Батальонный встал и сухой рукой
Согнул пополам камыш.
— Так отпустить проститься с женой,
Она умирает? — говоришь.
— Без тебя винтовкой меньше одной,
Не могу отпустить — погоди,
Сегодня ночью последний бой,
Налево кругом — иди.
…Пулемет задыхался, хрипел, бил,
И с флангов летел трезвон,
Одиннадцать раз в атаку ходил
Отчаянный батальон…
Под ногами утренних лип
Уложили сто двадцать в ряд,
И табак от крови прилип
К рукам усталых солдат.
У батальонного по лицу
Красные пятна горят,
Но каждому мертвецу
Сказал он: спасибо, брат!
Рукою острее ножа —
Видели все егеря —
Он каждому руку пожал,
За службу благодаря.
Пускай гремел их ушам
На другом языке отбой,
Но мертвых руки по швам
Равнялись сами собой.
— Слушай, Денисов, Иван,
Хоть ты уж не егерь мой,
Но приказ по роте дан…
Можешь итти домой.
Умолкли все под горой…
Ветер как пес дрожал…
Сто девятнадцать держали строй,
А сто двадцатой встал.
Ворон сорвался, царапая лоб,
Крича как человек,
И дымно смотрели глаза в сугроб
Из-под опущенных век.
И лошади стали трястись и ржать,
Как будто их гнали с гор,
И глаз ни один не смел поднять,
Чтобы взглянуть в упор.
Уже тот далеко ушел на Восток,
Не оставив на льду следа…
Сказал батальонный, коснувшись щек:
— Я, кажется, ранен. — Да!
1922.