединяются две могущественные страсти человеческого сердца — отвращение к страданию и привязанность к жизни, чтобы склонить суждение и волю к самой слепой доверчивости.
Вера в предсказывание будущего, в гадание по внутренностям, в сглазы, в оракулов, в астрологию поддерживалась и поддерживается желанием упредить будущее счастье, а еще чаще надеждою избежать несчастья, следуя советам оракула, а также и случаями, в которых событие соответствовало предсказанию, хотя оно и не заключало в себе ничего сверхестественного, потому что часто могло быть только два возможных события-смерть или излечение. А сколько жрецы имели средств, чтобы осведомляться об обстоятельствах и судить о вероятностях, чтобы извлекать секреты от самих спрашивающих совет, чтобы при двусмысленных ответах выходить всегда правыми. Мотивы веры в талисманы, амулеты — все те же. Суеверный человек предпочтет обвинить себя в тысяче ошибок, нежели при несчастии усомниться в своей погремушке, в своем талисмане, от которого он ждет спасения. В этом заключаются разнообразные причины, установившие верования в призраки, в приведения, в одержимых бесом, в чертей, вампиров, чародеев, колдунов, во все те ужасные существа, которые перестали играть роль на суде, но появляются еще в хижинах.
Все обманы этого рода производят общее зло — извращение рассудка и зло специальное — препятствие прогрессу науки. Обладатель мнимого специфического средства есть естественный враг настоящего лекарства; но это еще не все: эти обманщики, эти чудотворцы всегда почти бывают орудием какой-нибудь секты; они имеют какую-нибудь цель и обманывают только для того, чтобы подчинить себе доверчивых людей.
В России народный обычай выбрал из судов Божьих ту, именно, ордаль, которая всего более соответствовала неугомонной удали, склонности к расправе кулаком, к самоуправству — поле. Судебный поединок был не что иное, как проявление доисторического кулачного боя, возведенного в значение Божьего приговора. Религиозную сторону его составляло крестное целование, которое совершали перед поединком оба польщика. Но и тогда стремились к известной форме правосудия: условия поединков регламентировались, существовал особый полевой судья, кровавый прием желали упорядочить хотя несколько, требовали участия власти, над ней не издевались.
По мере того, как развивались логика и нравственность, страшные и чудовищные средства, к которым прибегали для открытия истины на суде, — очистительные присяги, поединки, испытания, пытки — были оставлены, судебные процессы перестали быть игрой случая или зрелищами жонглерства; диалектики заменили место заклинателей и палачей, человек, выдержавший с железом в руке сотни несправедливостей, не выдерживает в присутствии публики взгляда просвещенного судьи.
Чистые суды Божьи — испытание водой и железом-исчезают в России рано, поединок — после Иоанна Грозного, в самом конце ХVI века. Поединок был искоренен совокупными действиями законодательной власти светской и церкви, которая не могла терпеть его равнодушно, потому что ей вообще противны были убийства, насилия, свирепый бой дубинами и ослапами, в котором из двоих присягающих польщиков, очевидно, один был неправ и, следовательно, совершал клятвопреступление, притом часто не тот, который оставался побитым; наконец, потому, что польщики прибегали к волшебству, чарованиям.
Ложные мнения, зародившиеся в весьма отдаленные времена, породили в наше время предрасположение верить ложным свидетелям. Люди легче увлекаются подражанием, чем размышлением. Мнение, высказанное одним, производит мнение другого.
Воспитание при помощи предосторожностей, задуманных издалека, подчиняет слабых, увлекает рабское стадо подражателей. Факты, извлекаемые нами из своего личного опыта, весьма слабы, малочисленны в сравнении с теми, которые нам необходимо знать и относительно которых мы вынуждены полагаться на других.